Он протянул огромную руку и запустил ей между ног. Лин попыталась оттолкнуть его руку, но мужик был намного сильнее.

- Брось, мы славно развлечёмся!

К горлу подступила тошнота и перед глазами вспыхнула картинка – трое парней держат её сестру, а четвёртый, устроившись между её ног, вгоняет в неё что-то – она знала, что это - и Ламен бьётся и извивается, пытаясь вырваться, а чьи-то руки зажимают ей рот, и по рукам течёт кровь с её зверски избитого лица... К руке водителя присоединилась вторая, он пытается расстегнуть её ремень, всё настойчивее и бесстыднее.

Лин повернулась к нему лицом, подняла ноги и легла на сиденье головой к дверце.

- Так-то лучше, малышка!.. – Прохрипел водитель. – Хочешь меня, а? Хочешь, чтобы я всадил тебе свой...

Он не договорил, потому что получил сокрушительный удар в лицо. Лин вложила в пинок всю свою силу, удесятерённую отчаянием и болью, которая кипела все эти годы в душе и не находила выхода. Водитель врезался спиной в дверцу, та открылась и он вывалился наружу. Лин как молния ринулась вслед за ним.

Рифлёная подошва ботинка сделала своё дело – лицо водителя превратилось в кровавую маску, изо рта тоже обильно текла кровь – видимо, пострадали зубы. Он, ничего не понимая, пытался отползти в сторону, но его настиг следующий удар – такой же яростный и на этот раз точно в висок. Водитель обмяк, вытянувшись на земле, как спящий морж на лежбище – причём морж, побывавший в жестокой драке за место под солнцем или за самку. Лин нагнулась и прислушалась. Водитель не подавал признаков жизни. Похоже на глубокий нокаут. Лин взглянула на свои руки – они тряслись мелкой дрожью. Она давно не дралась. И её ещё никогда не пытались изнасиловать.

Лин залезла в сумку, достала сигареты и закурила. Подкурить удалось только с третьей попытки. Она присела на капот.

Перед глазами всё ещё стояла сцена изнасилования Ламен. Лин так и не привыкла смотреть на мир сквозь призму ненависти, и гордилась этим. Но сегодня что-то в ней сломалось – как тогда, семь лет назад. Она знала, что могла бы убить водителя не раздумывая. Но это снова приведёт её туда, откуда она, наконец, вышла.

Она попробовала остановить диалог с самой собой и прислушалась к окружающим звукам. Пение сверчков и цикад, шелест травы, далёкое карканье ворон... Она могла бы поймать сейчас другую попутку, но где гарантия, что новый попутчик будет безобидным?

Став на путь воина, ты берёшь на себя ответственность за свою жизнь. Это значит, что случайностей больше нет – ты и только ты в ответе за всё, что с тобой происходит.

Она сделала последнюю затяжку, затоптала окурок и подошла к лежащему без сознания мужчине. Схватив его за шиворот, Лин приподняла его, повернула на спину и тремя размашистыми ударами привела в чувство. Водитель застонал и попытался прикрыть лицо.

- Не надо!.. – Услышала Лин. – Пожалуйста, хватит...

- Слушай сюда! – Она встряхнула его и занесла руку для удара. Он заморгал и дёрнулся назад. Лин опустила руку. – Сейчас ты встанешь, приведёшь в порядок лицо, а потом отвезёшь меня до Кроличьей Норы. Без всяких условий. Идёт?

Водитель увидел смерть во взгляде её чёрных глаз и побледнел. То, что она делала, совсем не вязалось с её спокойным, даже вежливым тоном. Это было дико, и это привело его в ужас. Он попытался ответить, но язык, разодранный, плавающий в крови, не слушался его. Тогда Лин сжала кулак и отвела его немного в сторону для размаха.

- Я не слышу!

- Да...да, конечно! Как скажешь!..

- Вставай, свинья. – Она отпустила его и выпрямилась. Почти добродушно она добавила.

- Сегодня тебе выпал шанс измениться. Не упусти его.

Гренки с сыром и яичница на свежем воздухе были просто восхитительны. Шин и Кинг расправились со своими порциями и виновато посмотрели на Кэрол, которая не притронулась к еде. Она улыбнулась им, присела на верхнюю ступеньку крыльца, поставила рядом пепельницу и закурила. Свои чёрные цыганские кудри она собрала в хвост, чтобы не падали на лицо, и Шин только сейчас по-настоящему разглядел в этом усталом лице неувядающую красоту. Не то чтобы он не заметил раньше, что Кэрол хороша собой, нет, просто теперь, именно в этот момент он увидел её под другим углом. Возле глаз пролегли морщинки, но они лишь добавляли ей особенную прелесть – Шин легко мог представить, какими озорными делаются эти глаза, когда Кэрол смеётся. Сейчас её лицо было освещено утренним солнцем и волосы обдувал ветерок. И Шин готов был поверить, что видит самую красивую девушку из всех, что встречались в его жизни. «Патрик, ты здесь?» мысленно обратился он к мёртвому другу, «Что это за шутки?» Патрик улыбался ему из неведомых глубин бытия, как бы подбадривая: всё идёт как надо, Шин, расслабься!

- Я помою посуду! – Сказал Кинг и начал собирать тарелки.

- Хороший мальчик! – Улыбнулась Кэрол. – Спасибо!

Она стряхнула пепел и, подняв голову, взглянула на Шина.

- Ну, как ты? – Спросила она с теплотой в голосе, которая и нравилась Шину, и настораживала его.

- Неплохо. – Ответил он, не сводя с неё глаз, и усмехнулся. – Вообще-то, это я должен был спросить!

Она кивнула.

- Нормально. Сейчас докурю и – на боковую...

Она замолчала, не решаясь задать главный вопрос. Но его задал Шин.

- Я могу найти здесь работу?

Он успел заметить радость, мелькнувшую в её лице. Кинг, вытирая отмытые до блеска тарелки полотенцем, задумчиво сказал.

- Точно не уверен, но вроде бы на лесопилке требовались лишние руки. Кроме того, тут всегда можно устроиться курьером - возить что-нибудь в город и обратно. Если работать на несколько предприятий, получится неплохая прибыль.

- А где работаешь ты? – Спросил Шин. Ему на самом деле было интересно. В его представлении Кинг был лесничим, или, на худой конец, посредником между властями и местной индейской резервацией. Лесной человек, голосом которого говорит сама природа. Кинг широко улыбнулся, словно прочитал его мысли.

- Я художник. Пейзажист и анималист.

Шин почему-то мгновенно поверил ему. И поинтересовался:

- У тебя были свои выставки?

- Да. И несколько картин ушли за приличную сумму. – Кинг продолжал улыбаться. – В городе есть художественный салон, с которым я постоянно сотрудничаю – они помогают мне в проведении выставок, прибыль делим по-честному.

Шин повернулся к Кэрол.

- Ты видела его картины?

- Да! – Она серьёзно добавила. – Кинг – гениальный художник. В его картины хочется уйти и уже не возвращаться!

Шин посмотрел на Кинга.

- Покажешь?

- Да хоть сейчас! – Добродушно фыркнул Кинг.

- Вот и славно! – Кэрол поднялась со ступеньки. – А я пойду спать. Увидимся!

Шин проводил её взглядом. Кэрол, как всегда, ушла не оборачиваясь.

- Ну что... – Услышал он над ухом. – Приглашаю тебя посетить мою скромную обитель! Медведя я привязал, а крокодил в отпуске, так что можешь идти без опаски.

- Пошли уже! – Усмехнулся Шин.

Она прошла в свою комнату, и взгляд привычно упал на фотографию Патрика – она стояла на столе в чёрной рамке. Как долго она твердила себе, что одиночество закаляет... Старалась быть мужественной, и сходила с ума, разговаривая с убитым за бутылкой виски, даже наливала второй стакан для него. Из последних сил поддерживала в себе искорку жизни, чтобы не стать частью этого дома – пахнущего деревом и смолой, но всё же мёртвого. И только теперь она поглядела на себя со стороны и увидела, как бродит по пустому дому будто призрак, и в каждой комнате ищет Патрика. Словно ничего не случилось, и он просто сидит в гостиной и читает книгу, или сочиняет стихи, или наливает себе виски после тяжёлого рабочего дня. Иногда это ощущение становилось настолько явственным, что затмевало разум. И тогда Кэрол бросалась со всех ног в гостиную, выкрикивая его имя. Но гостиная была пустой, и никто не сидел на диване. И Кэрол снова наливала в два стакана эликсир цвета красного дерева, и беседовала с мужем, жалуясь на своё одиночество. И тянулись долгие пустые дни, чередующиеся с ночами, когда работа кое-как заполняла пустоту и позволяла не думать о нём. Но тяжелее всего было по выходным, которые случались раз в неделю. Кэрол на сутки была предоставлена самой себе. Днём она выбиралась куда-нибудь на машине, каталась бесцельно и пела песни. Наступал вечер, и она шла в местный бар, где компанию ей обычно составляла сестра Кинга Сандра, работающая там официанткой. Она обладала замечательным даром не говорить лишнего и отлично умела слушать. С ней Кэрол могла выговориться и всплакнуть. Но потом она шла домой и ложилась в холодную постель и только тройная порция виски помогала ей заснуть. Так повторялось изо дня в день на протяжении шести месяцев.

Но теперь что-то изменилось. Исчезло ощущение, что Патрик всё ещё находится в доме. Кэрол опустилась на кровать и задумчиво посмотрела на дорогое лицо, смотрящее на неё из чёрной рамки.

- Патрик, где же ты? – Прошептала она. – Дорогой, почему я тебя больше не чувствую?

- Пурпурный, оранжевый и жёлтый – цвета осени... – Сказал Кинг. Они стояли на втором этаже его дома, оборудованном под мастерскую. Окно было распахнуто, впуская солнечный свет, и ветерок трепал тонкую паутинку на оконной раме. Перед ними стояла картина в полный человеческий рост: тропинка в осеннем лесу, косые лучи солнца, проходящие сквозь падающие листья и фигура лося на заднем плане. Шин пришёл в себя от первого впечатления и отступил на два шага.

- Зачем ты сделал её такой огромной?

Кинг пожал плечами, неопределённо улыбаясь.

- Трудно сказать. Просто почувствовал, что она должна быть именно такого размера. Это как портал в тот осенний день.

Шин понял, что имела в виду Кэрол, когда сказала, что в картины Кинга хочется уйти и не возвращаться. Место, запечатлённое на этом громадном полотне, дышало жизнью. Это была жизнь с горьким привкусом увядания, разлитом в прозрачном осеннем воздухе. Время завершало ещё один круг, природа готовилась ко сну, и даже в лосином взгляде мерещилось понимание жизни и смерти. В картине жила вечность. Шин легко мог представить себя стоящим на этой тропинке и глядящим сквозь оголяющиеся ветви в бездонное небо. На заднем плане, где-то за деревьями ручейки света сливались в один мощный поток, который падал с неба и входил в землю. И земля наполнялась умирающими листьями, которые и в смерти своей были торжественно прекрасны, раскрашивая осень яркими красками. Шин начал идти по этой тропинке вглубь леса, навстречу тому Неизвестному, что звало его всю жизнь, отдаваясь в груди болью и радостью. Он знал, что найти Это невозможно, как невозможно дойти до горизонта, но он знал также, что только так можно Жить. Только идя на этот безмолвный зов.