Наконец я оказалась перед дверью безупречно белого коттеджа, окруженного деревьями и лужайками. Коттедж напоминал австрийское шале в миниатюре, он был необычайно красив и столь же неуместен среди красных валунов и столбов пыли. В устройстве загонов — тесаные бревна, плетеные веревки — чувствовалась рука мастера. Около конюшен с арками росла герань. Каждая вещь лежала на своем месте. Глэдди Позель встретила меня у двери дома, лицо этой маленькой женщины, похожей на птичку, красноречиво говорило о тяжком труде, непрестанных тревогах и несгибаемой воле. И о подозрительности. Тем не менее Глэдди была первой, кто в разговоре со мной не проявил откровенного недоверия или снисходительного равнодушия. А может быть, она просто искуснее других скрывала свои чувства. Ее мужа, Курта, не было дома, поэтому мы условились, что я приду к ним на следующий день.

— Как вам понравился город? — спросила Глэдди.

— Паршивый городишко, — ответила я и тут же пожалела о своих словах. Мне вовсе не хотелось настраивать Глэдди против себя.

Она первый раз улыбнулась.

— Тогда, наверное, вы справитесь. Только не забывайте: они тут почти все сумасшедшие, будьте осторожны.

— А что здесь творится с чернокожими?

К Глэдди вновь вернулась подозрительность.

— Ничего особенного, за исключением того, что с ними вытворяют белые.

Теперь настала моя очередь улыбнуться. Глэдди, оказывается, была мятежницей.

На следующий день меня встретил Курт, он сиял от радости, насколько способен сиять немец. На нем был белоснежный костюм и такой же ослепительный тюрбан. Если бы не глаза-льдинки, он вполне мог сойти за бородатого мускулистого мавра. Находиться рядом с ним было так же страшно, как около упавших проводов высоковольтной линии. Курт излучал опасность: казалось, будто слышишь пощелкивание и видишь искры. Темно-коричневое лицо, жилистое тело и непомерно большие мозолистые руки труженика — в жизни не видела такой экзотической личности. Едва я пробормотала свое имя, как он повел меня на веранду, где тут же начал подробно рассказывать, что именно я буду делать в ближайшие восемь месяцев, и, пока он говорил, широкая ухмылка ни на минуту не сходила с его лица, обнажая широко расставленные зубы.

— Значит, ты будет приходить сюда на работа восемь месяцев, и потом ты будет покупайт одна из моих верблюд, а я будет учить тебя, как с ним обращаться, а потом ты будет получайт два диких верблюд, вот так пойдет дела. Я как раз имею одна верблюд для тебя. Она имеет только один глаз, но… ха-ха… это не есть важно, она сильный, она будет тебе вполне хороший, да-да.

— Конечно… только… — с запинкой выговорила я.

— Что только? — оглушительно гаркнул Курт.

— Сколько стоит этот верблюд?

— Ах да, сколько стоит. Да-да. Сейчас подумай. Я отдавай тебе этот верблюд за тысяча доллар. Дешевка.

Слепой верблюд за тысячу долларов, пронеслось у меня в голове. За такие деньги можно купить слона.

— Это очень любезно с вашей стороны, Курт, но, видите ли… дело в том, что у меня нет денег. — Ухмылка мгновенно исчезла с лица Курта, будто корова языком слизнула. — Но я, конечно, могу работать в баре и…

— Да, это есть правильно, — сказал он. — Да, ты будет Работать в баре, и ты будет работать здесь как мой ученик за стол и кровать, ты будет начинайт сегодня, и я будет смотреть, какой ты есть, и это означайт, что мы все сказал. Ты есть очень счастливый девушка, что я делайт это для тебя.

От изумления я едва понимала, что он обвел меня вокруг пальца, как последнюю дурочку. Курт показал мне безукоризненно чистую комнату при конюшне, вошел туда вместе со мной и выдал мне одеяние подмастерья. Я натянула на себя широкий белый балахон и надвинула на лоб смешной тюрбан, почти закрывший мои светлые волосы и глаза. В таком виде я больше всего походила на сумасшедшего пекаря. Я стояла перед зеркалом и покатывалась со смеху.

— Что это означайт, это есть слишком плохой платье для тебя или что?

— Нет, нет, — поспешила я разуверить Курта, — просто я никогда не видела себя в афганской одежде.

Курт привел меня к верблюдам и преподал первый урок.

— Ты должен начинайт здесь и идти там, — сказал он, вручая мне метлу и совок для мусора.

Верблюжьи шарики напоминали кроличьи. Верблюды, как и кролики, извергают круглые катышки, правда, в огромном количестве. Несколько таких шариков лежало в том месте, куда указывал палец Курта. Только в эту минуту я сообразила, что в загоне площадью в пять акров нигде не видно следов навоза, что казалось по меньшей мере удивительным, так как у Курта было восемь верблюдов. Мне очень хотелось продемонстрировать новому хозяину свою старательность, я нагнулась, тщательно собрала в совок весь навоз до крупинки и выпрямилась, ожидая, что скажет Курт.

Но с Куртом произошло что-то странное. Его губы дрожали, брови то поднимались, то опускались, будто люлька подъемника. Его лицо так покраснело, что краска проступила сквозь загар. И вдруг он взорвался как вулкан и обдал меня горячим потоком слюны-лавы:

— Что есть это?!

В смущении я оглядела загон, но ничего не увидела. Курт бросился на колени рядом со мной, и тогда под коротеньким подстриженным стебельком ползучего пырея я заметила крошечный, едва различимый кусочек засохшего навоза.

— Подбирай! — вопил Курт. — Ты думай, это есть твой каникул или что?

Я не могла поверить, что все это происходит наяву, дрожащими руками я подобрала микроскопический кусочек навоза. От времени он почти обратился в пыль. Курт успокоился, мы продолжили обход его владений.

После этой вспышки мне уже не так хотелось работать у Курта, но я быстро поняла, что мой новый друг-зверь был настоящим волшебником, когда дело доходило до верблюдов. Сейчас я хочу решительно опровергнуть некоторые мифические представления об этих животных. Верблюды — самые умные четвероногие из всех, каких я знаю, за исключением собак, уровень их умственного развития соответствует примерно уровню восьмилетних детей. Это привязчивые, дерзкие, шаловливые, остроумные — да, остроумные! — сдержанные, терпеливые, трудолюбивые, бесконечно интересные и привлекательные существа. Их трудно приручить, потому что в отличие от других животных верблюды не предрасположены к одомашниванию, к тому же они поразительно умны и проницательны. Вот почему верблюды пользуются такой дурной славой. При неправильном обращении они становятся по-настоящему опасными и неодолимо упрямыми. Про верблюдов Курта этого никак нельзя было сказать. Больше всего они походили на огромных любознательных щенков. И вопреки распространенному мнению от них ничем не пахло, если только в припадке раздражения или страха они не отрыгивали липкую зеленую жвачку. Я бы еще добавила, что верблюды — необычайно чувствительные животные: неумелый хозяин легко может их испугать или замучить до смерти. Верблюды с высокомерием и неприязнью относятся ко всем живым тварям, видимо считая себя избранной расой. Но в то же время верблюды трусливы, и, как ни надменно они держатся, сердце у них мягкое и доброе. Меня они купили сразу, всю со всеми потрохами.

Курт перешел к перечислению моих обязанностей. Главное, что его интересовало, — это навоз. Он хотел, чтобы я целый день ходила за верблюдами и уничтожала оскорбительные следы их жизнедеятельности. Курт поведал мне, что однажды ему пришла в голову блестящая мысль вставить верблюдам в задний проход резиновые камеры от футбольных мячей, но верблюды громко выражали свое недовольство и в течение дня сумели от них избавиться. Я исподтишка взглянула на Курта. Он не шутил.

Кроме того, мне предстояло каждый день в четыре часа утра отыскивать верблюдов, снимать с них путы (передние ноги верблюдов стреноживают ремнями и короткой цепью, чтобы помешать им передвигаться слишком быстро и уходить слишком далеко), а затем, построив их длинной вереницей — нос к хвосту, — приводить домой расседлывать. Два-три верблюда целыми днями возили туристов по овальному полю (доллар за круг), а остальные оставались в загонах. В мои обязанности входило привязывать отобранных для туристов верблюдов к кормушкам, чистить их щеткой, подавать команду «Вхуш!» [3] и взваливать им на спину живописные псевдоарабские седла, сделанные по рисункам Курта. Я не сомневалась, что это будут лучшие часы моей жизни в ближайшие восемь месяцев. Курт без промедления бросил меня в водоворот дел, и слава богу. Я просто не успела испугаться верблюдов, у меня не хватило на это времени. Остаток первого дня ушел на поддержание образцового порядка в стерильных владениях Курта и на борьбу с сорняками. Ни один стебелек не смел расти в неположенном месте на его земле.