На шутку никто не успел среагировать. Винокуров, вскинув руку, сказал с грустью:

— Все, братцы, мирный период кончился. Идет командир взвода:

— А Красикова нет с ним? — спросил Яхонтов.

— Один вроде. И кажется, злой.

Подошел лейтенант Беленький, торопливо скомандовал:

— Все в класс, живо!

— Так звонка же не было, товарищ лейтенант, — заметил вездесущий Винокуров.

— Разговорчики! — строго прикрикнул Беленький и пристально, в упор, посмотрел на выделявшиеся винокуровские погоны. — А это что за кадриль? Снять сегодня же!

«Почему снять, я же подновил их только?» — недоуменно пожал плечами Винокуров, но тут поймал на себе лукавый взгляд Яхонтова: «А я что говорил тебе».

Быстро, за одну минуту, притихшие курсанты заняли свои места за столами.

— Кто видел Красикова последним? — строго спросил Беленький.

Курсанты взволнованно переглядывались.

— Видели все, — сказал Яхонтов. — Вместе пришли, строем.

— Знаю, что строем, — сказал Беленький. — А кто видел потом, когда раздевались?

Он пристально посмотрел на Винокурова. И тот подумал с сожалением: «Вот подкинули мне соседа — в строю с ним и в казарме».

— Встаньте, Винокуров! — приказал Беленький сердито. — Пляшете вон как ловко, а встать по-армейски не можете. Ну, что молчите?

Если бы Винокуров видел Красикова в раздевалке, он, конечно, молчать бы не стал, но ему даже в голову не пришло, что Красиков может исчезнуть с самоподготовки и что за ним нужно посматривать.

— Хорош товарищ, — упрекнул его Беленький со злостью. — Наверно, погоны свои только и видите. Лампасы еще генеральские пришейте. Учтите, Винокуров...

Что именно должен учесть Винокуров, лейтенант сказать не успел: в класс вошел Крупенин. Беленький скомандовал всем встать и красиво, как это умел делать только он, вытянулся перед Крупениным. И может, потому, что докладывал он о столь неприятном происшествии со своей обычной спортивной эффектностью, доклад его не очень всполошил вошедшего. Крупенин сразу как-то даже не поверил лейтенанту, переспросил недоверчиво:

— А вы уверены, что Красиков ушел? Может, заболел просто или в библиотеке задержался?

Беленький объяснил, что он уже был в санчасти и в библиотеке и нигде Красикова не обнаружил.

— Ну вот что, — сказал Крупенин как можно спокойнее. — Никакой паники. Занятия продолжать. А вы, товарищ лейтенант... — Он посмотрел на Беленького и сказал почти шепотом: — Пойдемте со мной.

В коридоре Крупенин попросил Беленького немедленно отправиться в город и осмотреть все кафе и буфеты.

— И если найдете, сообщите сразу.

Сам же он заспешил в казарму, надеясь, что там ему удастся узнать что-нибудь о Красикове от дневальных. Однако дневальные знали только, что Красиков ушел вместе со всеми на самоподготовку. Все вещи его — чемодан, запасные подворотнички, тетради, гитара — были на месте.

«Ах, Красиков, Красиков! — все больше досадовал расстроенный Крупенин. — И что он придумал, голова бесшабашная. Как он мог уйти, через забор, что ли?»

Над городком висел иней, холодный, густой, тяжелый. Казалось, выстрели из пушки, и снаряд застрянет в белесой мгле. Попадавшиеся навстречу Крупенину люди вырастали перед ним, словно актеры из-под занавеса, и быстро пропадали из виду. А он останавливался, пристально глядел им вслед, старался в каждом встречном угадать Красикова.

Оставалось все меньше и меньше надежд на то, что Красиков где-то здесь, в училище. Но Крупенина уже не тревожила мысль о том, что скажет теперь Вашенцев, как поступит в связи с этим начальник училища. Волновало другое: «Ох и тяжело же будет Красикову, когда поймет все безрассудство своего поступка!» Было обидно, что он не сможет уже больше постоять за курсанта, что и без того шаткий мостик между ними теперь выбит из-под ног самим же Красиковым.

Окончательно расстроенный, Крупенин не заметил, как подошел опять к учебному корпусу. И здесь, перед самым входом, под тусклым светом фонаря он увидел вдруг Красикова. Крупенин с детства не верил в чудеса, а тут подумал: «Наваждение какое-то, что ли?»

Красиков стоял, понурив голову, и будто не догадывался о поднятом переполохе.

— Это вы, Красиков? — все еще не веря глазам своим, окликнул его Крупенин.

Курсант словно не слышал, что к нему обращаются.

— Что с вами, Красиков?

Обида и злость, что мучили Крупенина все это время, пока он метался по городку, теперь смешались с чувством радости, затеплилась потерянная было надежда помочь курсанту избавиться от мучительных сомнений, не дать ему сбиться с пути.

— Что же вы молчите? Отвечайте, Красиков, где вы были, в городе?

— Не был я в городе, — глухо, еле слышно ответил Красиков. — Тут я был, в училище. Ходил все время вон туда, к учебному полю, и обратно.

— А как же занятия? Забыли, что ли?

— Не мог я, товарищ старший лейтенант. Вот тут у меня горит. — Он изо всех сил сжал на груди шинель и поморщился, будто от нестерпимой зубной боли.

— Может, дома случилось что?

Красиков с досадой прикусил губу. Но все-таки набрался духу, сказал:

— Беда у меня, товарищ старший лейтенант. Мать в больницу положили.

— С чем положили-то? Может, не так уж серьезно?

— Стыдно сказать, товарищ старший лейтенант. Отец избил ее.

— Отец?! — удивился Крупенин и чуть было не выпалил: «Подлец он, больше никто», но сдержался: — Я понимаю вас, Красиков. Это больно, тяжело. Только зачем же вы так, в одиночку? Пришли бы сразу ко мне. Подумали бы вместе. Может, написать надо?

— Нет-нет, — запротестовал Красиков. — Писать не нужно, товарищ старший лейтенант. Для матери хуже будет.

— Ну ладно, сами напишите, — согласился Крупенин. — Только возьмите себя в руки. Вы не кисейная девица. Офицером скоро станете. Слышите, Красиков?

Вернулся из города лейтенант Беленький — усталый, раскрасневшийся от мороза и очень злой. Крупенина разыскал он в преподавательской комнате и сразу, не раздеваясь, сказал ему:

— Хватит, товарищ старший лейтенант, давайте решать.

— Что решать-то? — спросил Крупенин.

— Как «что»? По-моему, все ясно.

— А все ли?

Беленький недоуменно посмотрел на командира:

— Как же так, товарищ старший лейтенант, неужели и дальше будем терпеть? Да и какая мне охота бегать по чайным! Что я — мальчишка?

— А вы разденьтесь все-таки, — посоветовал ему Крупенин, дав Беленькому немного отдышаться, спросил: — Вы о домашнем положении Красикова знаете?

— О домашнем? Могу, конечно, доложить. — И Беленький стал вспоминать все, что было известно ему от самого курсанта: — У него ведь только отец и мать, больше никого. Отец работает в какой-то плотницкой артели. Кажется, по лодкам. Свой дом имеется. А мать... мать просто дома и в совхозе.

— И это все?

Крупенин предложил лейтенанту сесть и не спеша рассказал обо всем, что узнал от Красикова возле учебного корпуса. Беленький, слушая, все время хмурился, нервно похрустывал пальцами, потом, тяжело вздохнув, сказал:

— Не знаю, товарищ старший лейтенант. Только мне надоело получать замечания от командира дивизиона. Почти каждый день ведь одно и то же: «Почему вы, Беленький, за дисциплиной не следите?», «Зачем вы, Беленький, нарушителя укрываете?». Да и курсанты возмущаются.

— Возмущаются, говорите? — переспросил Крупенин и попросил Беленького сходить за комсоргом.

Лейтенант вышел в коридор и вскоре возвратился в преподавательскую вместе с Иващенко.

— Ну как, Олесь, настроение у комсомольцев? — спросил Крупенин.

— Не дюже гарно, товарищ старший лейтенант, — грустно ответил Иващенко.

— Переживают за Красикова?

— Хиба ж только это? С утра хлопцы як на иголках. Хотели технику побачить, а зробылось так, що ничого не побачили. Обидно, товарищ старший лейтенант.

— И Красиков обиделся?

— А як же? Вин каже, що зря с рапортом медлил.

— Так прямо и сказал?

Иващенко смущенно поджал губы.