Новичку в любом городе трудно отделить правду от вымысла, понять, кто «чистый», а кто «нечистый», где кончается страх и начинается мания преследования, но в Алис-Спрингсе определенно происходило что-то странное. Город казался лишенным души, возникшим на пустом месте и, может быть, именно поэтому не похожим ни на один другой. Неужели все здесь старались нагнать на меня страх только потому, что я, истая горожанка, вдруг очутилась в этой глуши? Или я оказалась… на территории, где правит Ку-клукс-клан? Мне уже случалось жить среди аборигенов, честно говоря, это были самые радостные, самые беззаботные дни в моей жизни. Конечно, я видела тяжелые попойки и даже одну настоящую драку, но ведь белые австралийцы тоже пьют и дерутся в любом пивном баре, на любой вечеринке. Если здешние «чернокожие» походят на тех, кого знала я, как могут белые до такой степени погрязнуть в страхе и ненависти? А если они чем-то отличаются от своих собратьев, то что же сделало их другими? Будь осмотрительна, шептал мне какой-то голос. Я чувствовала полускрытый запах насилия в этом городе и хотела найти безопасное убежище. У кроликов тоже есть инстинкт самосохранения.
Говорят, как аукнется, так и откликнется; наверное, это правда, потому что ни на кого из моих знакомых Алис-Спрингс не произвел такого тяжелого впечатления, как на меня. Вероятно, все дело в том, что мое знакомство с городом началось со сточных канав, и это несколько исказило перспективу. Считается, что достаточно трижды увидеть, как русло Тодд наполняется водой, и Алис навсегда останется твоей любовью. К концу второго года, когда я уже достаточно насмотрелась на капризы этой реки, я страстно ненавидела Алис-Спрингс, но чувствовала, что необъяснимым образом крепко-накрепко к нему привязана.
В Алис-Спрингсе живет четырнадцать тысяч человек, тысяча из них — аборигены. Большая часть белых — правительственные чиновники, разношерстная толпа неудачников и искателей приключений, ушедшие на покой скотоводы, стригали-сезонники, водители грузовиков и мелкие Дельцы, специализирующиеся на обирании американских, и японских туристов, а также своих соотечественников из крупных городов, которые добираются на автобусах до этого последнего оплота романтики в надежде принять Участие в необыкновенных приключениях и посмотреть на окружающую Алис-Спрингс пустыню. В городе три больших пивных бара, несколько мотелей, два третьесортных ресторана и несколько магазинов, где продают майки с надписью «Я поднялся на Эерс-Рок», бумеранги, изготовленные на Тайване, книги об Австралии и посудные полотенца, украшенные изображением благородных дикарей с копьями в руках на фоне заходящего солнца. Алис-Спрингс — пограничный город, здесь царит культ грубой мужской силы, и расовые отношения напряжены до предела.
Я позавтракала в дешевом кафе, вышла на залитую солнцем улицу, где уже было заметно утреннее оживление, и решила, что пора заняться поисками жилья. Спросила у кого-то, где можно найти самое дешевое пристанище, и мне показали, как пройти к стоянке автофургонов в трех милях к северу от города. Идти было трудно: пыльно и жарко, но интересно. Дорога вилась вдоль притока Тодд. Над кронами эвкалиптов в небо поднимались неподвижные, вытянутые по ниточке столбы голубого дыма — четкое обозначение стоянок аборигенов. Слева тянулись навесы и сараи из оцинкованного железа, где располагались гаражи и мастерские промышленного Алиса, а позади них — аккуратные лужайки и деревья пригорода. Когда я добралась до места, хозяин сказал, что с собственной палаткой стоянка стоит всего три доллара, а если палатки нет — восемь.
Улыбка сползла с моих губ. Я с вожделением посмотрела на стойку с прохладительными напитками, вышла на улицу и напилась тепловатой воды из-под крана. Платная она или бесплатная, я на всякий случай не спросила. В углу площадки какие-то длинноволосые парни и девушки в залатанных джинсах ставили большую палатку. Они мне понравились, и я спросила, нельзя ли к ним присоединиться. Они с радостью предложили мне свою палатку и свою дружбу.
Вечером мои новые знакомые поехали в город в собственном изрядно помятом автофургоне, оснащенном всеми мыслимыми современными игрушками городских юнцов, ведущих свободную жизнь, в том числе сверхмодной стереосистемой и досками для серфинга — они держали путь на север, к океану. Мы добрались до тусклых городских огней и остановились около бара купить спиртного. Вдруг одна из девушек, совсем еще юное робкое создание, обернулась ко мне:
— Ой-ой, посмотри на них, какая гадость! Боже милостивый, настоящие обезьяны.
— Кто?
— Черномазые. Ее друг стоял в очереди у винногомагазина.
— Билл, скорее, давайте уедем отсюда. Мерзкие твари.
Дрожа от отвращения, она обхватила себя руками, будто ей было холодно.
Я положила голову на руки и прикусила язык, я знала: дорого мне обойдется этот вечер.
На следующее утро я устроилась на работу в бар — приступать через два дня. Да, я могу ночевать в задней комнате, плату за ночлег будут вычитать из жалованья за первую неделю месяца. Питание бесплатно. Великолепно. Это давало мне возможность оглядеться и попытаться понять, как обстоят дела с верблюдами. Я задержалась в баре и поговорила кое с кем из завсегдатаев. Мне удалось узнать, что в городе есть три верблюжатника: двое обслуживают туристов, а третий, старик афганец, приручает диких верблюдов и продает в Аравию как мясной скот. Молодой геолог, с которым я познакомилась, согласился подвезти меня к старику.
Как только я увидела Саллея Махомета, я поняла: передо мной знаток своего дела. В поступи его кривых ног, в его руках, ловко державших веревку, чувствовалась уверенность человека, издавна привыкшего иметь дело с верблюдами. Когда я пришла, он возился с какими-то непривычного вида седлами рядом с пыльным загоном, где, скучившись, стояли эти странные животные.
— Так, так, что ж тебе нужно?
— Здравствуйте, мистер Махомет, — самоуверенно начала я. — Меня зовут Робин Дэвидсон и… гм… понимаете, я хочу попасть в центральную пустыню, для этого мне надо раздобыть трех диких верблюдов и приучить их носить вьюки, и… я подумала, вдруг вы можете мне помочь.
— Хрр-м-пппх!
Саллей пристально взглянул на меня из-под кустистых седых бровей. Его колючая неприветливость тут же поставила меня на место, я почувствовала себя полной идиоткой.
— И ты подумала: раз, два, села и поехала, да? Я смотрела в землю, переступала с ноги на ногу и бормотала какие-то жалкие слова.
— А что ты знаешь про верблюдов?
— Про верблюдов?.. В сущности ничего… Я хочу сказать… на самом деле… вот эти ваши верблюды… раньше я никогда верблюдов не видела, но я очень…
— Хрр-м-пппх! А что ты знаешь про пустыни? Мое молчание красноречиво говорило, что в этом вопросе, как и во многих других, я не слишком образована. Саллей извинился, сказал, что он, к сожалению, ничем не может мне помочь, и вернулся к своим делам. От моего задора не осталось и следа. Начало оказалось труднее, чем я предполагала, но ведь прошел всего только один день.
Мы поехали на туристскую станцию, расположенную южнее Алиса. Я поздоровалась с хозяином и его женой, женщина приветливо предложила мне чай с кексом. Я рассказала им о своих планах, они молча переглянулись.
— Ну что ж, приезжайте к нам, когда найдется свободная минута, — жизнерадостно отозвался хозяин, — узнаете кое-что о верблюдах.
Как он ни сдерживался, его губы искривила самодовольная улыбка. Внутренний голос шептал мне: держись подальше от этого человека. Он мне не понравился, и я ему наверняка тоже. А кроме того, я видела, как ревут и буйствуют его верблюды, и подумала, что к такому хозяину вряд ли стоит идти в ученики.
Вторая туристская станция, принадлежавшая Позелям, находилась милях в трех к северу от Алиса, несколько человек в баре успели мне сказать, что сам Позель — сумасшедший.
Геолог высадил меня у бара, я пошла пешком вдоль русла реки Чарльз. Под тенистыми деревьями царила прохлада, я шла и радовалась. Правда, тишину то и дело нарушали стаи взъерошенных местных собак, они выбегали на дорогу и решительно требовали, чтобы мы с Дигжити убрались с их территории, но хозяева-аборигены с громкой бранью бросали вслед собакам бутылки и консервные банки, ухитряясь одновременно улыбаться и приветливо кивать нам головой.