— Я не стала бы тревожить пана...— Она произнесла это таким взволнованным голосом, что Никита невольно замер.— Вашему хозяину и вам, пан сержант, грозит страшная опасность!, Утром я случайно слышала разговор этого иезуита Зеленского и Илинича. Я была в спальне хозяйки, а они Думали, что там никого нет... Так вот, они решили убить и вас и вашего хозяина... Вас Илинич хочет зарезать -на турнире — он знает, что вы, пан сержант, будете без кольчуги, а у него под камзолом всегда надета кольчуга... А вашего хозяина они хотят застрелить на охоте, как бы случайно... О, этот Илинич настоящий убийца! Прошу, пан сержант, подденьте кольчугу,— ведь Зеленский подменит шпагу Илинича, и она будет с острым, а не тупым концом, какой полагается на турнире.

— Но где я возьму кольчугу?

— Я заготовила для пана сержанта...

Это убедило Никиту в искренности девушки больше, чем все ее слова. Он спешно поддел кольчугу под камзол и спросил:

— Скажи, коль ты служишь у княгини Дольской, почему сообщила мне о сговоре?

— Потом, потом,— заторопила его девушка.— Вы опоздаете на турнир и не успеете сбить спесь с этого Илинича, мой коханый! — И девушка, неожиданно поцеловав его в губы, выскользнула из комнаты и побежала по коридору.

— Скажи хоть имя? — Никита кинулся за ней.

— Галька! — прозвенело в ответ, и каблуки девушки застучали по ступенькам крыльца, ведущего в сад.

На турнире, когда возвратился Никита, царило всеобщее волнение — пан Илинич выбил уже пятого рыцаря из седла.

— Кто еще хочет сразиться с несравненным рыцарем Илиничем?! — торжественно вопросил пан Юзеф.

— Я! — Пан Чешейко поднялся, но Яблонский остановил его:— Вы завершите турнир, славный рыцарь. Я обращаюсь к молодым! Кто желает сразиться с Илиничем?!

— Я! — Никита выступил вперед.

— Но Илинич в доспехах, а у тебя только мундир. Я не могу дозволить столь неравный поединок! — сердито проворчал пан Юзеф.

— С вашего позволения я сброшу с себя это железо,— небрежно заметил Илинич.— И проучу этого молокососа обыкновенной шпагой.

— Хорошо,— согласился князь.

— И проверьте, чтобы концы у шпаг были тупые...— вмешалась пани Кристина, с видимой тревогой взиравшая на своего любимца.

Никита имел уже некоторый опыт и в своем полку в схватках со шведами, и на службе у Сонцева, на перекрестках больших дорог, когда неизвестна была даже национальность наемных убийц. Сонцев знал это и потому был спокоен, тем более что пан Юзеф сам проверил, затуплены ли шпаги: ведь турнир — рыцарская игра, а не место для убийства. И все же, когда всадники первый раз устремились друг на друга, все невольно вздрогнули, столь яростно и безжалостно атаковал македонец молодого сержанта. Но новгородец оказался крепким орешком, да и его Орлик, испытанный боевой конь, не подвел, оттолкнул лошадь Илинича, и всадники отлетели в разные стороны. Илинич для нового разгона отскакал на опушку леса, и тут Сонцев при своей дальнозоркости не мог ошибиться какой-то маленький юркий человечек выскользнул из-за кустов и подошел к Илиничу, пока тот осаживал лошадь.

«Шпагу подменили...» — только и успел подумать Сонцев, как уже Илинич снова мчался в атаку. Сверкнул его клинок и ударил Никите в незащищенную, казалось, грудь. И тут шпага Илинича, наскочив по потайную кольчугу, сломалась пополам, а Никита с такой силой плашмя ударил своей шпагой по голове македонца, что тот свалился с лошади.

— Виват! Виват пану сержанту! — закричала толпа, а победитель торжественно подъехал к дамам, соскочил с лошади и преклонил колени перед пани Кристиной. По глубокому благодарственному взгляду, который пани Кристина бросила на новоявленного рыцаря, Сонцев понял, что дипломатическая виктория полная.

Но Никита сделал еще больше. Когда пан Юзеф предложил ему для завоевания золотой короны последний поединок с паном Чешейко, Никита отвесил низкий поклон старому рыцарю и сказал, что, помня о его прошлых славных викториях, он отдает ему эту победу без боя. Корона торжественно была водружена на седую голову соратника короля Яна Собеского под ликующие крики шляхты, у которой пан Чешейко был более популярен, чем сам пан Юзеф. Пан Чешейко крепко сжал Никиту в своих медвежьих объятиях и величаво объявил шляхтичам, столпившимся у холма:

— То будет добрый рыцарь!

После чего Никита, наученный Сонцевым, стал перед старым ветераном на колени, а тот трижды плашмя ударил его своим верным мечом по левому и правому плечу. Затем пан Чешейко подал Никите большой кубок с вином и провозгласил здравицу за нового рыцаря и его государя, царя Петра Алексеевича.

— Счастлив государь, который имеет таких рыцарей, и да разобьет он схизматиков шведов! — заключил свою речь пан Чешейко.

Так Никита неожиданно был произведен в рыцари и утвердил польско-русский союз, хотя бы и в пределах Ляховицкого околотка.

— Эта шпага имеет острие, как змеиное жало...— заметил тем временем Сонцев княгине Дольской, показывая ей подобранный обломок шпаги Илинича.

— Вы еще убедитесь, что змея способнй жалить по-настоящему...— прошипела княгиня, поспешая к оглушенному Илиничу.

«В любом случае отношения выяснены. А открытого врага всегда легче сразить, нежели скрытого...» — подумал Сонцев после рассказа Никиты о Гальке и ее предупреждении.

— Надобно иметь за этой княгиней и ее сынком великим гетманом литовским Михаилом Вишневецким бодрое око,— заключил Сонцев,— А на охоте нас не будет. Без крайней надобности лучше избегать опасного риска. Мы с тобой не игроки, а государевы слуги. Да и у Яблонских все дела завершены. Так что целуй руку пани Кристине и обещай ей свидание в русском лагере, если ее толстый пан приведет туда свою конницу.

Тем же вечером карета Сонцева покинула гостеприимный замок в Ляховицах.

Запроданный полк

Зимой 1705/06 года русский вспомогательный корпус держал от шведов переправы через Одер, возле небольшого местечка Губен, что на границе Саксонии и Силезии. Стоянка была трудной, на полуголодном рационе. Русские деньги ходили в этих краях в половинной цене, никакой помощи от саксонских министров не поступало, солдаты пообносились, многие офицеры были выбиты во время схваток со шведами под Пуницем и Тюлен-дорфом, так что, случалось, ротами командовали сержанты, а эскадронами — вахмистры.

Командующий корпусом, он же царский посол в Саксонии Иоганн Паткуль в войсках не показывался, жил в Дрездене, где интриговал, вел тайные переговоры с императорской Веной о поступлении русского корпуса на австрийскую службу. Бывшие при корпусе запорожские казаки, прослышав об этих переговорах, снялись со стоянки и самочинно двинулись за Одер, стремясь прорваться на Украину через Малую Польшу. Но Карл XII недаром поручил надзирать за Саксонией старому фельдмаршалу

Рёншильду. Под местечком Одер-Бельче тяжелые рейтары Рёншильда как снег на голову свалились на казацкий табор. Почти все запорожцы были перебиты — по слухам, только восемьдесят казаков из двух тысяч спаслись по Краковской дороге. Прошел и другой слух: русских по приказу Рёншильда в плен не брали — пленных истребляли поголовно.

В таких конъюнктурах многие солдаты и офицеры приуныли, с тоской поглядывая за черную полосу студеной реки на восток, где далеко-далеко лежала родимая, занесенная снегом сторонушка. А здесь вместо снега ледяные дожди, слякоть. Доведется ли увидеть отчий дом — незнамо, неведомо. Солдаты у костров открыто материли Паткуля и господ офицеров, особенно из иноземцев. Последние откровенно радовались скорому переходу на австрийскую службу. В войсках будет наконец наведен порядок, офицерам выплатят полуторный пенсион, а вместо разграбленной нищей Польши корпус двинут в богатые страны: на Рейн, в Брабант, Люксембург, а глядишь, и в Италию, «Что же тут печалиться?» — весело смеялись бравые ландскнехты, которые никогда не служили родине, а только своему карману. Но русские... те печалились.

Новгородский драгунский полк Луки Титыча Нелидова потерпел от голода и холода меньшие невзгоды, нежели другие части корпуса. Вопреки строжайшим предписаниям саксонского фельдмаршала Шуленбурга Нелидов расположил свой полк не в открытом поле на саксонском рубеже, а перешел саксонскую границу и стал на постой в богатом силезском местечке Флэтсдорф.