Ульянов метался по комнате и, хотя Крупская сидела за столом, говорил сам с собой. Он не обращал на нее никакого внимания, даже не замечал ее присутствия.

Он выкрикивал, сжимая кулаки:

— Хорошо! Замечательно! Комитет проголосовал против меня?.. Мы должны перенести «Искру» в Женеву? Теперь — конец! Я знаю, что будет… Я не сомневаюсь! Плеханов заберет нашу газету! Необходимо будет порвать с Плехановым и остальными, вступить в борьбу. Как это больно… меня это гнетет!

Внезапно он покачнулся и упал без сознания. Страшные судороги встряхнули напряженное тело; он скрежетал зубами, хрипел, постанывая и выкрикивая бессвязные слова.

Надежда Константиновна с трудом привела его в чувство.

Открыв глаза, он, видимо, сразу все вспомнил.

Глядя в окно, за которым возвышалась грязная кирпичная стена, он выругался и прошептал:

— Пиши!

Крупская сразу же села за стол.

— Напиши Троцкому, чтобы спешил в Женеву. Он спровоцирует разрыв отношений с Плехановым и его группой… Я хочу остаться в стороне. На всякий случай… Приготовь также письма молодым студентам Зиновьеву и Каменеву. Это горячие головы и молодецкие сердца. Пускай приезжают… Плохо, что нет со мной рядом крепкого русского, плохо и обидно, но на войне нельзя рассуждать, кто возьмется за оружие. Лишь бы воевал! Напиши быстрей!

Ульянов приехал в Женеву совершенно разбитый, больной, с температурой. Там уже был Троцкий. Они долго совещались с ним и с прибывшим в Швейцарию Луначарским. Ульянов обрадовался, познакомившись с этим замечательным оратором, обладавшим глубоким, благородным, вызывающим доверие и уважение голосом. Это был настоящий русский, высококультурный и очень эрудированный.

Ульянов не мог нарадоваться.

— Такое приобретение! Такое приобретение! — думал он, потирая руки.

Однако вскоре его радость ослабла.

Узнав Луначарского ближе, он стал хмурить лоб и бормотать себе под нос:

— Ну и что с того, что у меня есть русский?! Он несет на себе клеймо породы — этот ничем не подкрепленный максимализм мысли. Он верит в нашу победу, как в какое-то сверхъестественное чудо, которое внезапно изменит человеческую природу и мышление. Никола Угодник или глупое, рабское, русское «авось» — он находится во власти этих наших «сил». Он пойдет за мной, но начнет плакать и бить себя в грудь, когда увидит, что мы будем устанавливать наш закон кровью, что мы поведем человечество к свободе через рабство!

Вскоре Троцкий начал атаку на Плеханова.

Вся редакция «Искры» собралась в кафе Ландольта. Обсуждался проект третьего съезда российских социалистов. Троцкий защищал программу, разработанную Лениным. Луначарский его поддерживал. Плеханов и Аксельрод разбивали доводы новых членов партии.

Однако прислушивающиеся к дебатам рабочие и студенты поддержали программу Ленина.

Троцкий, обращаясь к Плеханову, воскликнул с издевательской улыбкой:

— Понимаете ли вы, товарищ, почему члены партии поддержали нас? Потому что вы уже не знаете и не чувствуете настроений рабочего класса. Эмиграция уничтожила в вас ощущение российской действительности, ваши слова и мысли хороши не для нас, а для легальных европейских социалистов. Вы уже стали музейными экспонатами!

С этого дня не только в комитете партии, но и в редакции «Искры» отношения с группой Плеханова обострились настолько, что Ульянов, Мартов и Потресов отказались от сотрудничества с ней.

Владимир с Крупской и Мартовым целыми днями и ночами работали, сочиняя письма и инструкции, в которых объясняли ситуацию в партии и требовали денег на новую газету.

Несколько недель спустя появился маленький листок «Вперед».

Когда первый, пробный номер лежал на столе, а Троцкий зачитывал статьи, направленные против Плеханова, обвиняющие старого вождя в трусости и требующие нового съезда партии для обсуждения программной и тактической деятельности, Ульянов, еще слабый и больной, сжимал холодные руки и почти с отчаянием смотрел в лазурное небо, шепча неподвижными губами приходящие невольно слова. Это были слова Христа, вымолвленные в момент смятения духа, тоски и сомнений:

— Господи, отклони от меня эту чашу мучений!

В этот момент, когда должно было разыграться смертельное сражение, Ульянов понимал, что теперь он сам должен повести трудящихся к пылающему вдали костру, над которым развернулось кровавое зарево; он должен был взять в свои руки судьбы миллионов отчаянных нищих, подвигнуть их на борьбу с вражескими полчищами, даже если в их числе были братья и министры, к которым сердца пылали трогательным обожанием.

Небо не ответило на молчаливый призыв Ульянова.

Битва началась.

Посыпались тяжелые обвинения, клевета, пламенные слова возмущения, ненависти; твердые, как камни, уничтожающие и захватывающие мысли.

Маленький, несчастный «Вперед» достиг цели.

Несмотря на интриги и усилия Плеханова, третий съезд Российской социалистической партии состоялся. Он стал первым конгрессом большевиков и зародышем коммунистической партии, к которой примыкало все больше бывших сторонников женевской группы старых «божков» и вождей социализма. Не помогло вмешательство Бебеля, стремившегося склонить Ленина к согласию с меньшевиками Плеханова и предлагавшего примирительный суд.

Ульянову все уже было понятно.

Пути его учителя навсегда разошлись с путями революционного марксизма. Он уже стал для него агентом буржуазии, врагом, который должен быть уничтожен без остатка.

Ульянов впервые открыто провозгласил на весь мир дерзкие лозунги русского коммунизма, призывая трудящихся не останавливаться на создании в России буржуазной республики и не попадать в ловушку загнивающего западного парламентаризма.

— Мы стремимся к созданию в России первой социалистической республики, — говорил он прибывающим к нему товарищам. — Это наш идеал. Я не хочу обманывать вас обещаниями, что мы сразу придем к цели. В слишком тяжелых условиях, существующих в нашей стране и за рубежом, где царит обман, поднимаем мы знамя борьбы. Однако я верю, что мы сможем разжечь революцию, которая сразу же станет перед выбором буржуазного или социалистического переворота. Следующие шаги будут даваться легче! Углубление революции еще больше приблизит нас к достижению идеала. Нам никогда нельзя отступать!

Имя Ульянова-Ленина становилось все более громким, оно привлекало новые массы трудящихся и преданных товарищей, породило отъявленных врагов.

Ему были безразличны дружеские отношения. Заботило его только увеличение числа преданных делу товарищей.

Он не боялся неприятелей и говорил словами поэта:

«Признание для нас не в радостном визжании толпы, а в ненависти и проклятиях поверженных врагов».

Когда после неудачной войны с Японией в России разразилась поддерживаемая социалистами буржуазная революция, Ленин тайно перебрался в Петербург.

Меньшевики, управляемые из Женевы Плехановым, создали Совет рабочих депутатов. В него немедленно вошли также большевики Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бадаев и другие, придав энергичный и по-настоящему революционный импульс первому в истории человечества органу, в котором рабочий класс взял власть в свои руки, объявил войну буржуазии и провозгласил лозунги социальной революции.

Сидя на галерке в зале, где заседал Совет рабочих, никому не известный, скрытый в толпе публики, Ленин прислушивался к речам меньшевиков и подготовленных им партийных товарищей.

Он думал, стиснув зубы:

— Только насилие, произвол, неслыханный террор объединят этих людей и поведут к моей цели. Никакого милосердия и жалости, будь то даже отец или жена! Кто не со мной, тот должен погибнуть!

Он щурил глаза и, глядя на говорящих меньшевиков, рассуждавших о сотрудничестве с правительством, шептал:

— Погибнешь! И ты, и ты… Погибнете все!

Глядя на своих сторонников, он задавал себе мучительный вопрос: достаточно ли они сильны, мужественны и терпеливы, чтобы не позволить разогнать возникающие повсеместно рабочие советы?