Седобородый Пахомыч притащил бочку с солеными огурцами и, несмотря на брань эвакуирующихся женщин, пытался втащить ее в вагон.

Звук далекого, по очень сильного взрыва заставил женщин замолчать.

— Та дурни ж вы! — закричал Пахомыч, используя минуту затишья. — Я ж не для себя хлопочу, в дорози вси исты будемо, не кидать же их тут!

Перебранка более не возобновлялась, и бочка была погружена в вагон.

— Такое могло присниться в страшную ночь… — сказал Макаров Крайневу; они стояли на площадке за печью, откуда разливочный пролет был виден как на ладони.

— Знаешь, что произошло со мной вчера? Мне и не приснилось бы, — ответил Крайнев и рассказал о своем разговоре с Ириной.

— Она одумается, поедет вдогонку, — успокаивающе произнес Макаров.

— Нет, она не из тех, что делают глупости наполовину, — со злостью ответил Крайнев.

— Если Ирина поедет, — сказал Макаров, — то знай, что наш эшелон стоит на разъезде «Новый». Это всего в семи километрах от завода. За ночь эшелон не смог продвинуться дальше, потому что узловая станция забита составами. Можешь подвезти ее на машине и посадить прямо в вагон.

Он кивнул Крайневу и вышел из штаба.

Сергей Петрович слушал его с тяжелым чувством. Он знал, что Ирина не поедет, но все же вызвал по телефону свою квартиру и долго ждал ответа. Телефон упорно молчал.

Едва он успел положить трубку, как снова раздался звонок.

— Кто у телефона? — кричал чей-то голос и, не ожидая ответа, быстро продолжал: — Наш эшелон на разъезде попал под бомбежку, вагоны горят…

Дальше Крайнев не слушал.

Через несколько минут он уже мчался на стареньком заводском «газике». Шофера не нужно было торопить: он сам отправил семью с этим эшелоном. «Газик» бешено прыгал по камням мостовой. Сергей Петрович упирался ногами в пол, чтобы не вылететь из машины.

Не меняя скорости, шофер вывел машину на пригорок, и они увидели разъезд. Все пути были заставлены эшелонами. Передние вагоны у одного из них горели. С пригорка «газик» помчался по хорошо укатанной дороге. Все яснее был виден разъезд, мечущиеся у вагонов люди, лежащие вдоль эшелона трупы.

Шофер остановил машину.

— Не наш эшелон, — произнес он, вытирая рукавом пот, выступивший на лбу. — В нашем классный вагон для больных есть, а в этих нет ни одного такого вагона.

С разъезда доносились крики и плач. Казалось, что кричали и плакали все без исключения. Шофер завел машину и подъехал к разъезду. Навстречу бежали люди.

Молодая женщина с перебитой рукой и перекошенным лицом, вся залитая кровью, здоровой рукой прижимала к себе раненую девочку. У самой машины силы оставили женщину, и она уронила свою ношу прямо в придорожную пыль. Крайнев выскочил, поднял девочку и усадил ее в машину на колени матери.

Рядом усадили еще одного ребенка с пробитым горлом. Двое мужчин подвели мальчика лет десяти в синем матросском костюме. У него была начисто оторвана, словно срезана, правая кисть.

Сергей Петрович смотрел по сторонам, отыскивая эшелон, где ехала Елена с детьми. Эшелона не было. По-видимому, проскочил.

На путях лежали убитые и раненые: дети, старики, женщины. Десятки людей бежали к машине.

— Товарищ Крайнев, уезжаю! — крикнул шофер.

Обернувшись, Сергей Петрович увидел, что его место рядом с шофером занято каким-то мужчиной, прижавшим к себе ребенка. Мальчик был мертв, но мужчина кричал на шофера, торопя его в больницу.

— Езжай, — махнул рукой Крайнев.

В последний момент он все-таки вскочил на подножку и поехал стоя.

Навстречу «газику» мчались санитарные, легковые и грузовые машины.

В городе на первом повороте Крайнев спрыгнул с подножки. Он чувствовал слабость в ногах.

«Неудобно ехал», — подумал он, присев на первую попавшуюся скамейку, и достал папиросу. Когда он подносил папиросу ко рту, пальцы его дрожали.

«Люди, которые дали миру Шиллера, Гете…» Злоба против Ирины вспыхнула в нем с внезапной силой. Привезти бы ее на этот разъезд! Он подумал о Вадимке, и тревога за сына охватила его. Кто знает, может быть, на следующем разъезде то же самое случится и с тем эшелоном!..

Вернувшись на завод и узнав о том, что весь командный состав переведен на казарменное положение, Крайнев усмехнулся: он и так сутками не выходил из своего цеха.

Сергей Петрович остановился на площадке лестницы, ведущей из печного в литейный пролет, и долго наблюдал за группой людей, работавших на мосту последнего уборочного крана. Внезапно от крана что-то отделилось и упало вниз с мягким, но тяжелым стуком. Крайнев быстро спустился по лестнице и подбежал к людям, собравшимся в кружок. Они расступились. На большой куче опилок лежал мотор с разбитым корпусом.

Бондарев горько улыбнулся.

— Вы, наверное, подумали, что кто-нибудь сорвался с крана? — спросил он. — Нет, это последний мотор, его уже спускать нечем. Мы с его помощью грузили все, а его пришлось столкнуть. Ребята опилок наносили: думали, авось уцелеет, но слишком он тяжел…

— Теперь можно и уезжать? — спросил бригадир.

Крайнев ответил утвердительно и стал прощаться. Последним подошел Опанасенко. Отказавшись эвакуироваться, он работал в цехе до последней минуты.

— Ехал бы ты с нами, Евстигнеич, — сказал ему Сергей Петрович.

— Нет, уж решил и перерешать не буду, — упрямо ответил тот, — дождусь всех вас здесь.

Поздно вечером в помещении проектного отдела, наспех приготовленного для ночлега, Крайнева отыскал Матвиенко.

— Ну, товарищ начальник, желаю тебе всего доброго, — сказал он.

— А ты куда собрался?

— На передовую ухожу.

— Ну, это не так далеко, — невесело усмехнувшись, сказал Крайнев и посмотрел на Матвиенко с завистью.

— У меня к тебе просьба есть, — сказал Матвиенко. — Во-первых, не забудь на Урале о Дмитрюке. Я ему обещал помочь, хороший он старик. Во-вторых, — он немного замялся, — если сможешь, помоги моей семье. Жинка едет с тремя детьми, круто ей придется. И, в-третьих, оформи свое вступление в партию, а то у меня перед тобой совесть нечиста. Выполнишь?

— Выполню, Михаил Трофимович.

— Все просьбы выполнишь?

— Все.

— И третью?

— И третью выполню.

— Ну вот и хорошо. А расставаться жаль, — с грустью сказал Матвиенко. — Хотелось бы вместе. Думается мне, рядом с тобой воевать можно так же хорошо, как и работать.

И он крепко сжал Крайневу руку.

Рано утром всех «казарменников» вызвали к директору. Дубенко сидел за столом с неизменной папиросой в зубах и внимательно слушал какого-то человека в запыленной кожанке. Когда все собрались, незнакомец обвел их взглядом, который не выражал ничего, кроме усталости.

— Я вызвал вас на техминимум, его прочтет вам товарищ Бровин, — сказал Дубенко.

«Какой тут еще техминимум под боком у немцев!» — с раздражением подумал Крайнев.

Человек в кожанке, не вставая со стула, ровным, тихим голосом изложил элементарные правила обращения со взрывчатыми веществами.

— Приказ о взрыве завода может поступить в последнюю минуту, и мне одному не справиться.

Бровин рассказал о случае, который недавно с ним произошел. Положившись исключительно на себя, он не успел подорвать все минированные точки. Немцы были уже у ворот завода, а он все еще метался от одного цеха к другому и поджигал шнуры. Последним он взорвал углепомольное отделение парокотельной установки, и это его спасло. Десятки тонн мельчайшей угольной пыли поднялись в воздух, и на заводе стало темнее ночи. Он сам потерял ориентировку и долго двигался ощупью вдоль какой-то стены, пока, наконец, не свалился в отверстие для стока воды. В бетонной канаве было сухо, и он отлежался в ней до наступления сумерек. Черный как угольщик, он перешел линию фронта. В штабе нашего соединения ему долго пришлось отмывать лицо — настолько он не был похож на свою фотографию в документе.

Бровин поставил перед начальниками цехов задачу — знать все минированные точки своего цеха, чтобы в случае необходимости взорвать их самостоятельно. Он указал, как нужно минировать и какое количество взрывчатки употреблять для разных объектов. Предупреждая напрашивающийся у всех вопрос, он пояснил, что это не разрушает завод полностью, но делает его восстановление трудным и требующим много времени.