— Откуда Вы все это знаете? — спросил потрясенный учитель истории.

— Знаю я многое, мой юный друг, но не знаю главного... Однако мне кажется, что наконец-то я у цели.

— У какой цели?

— Пойдем погуляем по горам, — и склонившись к уху Малхаза, — здесь ушей много.

Далеко уйти не смогли, на первом же небольшом подъеме у Безингера появилась сильная одышка, и тем не менее, чуть отдохнув, он, попивая виски из фляжки, закурил толстую сигару, долго любовался Кавказом.

— Не поверишь, мой юный друг, — с неким пафосом стоя на вершине горы, жестикулировал он, — я объездил почти весь мир, но красивее места не видел! Здесь первозданная дикость природы!

— Да, — гордился за свой край учитель истории, однако, выпить за него наотрез отказался.

— Ведь недаром считают Кавказ колыбелью арийской расы.

— Это легенда порождала расизм, — то ли с иронией, то ли всерьез сказал Шамсадов.

— При чем тут расизм? Мы говорим о науках, о бесспорных доказательствах лингвистики, истории, этнографии. А все легенды не беспочвенны. Ведь известно, что Ясон добыл Золотое Руно с помощью чародейки Медеи, греки отняли это сокровище у народов Кавказа и создали бессмертную цивилизацию.

— Да, — поддержал иностранца Малхаз, — с этими горами связано много легенд. Ведь, по преданию, Прометей, виновный в том, что похитил Небесный Огонь с целью передать его людям, был прикован к скале в горах Кавказа. И мой дед, неграмотный горец, точь-в-точь как описано в древнегреческой мифологии, рассказал эту легенду и даже показал эту скалу. Вон она, за тремя перевалами.

— Мы должны туда пойти! — аж вскочил возбужденный Безингер.

— Сегодня не успеем, — охладил пыл иностранца Малхаз. — Это на глаз все рядом, а идти в горах тяжело, многое здесь неприступною.

— Какая завораживающая панорама!

Вид, действительно, был потрясающим. И хотя небо местами заволокло как будто взбитыми белогривыми облаками, воздух был настолько чист и прозрачен, что гряда снежных гор была как на ладони, и от нее веяло такой свежестью, легкостью и прохладой, что с веселым щекотанием ноздрей организм людей глубоко насыщался целебным кислородом, хотелось просто расправить руки и лететь, как пара грациозных орлов, изящно парящих над бездонным ущельем ревущего Аргуна.

Опьяненные природой, и не только, они, в основном Безингер, очень много говорили обо всем, но не о главном, и только, как говорится, найдя кое-какие общие знаменатели в историческом аспекте, стали на ощупь выдвигать свои идеи и гипотезы, более оперируя легендами и домыслами, нежели фактами: посему возник спор.

— Да что ты говоришь? — раскрасневшись от непонимания, а может и от спиртного, кричал Безингер. — Золотой Ковчег — это не тот библейский Ковчег Ноя. Это, теперь мне, да и не только мне, доподлинно известно — обитый золотом сундук, в котором хранится каменная плита, на которой выбит общий физический Закон, которому подчиняется вся Вселенная. Конечно, абсурдным выглядит предположение, что человек с его слабым умишком сможет объять Закон во всей полноте, но столь же абсурдно утверждение, будто все ведущие к Закону пути абсолютно недостижимы для людей. Совершенно очевидно, что одаренные особым умом, инстинктом или интуицией, а может быть и явившиеся из «другого мира» люди находили эти пути, продвигаясь порой чрезвычайно далеко в постижении Закона Вселенной, но эти знания, как я ответил, не могли быть в полном объеме, и человечество, будто бы идя к прогрессу и расцвету, самоуничтожало себя. Ведь мы свидетели краха многих цивилизаций! А сколько мы не знаем? И я боюсь, что человечество сейчас находится на очередной грани водораздела или полного коллапса, ибо вот-вот появится создание из «другого мира» — человек-клон, без души, но с разумом, и тогда что он натворит — неизвестно.

— Я думаю, Вы сгущаете краски, — улыбался Шамсадов.

— О чем ты говоришь? Ты-то ведь историк?!

— Да, историк, и историческая наука давно уже выявила закономерность зарождения, расцвета и краха цивилизаций. И все это объясняется не знанием каких-то небесных законов, а простыми законами общественного развития — откройте любой учебник философии, и Вы многое поймете.

— О, мой юный друг! — с некоторой язвительностью произнес Безингер. — Ты говоришь о советском диамате?! Ты еще и учебники по воинствующему атеизму мне посоветуй прочитать!

— Атеизм тоже не читал, хотя «зачет» получил, но во всякие Золотые Ковчеги и Законы, хранящиеся в них, — не верю.

— Мой юный друг! — перебил Малхаза Безингер. — Сколько чудес на свете, сотворенных людьми, и уже тысячелетие все умы мира не могут разгадать загадку их созидания! Возьми, к примеру, египетские пирамиды.

— Прекрасно! — не в пример иностранцу улыбался Шамсадов. — Так ведь пирамиды есть не только в Египте, но и по всему свету, даже в Америке, куда знающий Законы доплыть не мог.

— Мог, и Хейердал, преодолев Атлантику на папирусной лодке, это доказал.

— Все это ерунда, — был невозмутим учитель истории, — и человечество не с помощью тайны какого-то сундука развивается и живет, а с помощью эмпирического наблюдения за самой природой.

— Вот именно, именно так, ведь Всевышний сказал: «Создал Я мир мерою, числом и весом», что означает существование общего физического закона, которому подчиняется вся Вселенная.

— И этот Закон в сундуке, а сундук в яйце, яйцо в игле...

— Не богохульствуй, господин Шамсадов, — перешел на официальный тон Безингер.

— Я не богохульствую, в Бога верю, — тоже стал серьезным Малхаз, — и соблюдаю все религиозные каноны, которые привил мне дед. Однако всякой ереси не приемлю. И тем не менее, хоть я и не разделяю их, но Ваши взгляды впредь буду уважать.

— Ну-ну-ну! Мой юный друг! — со светской манерностью произнес Безингер. — Не будем из-за вечных проблем бытия спорить. Не для этого я здесь, — и подойдя вплотную, взяв невысокого Малхаза за локоть. — Ты мне должен помочь, чуть ли не прошептал он, будто их кто-то мог услышать. — Я у истины. Все об этом говорит, в том числе и твоя картина.

В этот момент мощный порыв ветра так внезапно качнул их, что они ухватились друг за друга. Новый порыв был еще сильнее, до земли выстелил траву, заскрипел в лощине кустарник. Солнце скрылось за свинцово-тяжелой тучей, вмиг стало холодно и сумрачно.

— Пойдемте, — предложил Малхаз, — в горах погода быстро меняется.

— Погоди, — удерживал его Безингер, он надолго присосался к фляжке. — Погоди... Ты что думаешь, я просто так здесь мотаюсь? Ты должен помочь мне. Только ты это можешь.

— Что? В чем могу я Вам помочь? Я ведь нищий учитель!

— Ха-ха-ха! Это смешно Теперь ты не нищий. По крайней мере скоро им не будешь... Вот для начала тысяча долларов.

— Уберите, — отстранил руку гостя Шамсадов, — непогодой пахнет, пойдемте скорей.

— Подожди, мне надо с тобой поговорить, — настаивал Безингер.

Шамсадов не слушал, пошел вниз. Иностранец допил последние капли, бросил, как и все туристы, наугад пустую тару, испуганно глянул на резко нахмурившееся небо, заторопился; однако спуск не легче, чем подъем, не совсем трезвый Безингер упал, закричав «ой», к счастью на пологий спуск, а то покатился бы вниз до самого села.

— Стой, стой, дай договорить, — удерживал иностранец подоспевшего на помощь учителя истории. — Это очень важно.

— В горах с непогодой шутки плохи, — беспокоился Шамсадов.

— Погоди, это очень важно. Тебе интересно будет. Это касается темы твоего исследования, Хазарии.

— Я этим уже давно не занимаюсь, отбили охоту.

— А судьба Аны... интересна?

Как вкопанный встал учитель истории.

— Слушай, — догнав его, чуть ли не на ухо, стремясь перекричать усиливавшийся ветер, говорил Безингер. — Я буду краток, тезисами. Это чисто моя хроника, но над ее составлением мучился не только я, но и мои предки. Начнем по порядку. Вероятно, Моисей перед исходом из Египта похитил Золотой Ковчег.

— Сундук? — съязвил Малхаз.

— Пусть будет сундук... Только не перебивай больше... Так вот, лишь из-за этого, а не из-за чего-либо другого, фараон яростно преследовал евреев, не желая выпускать их из Египта. Вероятней всего, Ковчег попал в Иерусалим, и царь Соломон, как гласит предание, «обладал всей мудростью египетской», и тем не менее он мало что извлек из нее, а потом вокруг Иерусалима были жесточайшие битвы, и происходит расцвет исламской цивилизации после обретения Иерусалима, и тот же расцвет западной цивилизации, когда, позже, Иерусалим захватили христиане.