Что это? Открытый мятеж? Нападение заговорщиков-революционеров? Почему оттуда?

Совсем помертвел полковник-царь… Но его быстро успокоил подскакавший флигель-адъютант:

— Дым и пламя показались из-под крыши дворца, мимо которого лежит путь царского шествия… Пожарные проскакали, чтобы угасить огонь… Загорелось от соединений электрических проводов… Тревожиться нет никакого основания…

Торжественное шествие снова тронулось вперёд, к Кремлю, где должно совершиться коронование.

— Дурной знак! Не будет счастливо это царствование!.. — словно шелест прокатился по рядам народа от стен Кремля до Триумфальных ворот[16]…

И народ угадал, душою почуял то, что было написано в книге судеб…

Свершилось торжество коронации.

Немку-царицу, Алису Гессенскую, во время этого торжества больше всего беспокоили её… новые башмаки.

Из белой парчи, шитые на самую большую колодку, они всё-таки оказались малы и жали ноги «гессенской мухи» с лапами слона, как злословили по Москве, когда узнали, что царица жаловалась близким на тесную обувь…

Коронование совершалось с ослепительной роскошью чисто византийского церемониала, поражая толпы иностранцев, которые съехались со всех концов мира, желая взглянуть на редкое в наш век зрелище — на апофеоз самодержавия!

«Наблюдая московские торжества, — пишет один из очевидцев, американец Энгерсоль, — эти процессии, празднества, парады, всю ослепительную, не то варварскую, не то восточно-римскую роскошь золотых тканей, драгоценных камней, я невольно переносился мыслью к тому, что видел, наблюдая жизнь бедных русских рабочих и крестьян… думал о полуголодных миллионах людей, которые выбиваются из сил в тяжком труде… О тёмных подданных, скорее — рабах, которыми царь распоряжался, не щадя их тела и души…»

Но всё-таки новый повелитель вспомнил и о своём народе, о москвичах, которые всегда считались вернейшими сынами родины, надёжнейшим оплотом самодержавия и династии Романовых, хотя этот род давно потерял последнюю каплю русской крови, восприняв немецкую от членов Готторп-Голштинской фамилии…

Начались «народные празднества»…

Далеко-далеко от остальной части Ходынского поля, на его краю, поставлен был царский павильон. Густые ряды войск темнели перед ним.

А дальше, на открытом поле, где незасыпанные колодцы, плохо прикрытые, зияли, как волчьи ямы, были раскинуты неуклюжие бараки, — навесы, откуда предполагалось раздавать народу «царские подарки»: копеечные кружки, линючие платки, в которых завязано было по куску колбасы, несколько пряников, леденцов и горсть орехов…

Жалкие дары!

Для получения их уже с ночи стали стекаться к Ходынке десятки и сотни тысяч народу…

Поле было оцеплено, и толпы особенно сгрудились у входов, у ворот, ведущих в коридоры, которые потом сыграли роль мясорубок для потока живых тел, хлынувших в проходы за гибельными дарами, за жалкой царской подачкой, чуть подан был роковой знак…

В тесных проходах люди давили друг друга… Волна полуудушенных, избитых людей, с переломанными рёбрами и членами, наконец, выливалась на Ходынское поле… Но сзади напирали новые толпы… Все кидались к баракам, где надеялись получить коронационную памятку… И целыми сотнями валились люди в старые незасыпанные колодцы… Другие сотни падали сверху, давя нижних, ломая им ноги, руки, погребая под собой…

И царь не кинулся туда со своими войсками, не постарался спасти, кого можно… Он быстро уехал, даже не разобравшись хорошенько в том, что происходит там, где больше трёх тысяч трупов было подобрано после этого «царского угощенья» на Ходынском поле…

Было назначено, конечно, расследование. Выяснилось, что причиной катастрофы был тот разлад, который возник между людьми, окружающими молодого царя, и московской высшей администрацией. Последнюю устранили почти от всякого активного участия в коронационных торжествах… И мстя «пришлым», желая подставить им ножку, московские заправилы с великим князем Сергеем Александровичем[17] во главе не пожалели тысяч и тысяч людских жизней.

Как говорили потом, царь пролил слезу, узнав о том, сколько жизней унёс его праздник…

Но юного полковника успокоили историческими примерами:

— Столько ли ещё людей погибло на празднике, устроенном для Екатерины её фаворитом Потёмкиным! А при коронации Луи-Филиппа десять тысяч народу было покалечено и раздавлено во время большого фейерверка и других празднеств…

И царь успокоился… Следствие окончилось ничем. Начальство осталось нерушимо… А трупы похоронили в большой «братской» могиле…

Только народ ещё с большей уверенностью зашептал:

— Плохо начинается царствование… Быть беде!..

Беды не заставили себя долго ждать.

Если народ ждал худа, чуя будущие беды сердцем, всё мыслящее общество поняло, что предстоит впереди России, в тот самый миг, когда юный император с первой царской речью обратился к тысячеголовой толпе[18], к «ходокам народным», которые в лице представителей всех сословий и народов России явились приветствовать монарха.

Сбитый с толку жадной придворной сворой пройдох и шептунов, ловких интриганов, с Победоносцевым, этим злым гением России, во главе, Николай Последний сразу подпал под мертвящее влияние «обер-прокурора небес», как подпадали под его власть и дед, и отец молодого царя…

Явившись перед лицом избранников целой земли, император всероссийский не нашёл для них простого, искреннего привета, царского слова…

Напутанный призраком крамолы, от которой так долго прятался покойный царь, замуровавший себя в Гатчине, Николай Последний, волнуясь и бледнея, труся в душе, но с наглым, решительным видом, по бумажке прочёл то, что было ему внушено Победоносцевым и остальной придворной шайкой…

Земля стояла перед юным царём, ожидая возрождения, надеясь на проблеск свободы, хотя бы в виде «куцей конституции», о которой толковал во дни «диктатуры сердца» близорукий наивный кавказец Лорис-Меликов[19]…

Но вместо желанных слов они услышали казённую бездушную речь, которая кончилась знаменитым крылатым выражением о «бессмысленных мечтаниях»[20], облетевшим и Россию, и целый мир…

Потускнело всё кругом в глазах посланцев всенародных… Солнечный день угас…

Вместо юного царя, надежды России, все увидели перед собою говорящую куклу в полковничьем мундире, живой коронованный граммофон, твердящий только то, что наговорят ему другие…

Разъехались земские посланцы… И с ними по всему царству прокатилась весть:

— Бессмысленный юноша при первой встрече со своим народом решился оскорбить заветнейшие народные верованья и мечты…

И кроме стены из прихвостней и жандармов, между народом и Николаем Последним встала стена охлаждения и отчуждения.

Но в распоряжении двадцатишестилетнего полковника-царя было ещё несколько миллионов штыков… Казаки и жандармы избивали у Казанского собора юношей и девушек, посмевших кричать о праве народа…[21]

А впереди назревала первая гроза, надвигались новые, всё более и более тёмные тучи…

Покойному Александру III удалось устранить войну с Германией, на которую толкали коварного соседа многие причины…

Но шайка, окружающая царя, все эти родичи-воры во главе с адмиралом Алексеем Романовым, Безобразовы и Ко[22], не насытилась русским золотом, которое грабила без стыда…

Под видом развития военного флота адмирал Алексей Романов начал своё пресловутое судостроительство… И миллионы денег, крупный град бриллиантов посыпались в сундуки любовницы адмирала, балета и в его собственные…