Саале совсем освоилась на работе, и однажды бригадир сказал ей мимоходом:

— У тебя уже довольно споро получается.

От похвалы Саале бросило в жар: лучше, если бы ей ничего не сказали. Но дома она не могла не сообщить Кади о словах бригадира. Для Саале эта несложная и однообразная работа значила больше, чем просто нанизывание рыбы на прутья. Ей хорошо было за столом, напротив спокойных и помалкивающих женщин. Но стоило ее товаркам по работе заговорить, приходилось держаться за живот от смеха. На побережье считали, что на башке, которая не понимает шуток, можно только колоть дрова…

Бабы здесь за словом в карман не лезли и смеялись так, будто никогда не испытали горя, а ведь среди них были и вдовы, как Кади.

Уже много вечеров Кади беспокоилась из-за ежа, который больше не появлялся, и обсуждала все возможности, чтобы это такое могло с ним случиться. Она привычно продолжала ставить для Мику блюдце с молоком, садилась в качалку, брала в руки спицы и время от времени поглядывала за порог. Но Саале казалось, будто мысли Кади витают совсем в другом времени и среди других событий.

А Саале ждала ежевечернего стука в окно.

— Ты вздыхаешь так, что стены могут треснуть, — заметила Кади.

Если Танел надолго задерживался или совсем не приходил, Саале хватала глиняную птичку, подносила ко рту, но все же ставила ее на прежнее место, не свистнув.

Иногда днем появлялся Танел, подходил к дверям коптильни и вызывал Саале. Девушка прерывала работу и шла, не поднимая глаз.

— Чего ты хочешь?

— На тебя поглядеть, — говорил Танел.

Он крепко брал Саале за руку, но она вырывала ее. Однажды Танел пальцем погладил ее губы.

— Другие видят.

— Пусть видят, — сказал Танел. — Ну, иди теперь.

И, возвращаясь на свое рабочее место, Саале с трудом сохраняла деловитое выражение.

В начале лета Танел устроил так, что его послали с бухгалтером в город за сетями. Танел захотел поехать, конечно, вместе с Саале. Дорога быстро бежала под колесами машины.

Вначале были пустые поля и густая пыль, потом пошли каменистые поляны, но чем дальше от моря, тем лучше выглядела земля. И среди этого домашнего, спокойного пейзажа на краю капустного поля, беспомощно скучая, стояла посеребренная скульптура оленя.

Чем дальше, тем становилось зеленее. Земля была красива молодняком, возделанными полями, хорошими дорогами и прямо-таки немецкой аккуратностью. В чистую зелень лесов и полей вторгались белые коровники с красными крышами, придорожные магазины, и кафе с огромными окнами — стенами из цельного стекла, и бидоны с молоком, ждущие на перепутьях, пока их заберут на сепаратор. Вся эта картина хорошо упорядоченной жизни была похожа на красочный рекламный плакат. Маленькие городки с вечно перекопанными улицами и томящимися по краске деревянными домиками не могли соперничать с красивой и благоустроенной деревней.

Вблизи города дорога стала более колдобистой, движение более плотным, превратившись в два нескончаемых потока привоза и извоза.

Полдень выдался жаркий, с одиночными ленивыми облаками на небе, и Саале в ее черном платье приходилось тяжело. Пока Танел с бухгалтером занимались делами в учреждениях, Саале ждала на улице у входа.

Под толстым деревом расположилась продавщица рыбы и взвешивала покупательницам свежую салаку. Саале улыбнулась. Теперь она имела прямое отношение к этой рыбе.

Мимо дребезжали трамваи. Временами у витрины магазина задерживалась торопливая прохожая, глядела на сверкающие за стеклом кастрюли и оставляла на размягченном асфальте глубокие следы каблучков.

Последнее ожидание было у Саале на скамье возле памятника. Танел подошел очень бодро, размахивая руками, и Саале поднялась ему навстречу.

— Все дела сделаны, — объявил он и посмотрел на свои часы. — Впереди у нас целая жизнь! Ты хотела купить туфли?

Она кивнула. И они отправились на одну из тех узеньких и милых старинных улочек городского центра, с тесными, как щели, магазинами, в которых при входе и выходе всегда толчея. Причем именно здесь мужчины самым ярким образом проявляли свое равноправие с женщинами. Но сейчас, в дни накануне получки, магазины отдыхали.

Танелу нравилось, что Саале не задерживалась перед витринами. Ведь есть девушки, которые идут по улице зигзагами — от витрины одного магазина до другого. И найдется ли в мире мужчина, который желал бы ходить с женщиной по магазинам? Может быть, и найдется, только это значит, что он влюблен.

А Саале, между прочим, уже начала сомневаться в необходимости покупки туфель. «Пожалуй, — рассуждала она, — можно обойтись еще с помощью какого-нибудь сапожника». Но Танел схватил ее за руку и потащил в магазин.

Саале чувствовала себя беспомощно перед большим выбором, который предлагал стенд. Танел ждал в сторонке, сидя в удобном кресле и ободряюще улыбаясь ей.

Саале решила в пользу крепких черных туфель и бросила на Танела вопросительный взгляд.

Танел скорчил презрительную гримасу.

Прошло некоторое время, прежде чем Саале снова обратилась глазами к Танелу.

Парень пожал плечами. Он не был в восхищении.

Саале разглядывала остроносые, разных фасонов туфли на высоком каблуке — с бантиком, пуговицей и с ремешочками. Да, это были красивые туфли. У всех девушек уже имелись такие. У Паулы, и у Анне, и даже у старой Саары. И Саале посмотрела на Танела: может быть, эти?

Танел кивнул и подмигиванием подал знак покупать.

Стоя перед зеркалом, Саале с изумлением смотрела на свои ноги в новых туфлях — они выглядели незнакомо, эти ноги. Ее ноги относились к другому миру.

Туфли упаковали в коробку.

Перед кассой Саале развязала уголки носового платка и протянула деньги. Танел взял коробку с туфлями, но, когда они вышли на улицу, Саале сказала:

— Дай, я сама.

С широко раскрытыми, изумленными глазами шла она рядом с Танелом, натыкаясь на людей.

Дотронувшись до руки Танела, она сказала, улыбаясь:

— У меня впервые в жизни свои деньги.

Танел обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Я ужасно хочу есть, — сообщил он.

Они вошли в маленькое, узкое, похожее на коридор кафе, уселись за столик у окна, и Танел повесил свой пиджак на колышек вешалки. В эту пору свободных мест было достаточно — горожане уже давно выпили свой утренний кофе, а время обеда еще не наступило. Танел заказал целую гору булочек. Саале смотрела в окно на улицу, где разгружали машину: пачки детских платьев, перевязанные посредине веревкой.

— Что ты меня изучаешь? — спросила Саале.

— Просто так. Разве нельзя?

— Смотришь, какая я?

Танел кивнул.

— Какая?

— Милая.

Саале была удовлетворена. Ее маленькая рука, сжатая в кулак, лежала на столике, в глазах проглядывало напряжение, и временами лицо ее начинало светиться, словно солнышко, нежданно пробившееся сквозь облака. Во всяком случае, глаза Саале говорили больше, чем ее бледные губы, потому что она не была разговорчивой девушкой, порой обходилась лишь «да» и «нет». Но когда начинала говорить, ни одна мысль не оставалась невысказанной или недосказанной.

Танел весело уничтожал булочки. Всегда, когда он бывал в городе, съедал десяток за один присест. Булочки маленькие, каждая помещалась целиком во рту, а брать их приходилось двумя пальцами, будто кокетничая. В детстве Танел мечтал: когда вырастет и начнет сам зарабатывать, будет каждый день есть только булки и чайную колбасу — ничего другого.

— Саале, давай поженимся, — сказал Танел.

— С ума сошел! — ответила Саале.

— Почему — с ума сошел?

Но Саале не знала.

Выйдя из кафе, они бродили по городу, по бульварам и сделали несколько концов на трамвае, просто так — вагоны были очень красивые. Затем Танел купил себе карманный фонарик, а Саале шелковый платок в подарок Кади.

Но вечером у них вышла размолвка. Танел предложил пойти в цирк. Саале упиралась и обещала подождать Танела на улице.

— Зачем же ты хочешь испортить наш такой прекрасный день? — сказал Танел сердито и грустно.