В этих условиях звание директора несуществующего завода вряд ли могло произвести впечатление.

Дубенко никогда не уговаривал и не убеждал. Он требовал еще более категорически и безапелляционно, чем даже у себя на заводе.

— Я Дубенко, — заявлял он дежурному таким тоном, словно тот со дня своего рождения должен был знать эту фамилию.

В результате заводские эшелоны пошли быстрее.

Директор был несказанно обрадован тем, что третий эшелон опередил остальные. Он сразу узнал мощные станины броневого стана, огромные гладкие валки, густо смазанные маслом, высокий плоский мотор, обшитый досками. Выбежав от дежурного, он натолкнулся на Макарова, обнял его и расцеловал.

Директор был искренне рад встрече с главным инженером, судьба которого его сильно беспокоила. Но о приеме у наркома он рассказал ему далеко не все.

Дубенко плохо представлял себе свою дальнейшую судьбу. В глазах наркома он прочитал свой приговор и теперь вовсе не был уверен, что быстрота продвижения эшелонов будет способствовать отмене или даже смягчению этого приговора. Тем не менее он продолжал носиться от станции к станции, требовать, ругаться и посылать телеграммы во все концы.

— «Бесноватый» поехал к вам, — сообщал один дежурный другому.

Получив предупреждение и стараясь избавить себя от разговоров с Дубенко, дежурный пропускал заводской эшелон, несмотря на мольбы десятка уполномоченных, потрясавших своими мандатами.

Нетерпеливо выслушав директора, Макаров прошел к дежурному и предъявил ему телеграмму наркома путей сообщения о продвижении третьего эшелона Н-ского завода на правах санитарного поезда. Такая телеграмма была дана по всей линии, начиная от Дебальцево и кончая станциями назначения.

Дубенко нахмурился. Теперь было ясно, почему третий эшелон продвигался с такой быстротой: его двигал нарком. К Дубенко это не имело никакого отношения.

«Не беда, у меня еще шесть эшелонов, есть где развернуться», — подумал Дубенко и, выйдя на перрон, попросил Макарова отдать ему телеграмму.

Тот охотно согласился.

— У меня еще одна есть, захватил на всякий случай, когда дежурный зазевался.

— Вот это хорошо! Теперь у меня каждый эшелон будет третьим. Пусть сначала пропускают, а потом разбираются. Ну, рассказывай, как выбрался.

Макаров коротко рассказал, что заместителя наркома он видел и от него узнал о внезапном захвате завода. Пожаловался на то, что с семьей он так и не встретился. Третий эшелон, продвижение которого главный инженер сразу взял на себя, промчался мимо разъезда, где застрял первый.

О семье он узнал кое-что от одного рабочего, рассказавшего ему обо всем, включая происшествие с архивом.

Этот рабочий был Василий Бурой.

По мере продвижения на восток эшелоны шли все быстрее, и деды-морозы все чаще отставали. Поэтому, по инициативе Бурого, в отряде была изменена тактика. Если деды ничего не находили на станции, то выезжали вперед первым попавшимся поездом, доставали продукты в селах и затем либо дожидались своего эшелона, либо ехали назад.

Разговаривая с Макаровым, Бурой умолчал только об одном: Виктор заболел брюшным тифом и ехал в классном вагоне вместе с Еленой. Вадимка остался на попечении Дмитрюка, который теперь никуда не ездил, а руководил на месте, ежедневно выслушивая отчеты членов отряда и тут же проверяя их.

Беседа директора с главным инженером продолжалась недолго. Прозвучал сигнал, лязгнули буфера, и эшелон тронулся. Заговорившийся Макаров вприпрыжку бросился его догонять, даже не успев попрощаться с директором.

С этого дня эшелоны пошли еще быстрее. На каждом из них появилась надпись: «Третий эшелон Н-ского завода», каждый начальник немедленно предъявлял удостоверение, что он является начальником третьего эшелона (заводскую печать и бланки директор возил с собой), и каждый раз осмелевший Дубенко кричал, что именно этот эшелон и есть третий…

Пенза пропустила уже четыре «третьих» эшелона. Начальник станции в отчаянии хватался за голову, не в силах угадать, сколько же их еще будет.

В конце концов начальник дороги разозлился и приказал своему помощнику привести к нему на расправу «бесноватого», как только тот снова появится.

Дубенко отнесся к предстоящей встрече с начальником дороги без особого энтузиазма, но уклоняться все-таки не стал.

Когда в кабинет вошел невысокий худой человек с нервным лицом и упрямым, немигающим взглядом, все негодование начальника испарилось.

Он долго рассматривал Дубенко и потом неожиданно спросил:

— В ЧК работал?

У Дубенко поднялась одна бровь.

— Работал.

— В Саратове?

— В Саратове.

— Меня не помнишь?

У Дубенко поднялась другая бровь.

— Начальник?! Ну, тебя угадать трудно. Разжирел ты, брат, даже глаза заплыли. Я-то думал, что у начальника дороги беспокойная жизнь.

— А тебя подтянуло.

Дубенко махнул рукой и опустился в кресло.

— Всегда такой тощий, как фараонова корова. Разве что тогда на двадцать лет моложе был.

— Да, двадцать лет… Много за это время воды утекло, много поездов прошумело…

Помощник, пришедший с Дубенко, был разочарован. Он ожидал совсем другого приема. «Бесноватый» надоел ему больше, чем все уполномоченные, вместе взятые.

— Сколько же у тебя третьих эшелонов? — спросил начальник дороги.

— Еще немного — всего три.

— Слушай, Дубенко: ты же чекист!

— Ну так что?

— Не знаю, как ты, а я на всю жизнь запомнил слова Дзержинского: «Чтобы быть чекистом, нужно иметь горячее сердце, холодную голову и чистые руки». А у тебя что? Сердце горячее, голова сумасшедшая, а руки? Руки грязные! Передергиваешь! Семь третьих эшелонов! Ты же не один клиент у дороги.

Дубенко вскипел и забегал по кабинету.

— Каждый борется за себя, а в общем это получается — за всех. Кто решает участь войны? Металлургия.

— А транспорт? Транспорт, по-твоему, не решает?

— Ты по каким рельсам ездишь? По деревянным? Кому я везу станки для обточки бандажей, рельсобалочный стан? Кому? Себе, что ли?

— Где ты остановился? — внезапно спросил начальник дороги, заметив в глазах Дубенко лихорадочный огонек, так пугавший дежурных.

— Между четырьмя Пензами, — зло ответил Дубенко. — Это самый сумасшедший город: четыре станции! Сбегаешь с Пензы-первой на Пензу-четвертую, прибежишь обратно — вот день и прошел.

— Выспаться хочешь?

— А ты эшелоны пропустишь?

— Пропущу. Но обоим наркомам, и своему и твоему, телеграммы дам: пусть знают, что ты здесь творишь.

Начальник дороги встал и открыл дверь в соседнюю комнату:

— Койка там, водка в ящике стола — пол-литра. Третий месяц стоит. Иногда нюхаю — помогает. Раздевайся, спи. — И, втолкнув Дубенко в комнату, закрыл за ним дверь.

— Что же делать с эшелонами? — спросил помощник, с интересом прислушивавшийся к разговору.

— Черт с ними, пропустите по «зеленой улице», с ходу. Как ты разберешь, который из них третий? Он сам хозяин — сам номера ставит. А наркомам приготовьте телеграммы, пусть там разбираются.

Две недели спустя директор и главный инженер вместе вошли к наркому. Тот разговаривал по телефону. Две трубки, снятые с рычагов лежали на столе, ожидая очереди.

Как Дубенко ни старался придать своей походке твердость, его пошатывало от усталости и волнения.

Безжизненные глаза Макарова встревожили наркома.

— Что у вас случилось, товарищ Макаров? — спросил он, кладя трубку на стол.

— У меня умер сын и очень болен второй. — Не ожидая приглашения, главный инженер тяжело опустился в кресло.

— Что со вторым?

— Воспаление легких.

— Простите, товарищ Макаров, но ведь у вас один ребенок!

Макаров с удивлением посмотрел на наркома: откуда ему известен состав его семьи? Ах да, был такой разговор, коротко, мимоходом. Пришлось рассказать о Вадимке и о Крайневе.

Нарком потребовал к себе референта и поднял одну из лежавших на столе трубок.

Дубенко дремал в кресле. Макаров сидел неподвижно, уставившись в угол.