Автор Древнейшего свода нашел причину второго похода Святослава в Болгарию в словах о значении Переяславца. На самом деле, считает Шахматов, эти слова могли быть сказаны русским князем лишь в Болгарии и вложены в уста Святослава болгарским хронистом29.

Если, по сведениям Древнейшего свода, Святослав отправился в Болгарию без промедлений, то, по данным Начального свода, он прожил в Киеве до смерти матери, Разделил свою «отчину» между сыновьями и лишь затем отправился на Дунай30. Далее, в Начальном своде вновь следуют известия болгарской хроники. Но почему болгарской? Именно для болгар Святослав стал сказочным героем, так как, «быть может, национальное чувство болгар, униженное порабощением их Святославом, искало себе утешения в мысли, что Святослав бил и греков, что греки спасли свой город данью и щедрыми подарками». История же зимовки Святослава на Белобережье, его гибели на порогах принадлежит, по Шахматову, автору Древнейшего свода.

Что касается оценки А. А. Шахматовым сведений летописи о балканских походах Святослава, то следует заметить, что мысль исследователя об отражении в них как устных народных, так и письменных источников вполне правомерна. В историографии давно уже было замечено, что о поражениях Святослава летописец не знал: народное предание их не донесло до XII века, так как вернувшиеся в Киев руссы, видимо, умалчивали о своих неудачах. Наиболее убедительным аргументом в пользу того, что автор «Повести временных лет» не фальсифицировал события, а просто не знал о них, является его полная уверенность, что русские послы явились к Цимисхию для заключения договора 971 года в Доростол. Сведения о месте заключения договора летописец взял из текста самого договора и посчитал, что в этом городе и находился Цимисхий. Таким образом, он признал, что город был взят греками, чего в действительности не было.

В то же время к «народной памяти» А. А. Шахматов отнес сведения о готовности греков во время переговоров со Святославом уплатить руссам как традиционную дань, так и контрибуцию на войско, что являлось обычным условием соглашений Византии с руссами и другими «варварскими» государствами в прежние времена. А. А. Шахматов, не обратив внимания на постоянство сведений об уплате дани, посчитал их преданием. Между тем именно этот факт, очевидно, является одним из наиболее достоверных во всей истории походов, поскольку вполне соответствует всему строю отношений Руси с империей в IX-X веках31.

Можно согласиться с историком относительно «книжности» ряда приводимых им летописных сведений, за исключением, пожалуй, его мнения о том, что «скромный монах» не мог знать торгового и политического значения Переяславца. Этот аргумент неубедителен, так как многие другие весьма значительные события и факты были известны этому монаху и нет оснований полагать, что данный факт он должен был обязательно почерпнуть из болгарской хроники.

Сравнивая сведения греческих хроник и русской летописи, мы уже обратили внимание на то, что им свойственны некоторые общие мотивы. Вопрос стоит так: либо русский автор воспользовался каким-то источником, восходящим к византийским хроникам, либо сам знал события, которые были отражены и в византийских источниках. Вторая гипотеза представляется нам более вероятной. Канва событий второго похода действительно сходна у византийских и русского авторов, однако различия в деталях гак существенны (например, сведения о битве руссов и греков под Аркадиополем, событиях под Доростолом и др.), что приходится сомневаться в знании русским автором какой-то болгарской пли византийской хроники. Из нее летописец мог бы почерпнуть неизмеримо больше сведений для возвеличивания русского князя, чем он это сделал, и уж во всяком случае не указывать вымышленного факта захвата Доростола Цимисхием.

Кроме того, нельзя забывать, что летописцу известен полный текст русско-византийского договора 971 года, которого не знал ни один византийский автор, а это весьма веский довод в пользу того, что летописец располагал сведениями чисто русского происхождения.

Можно считать, что описание событий, происшедших в Киеве в 968–970 годах, - это позднейшая, по сравнению с первоначальным текстом, вставка, но вряд ли можно согласиться с мнением Шахматова, будто она потребовалась летописцу для того, чтобы «вызвать» Святослава из Болгарии, а потом «отправить» его обратно. Мы знаем, сколь искусно византийские политики использовали силу печенегов в своих целях в районе Восточной Европы, и их удар по Киеву явился логическим следствием развития событий на Дунае, появлении руссов в опасной близости к византийским границам. Мог ли покинуть Святослав Болгарию? Безусловно - да, так как положение там стабилизировалось, болгары были замирены, а Никифор Фока находился в Сирии; кроме того, в Болгарии Святослав оставил значительную часть своего войска и ушел к Киеву лишь с копной дружиной. Сообщение летописца представляется нам достоверным.

Смерть Ольги 11 июля 969 г. - факт, не вызывающий сомнений, и трудно предположить, что Святослав мог после победы над печенегами немедленно уйти вновь на Дунай, оставив в Киеве умирающую мать и неустроенное государственное управление, тем более если учесть его намерение окончательно закрепиться на Дунае, которое конечно, становится очевидным не из его слов о «середе» земли, а из его действий на Балканах. Следует учитывать и то, что князь не только отогнал печенегов от Киева но и пошел за ними в степь, сокрушил их и заключил с ними мир, для чего, как известно, необходимо было время. Поэтому предположение историка об искусственном растягивании хронологии событий автором свода представляется необоснованным32.

Что касается аргументов Шахматова в пользу болгарского источника русской летописи, то они неубедительны. Почему Святослав должен был говорить о значении Переяславца лишь после его вторичного захвата и никак не в Киеве? Как можно считать, что русский князь стал героем болгарских хроник лишь потому, что болгары были благодарны ему за то, что он бил греков? На эти вопросы также ответить чрезвычайно трудно33. А поскольку данные аргументы Шахматова являются основными в отстаивании приоритета болгарской хроники перед русским источником, то и сама концепция исследователя вызывает серьезные возражения.

Интересный параллельный анализ хроник Льва Дьякона, Скилицы и Зонары предпринял М. Я. Сюзюмов34, затронувший также вопрос о сопоставимости сведений греческих хроник и «Повести временных лет» о балканских походах Святослава.

М. Я. Сюзюмов обратил внимание на то, что, приступая к изложению событий, относящихся к периоду самостоятельного правления Константина Багрянородного (с 945 г.), Скилица перестает пользоваться хроникой продолжателя Феофана. В основе его труда появляется какой-то другой источник. Автор показывает, что и Лев Дьякон, и Скилица пользовались этим общим источником. Скилица лишь дополняет Льва Дьякона. Противоречий между ними нет35.

Для нас данный вывод важен потому, что Скидила действительно сообщает ряд оригинальных сведений по исследуемому нами вопросу, которые позволяют по-иному, чем это делает Лев Дьякон, оценить некоторые международные ситуации конца 60-х годов X в., и в частности взаимоотношения между уграми, болгарами и греками. Оба хрониста пользовались и другим общим источником, содержащим описание правления Иоанна Цимястом числе его сирийских походов, восстания ВаряГ'фоки, войны с Русью36

Иоанн Зонара также пользовался как хроникой своего предшественника Скилицы, так и его источником. Чтот вывод Сюзюмов сделал, анализируя все те же свения об угро-болгаро-византийских отношениях. Скилица лишь сообщил о том, что болгары не препятствовали уграм проходить по их территории. Зонара приводит более подробно причины конфликта37. Эти наблюдения историка позволяют нам с известным основанием пользоваться данными Скилицы и Зонары как восходящими к оригиналу X века.

Что касается «Истории» Льва Дьякона, то М. Я. Сюзюмов весьма скептически относится к достоверности ряда его сообщений. Историк заметил, что Лев Дьякон является эпигоном греческого историка Агафия (VI в.)38. Некоторые ситуации X века Лев Дьякон описывал, взяв за образец факты юстиниановской эпохи, сообщенные Агафием. Поэтому, считал Сюзюмов, Лев Дьякон использовал лишь обобщающий фактический материал; подробности же исторической обстановки он зачастую придумывал сам, опираясь на сведения либо Агафия, либо какого-нибудь другого историка39. Сюзюмов замечает, что Скилица многие факты приводит точнее, чем Лев Дьякон40. Так, последний сообщил, что Цимисхий приказал своим азиатским войскам переправиться через Геллеспонт в Европу после битвы под Аркадиополем. Согласно Скилице, эти войска появились на европейском театре военных действий до битвы под Аркадиополем, а после сражения отправились обратно на подавление восстания Варды Фоки41. Как и А. Чертков, автор показал недостоверность данных Льва Дьякона о численности русского войска42.