И, знаешь, что странно? У этого типа из федеральных служб номер такой же, как у меня на выброшенной симке, разница – в последней цифре. И у Авилова на телефоне цифры такие же, кроме последней… Я даже подумываю, уж не из одной ли они конторы?

- Вот-вот! – оживилась Алина. – В правильном направлении движется твоя острая мысль! Это сговор, понимаешь? Тот на вишневой Мазде – ни фига он - не из федеральных служб. Скорее всего, когда у Авилова ничего не вышло с тобой, а тут еще и жена не вовремя прикатила… короче, версия такая: они с приятелем решили тебя на пушку брать, припугнуть решили федеральными органами.

Кстати, по поводу тех денег, которые ты проговорила… Я сейчас пытаюсь определить степень твоей вины… Ты же ее не украла эту симку, верно? Он добровольно тебе ее отдал, не так ли? Ну тогда, какие же могут быть претензии? - Алинка широко развела руками, и тут же, сжав пальцы в кулачки, радостно взвизгнула. Затем, выражая свой бурный восторг по поводу того, что сложная задачка, которую взрослые определили, как не для детского ума, вскочила на диван и начала прыгать на нем, громко выпевая. - Ля-ля-ля! Ля-ля-ля! – затем, внезапно успокоившись от новой мысли, она спустила ноги на пол и снова обратилась к подруге. - Скажи, ты новую симку как получала - на мамин паспорт? Так вот, симка, которую дал тебе Авилов, скорее всего, была оформлена на его имя! Он сам отвечает за нее, а не ты! А ты, как несовершеннолетняя, по закону можешь завести себе симкарту только с восемнадцати лет. Ля-ля ля! Ля-ля-ля! – Алинка снова вскочила, включила музыку и они, взявшись с Лерой за руки, стали кружиться и скакать по комнате и во всю глотку горланить песни.

Возвращаясь домой после сольфеджио, Алина зашла в свой подъезд, обошла двоих парней и стала медленно подниматься по лестнице. Вдруг кто - то схватил ее сзади за плечи и двумя руками развернул к себе.

- Хорошенькая! - оценил парень.

Алинка не успела опомниться и даже испугаться опоздала, как другой парень вцепился в первого, рванул его за куртку и сердитым басом начал выговаривать:

- Ты чё трогаешь ее? Чё хватаешь? Привык свои клешни распускать?! За это можно и по шее схлопотать, понял?

Басок был знакомый. Алинкина душа затрепыхалась, заметалась, как птица в клетке, и ноги сами быстро - быстро понесли ее вверх по лестнице, а каблучки зацокали, зацокали... Стоя на площадке перед своей дверью и унимая сердцебиение, Алинка вдруг ощутила, что в оправданиях растерявшегося от наскока парня есть что - то такое, что грело ей душу... Она прокручивала его слова в голове вновь и вновь: ''Да отпустил я, отпустил! Ты чё возбухаешь? Твоя что ль? Ни хрена себе! Да я ж только посмотреть хотел! Ну ты, блин, даешь! Ты чё так раскипятился - то? ...Ты эту что ли ждал?" Последние слова он проговорил, приглушив голос, и именно эта фраза была для Алинки как бальзам на душу... Она стояла и улыбалась.

Ну, ждал... Ну, и что из этого? Подумаешь, ждал! Он и раньше ждал... Это было давно. Летом.

Летом, когда они с подружками собирались на лавочке новостями поделиться, Юрка Селезнев тоже приходил. Один. Садился на лавочку у соседнего подъезда спиной к ним. Сидел подолгу, ссутулив свои широкие плечи. Время от времени он неловко поворачивал к ним голову, развернувшись всем корпусом, и молчал. Он никогда не умел с легкостью контактировать, болтать о пустяках и трепаться ни о чем. Девчонки хихикали над ним, Алинка не замечала в упор. Однажды он все - таки набрался смелости и подошел к ним.

- Девчонки, вы куда? Прогуляться?

- Да - а, Юрочка, мы на Бродвей почапали, до Пентагона и обратно, - плутовато сказала Танька.

- А можно я с вами?

- Нет, - отрезала Алина, отстраняясь и не пропуская в себя два лучика его серых глаз.- Нам с тобой не по пути.

- Так глазеет, просто до невозможности! А может ты зря с ним так? - спросила Танька. - Ты ж говорила, что любишь его, что тебе интересно с ним. Ходила бы с ним.

Алинка медленно покачала головой.

- Нет. Это измена моим принципам.

- Ты упертая, просто до невозможности! Как хочешь ты – так не бывает! - завелась Танька. - Оглянись и посмотри на мир вокруг! Ты несовременна!

- У меня полное несогласие с этим миром, – сухо сказала Алина.

Она знала, что Танька ее не поймет. Как объяснить ей то, чего она сама в себе не понимает.

Раньше были какие - неясные порывы, чувства беспричинной радости. По ночам она летала во сне. Она так часто это делала, что даже знала технику полета – что надо делать, чтобы взмыть. Надо только побежать, оттолкнуться, и каждый твой шаг - длиннее предыдущего, и вот ты уже в воздухе... Это было легко. Все, что раньше казалось простым и ясным, вдруг оказалось сложным и непонятным. Раньше во что-то верила, а сейчас какая -то смута в душе.

«У-у-у-лета-а-ть от люб-ви-и, у-у-у-ми-ра-а-ть от люб-ви-и…» - прозвучали в голове слова из песни Максима Фадеева.

Все спуталось и перемешалось. Раньше грезила красивыми сказками про Любовь, теперь это вызывало усмешку. Плотскую любовь презирала. В мюзикле ''Нотр - Дам де Пари '' умудрились даже из Эсмеральды сделать секс- бомбу. ''О, Похоть! Похоть! Похоть!'' - фу, мрак какой - то!

Зато помешалась на музыке. С легкой подачи Селезнева слушала рок. Вихрь звуков, бешено накатывающие волны ритмов наполняли ее каким - то восторгом мятежа. Русскую попсу из - за слабых текстов она считала дешевой и дебильной. Зато «фанатела» от текстов Дельфина. В них был вопль бунта, а за сарказмом пряталась жажда красоты. Для нее это было открытием и откровением, и – потрясающей правдой о жизни. Она часами слушала Дельфина, и ее смятенные чувства освобождались от немоты, и она мысленно принимала бойцовскую позу…

Когда она видела Селезнева, сердце сжималось болью, в висках стучала кровь, и под ее пульсирующее биение вспоминалась одна из песен Дельфина:

Это больше, чем мое сердце.

Это страшнее прыжка с крыши.

Это громче вопля бешеного.

Но гораздо тише писка

забитой мыши.

Это то, что каждый

Всю жизнь ищет.

Находит, теряет, находит вновь.

Это то, что со злобном оскалом

По свету рыщет.

Я говорю тебе - про Любовь.

В подражание ему она даже сложила собственные вирши:

Любовь – существо двуликое:

Какой стороною воззрит?

То Ангела светлым ликом

Блаженством миг озарит,

То в злобной усмешке Демона

Мук череда прилетит.

- Тебе нравится Дельфин?- зачем-то спросила она Таньку, хотя наперед знала, что она скажет.

- Ты же знаешь, я не люблю рэп.

- Все равно послушай. Там у него есть такие слова:

Она смотрит мне в глаза.

Она хочет знать ответ.

И она услышит «ДА»,

Хотя правда – это «НЕТ».

Она шепчет: '' Прости'',

Даже если я не прав.

Она еще отдает,

Уже последнее отдав.

Она, наверное, из тех,

Кому так хочется любить,

Но я не вижу причин,

Чтобы любовь не убить.

Правда, здорово?

- Не врубаюсь. Это имеет какое - нибудь отношение к вам: к нему или к тебе?

- Да нет, это просто о жизни.

- Прикинь, Алин, я, кажется, зря пекусь, чтобы понять: почему ты не хочешь с ним ходить?

- Я не знаю. Хотя… нет, я знаю! Я не могу быть ни Зёмой, ни Фарой! И я не хочу быть ни Зёмой, ни Фарой! Пока не могу его забыть, но я не знаю, любовь ли это. И мама говорит, что никакая это не любовь. Это предчувствие любви. А еще, знаешь, что она мне сказала? Что детство мое ушло.

Да, это было еще летом. Лето прошло. Ненастная осень стоит на дворе.

Алинка быстро скинула куртку, подошла к окну и выглянула на улицу: ей хотелось посмотреть, как те два парня выйдут из подъезда.

Нет никого. Ушли, наверно. И двор пустой. Погода к прогулкам не располагает. Холодно, ветрено, сыро. И деревья все пожелтели. А в полисаднике соседнего дома цветут октябрины. К стене этого дома задумчиво притулилась березка… От резкого и злого порыва ветра она заволновалась, замахала в отчаянии своими ветвями – косами. И сотни листьев, внезапно сорвавшись с дерева, взметнулись в стремительном полете ввысь и завертелись, трепеща, и заплясали в воздухе… А когда ветер стих, они все еще кружили и парили в воздухе, и только завершив свой осенний вальс, печально ложились на мокрый асфальт. Но и здесь не нашли они покоя. Колючие струи дождя остервенело задолбили, замолотили по листьям, усыпавшим асфальт и плавающим в лужах …