За малым столом у царя были гости: начальник Монастырского приказа боярин Мусин-Пушкин и английский посол Чарлз Витворт. Сонцев поклонился англичанину как старому знакомому (встречались когда-то в Версале и Париже) и отвесил особо почтительный поклон Мусину-Пушкину. Всей родовитой Москве было ведомо, что Мусин-Пушкин — незаконный сын царя Алексея Михайловича Тишайшего и доводится сводным братом Петру. Ведал о том и Петр. Даже по внешнему виду дородный, степенный и неторопливый Мусин-Пушкин куда больше походил на покойного Тишайшего, нежели стремительный и порывистый Петр. Впрочем, вел себя Мусин-Пушкин смиренно, персону свою не выпячивал, помогал царю по мере сил в его нововведениях, за что и был приставлен ведать Монастырским приказом.

За обедом в честь английского посла прислуживали лакеи в ослепительно белых перчатках. Увидев белизну перчаток, Петр довольно хмыкнул: «Катеринушк^ постаралась! Знай наших варваров, сэр Чарлз!»

Англичанин, в первый раз приглашенный за малый царский стол и много наслышанный о простоте нравов при дворе Петра, и впрямь взирал на белоснежные перчатки прислуги с немалым изумлением. Правда, за столом поначалу выставлены были самые простые и любимые блюда Петра: солдатская каша, холодное мясо да моченые яблоки. Но в честь английского посла Екатеринушка опять же постаралась, и четверо солдат-преображенцев внесли на золотом блюде огромного осетра, доставленного накануне в специальном чане из Астрахани. Сэр Чарлз ахнул. Вслед за осетром поставили на стол и другой гостинец с Волги: две кади с черной и красной икрой. Англичанину дали большую деревянную расписную ложку, и царь иронично кивнул:

— Кушай, сэр Чарлз! Сии дары из той самой Астрахани, которая, если верить лондонским газетам, совсем, почитай, отложилась от России!

Впрочем, сэра Чарлза уговаривать долго не пришлось. В благоговейном молчании англичанин принялся хлебать икру ложкой. Петр и Сонцев переглянулись и едва не прыснули от смеха.

За столом тем временем зашла речь о новом алфавите, который Петр разрабатывал взамен церковнославянской азбуки.

— Русские буквицы должны быть удобны в написании и понятны самому простому человеку, если мы хотим видеть наш народ грамотным и просвещенным...— Петр так увлекся разговором, что тут же за столом начертал перед гостями новый алфавит. Почерк у него был размашистый, скорый.

«В почерке выражена душа человека»,— вспомнилось Сонцеву.

— Ваш славный пиита Мильтон,— продолжал между тем Петр, — в своей гиштории Московии нелепо утверждал, что образование, мол, нетерпимо между русскими...— Петр обращался прямо к сэру Чарлзу, тихо поглощавшему бок осетра.— Но кто же мешает нам, русским, воспринять творения и знания славных народов европейских? Да все те же господа просвещенные шведы, будь они неладны! Вот Иван Алексеевич,— Петр кивнул на Мусина-Пушкина,— не даст соврать! Намедни шведский фрегат перехватил голландского купца, на корабле которого везли в Россию славянскую типографию Тессинга, изготовленную в Амстердаме. А где, при сем явном нарушении нейтралитета, был английский флот? Ведь ваш статс-секретарь Гарлей неоднократно обещался мне конвоировать все купеческие суда, идущие в Архангельск!

Сэр Чарлз Витворт со вздохом отодвинул осетра и ответствовал вежливо, но лукаво:

— Флот ее величества не может сопровождать каждое отдельное судно. Мы сопровождаем лишь конвои. Не столь давно английские фрегаты привели в Архангельск шестьдесят два купеческих судна. Это — большая торговля! — Чарлз Витворт с торжеством оглядел стол.— Очень большая торговля, господа!

«Еще бы не торговать, коль флоту ее величества нужен наш строевой лес, пенька и ворвань! — подумал Сонцев.— Недаром говорят, что, дабы продать кусок коленкора, английский купец способен подпалить весь белый свет!»

— За конвой спасибо, а типографии Тессинга жаль, ох как жаль! — сокрушенно покачал меж тем головой Петр.

— Господа шведы зело желали бы видеть наш народ в прежнем невежестве пребывающим,— с неожиданным для его степенства жаром подхватил разговор Мусин-Пушкин.— Но, дай бог, будут, государь, у нас и новая азбука и новые школы! — Мусин-Пушкин перекрестился и взялся было за бороду, да вовремя отдернул руку — обрит.

— Какие ты еще собрался строить школы в столь смутное время, Иван Алексеевич?— спросил Петр.— Вот Сонцев тебе расскажет, как шведский король уже и коменданта в Москву назначил: генерала Щпарра! Не так ли?— Петр обернулся к Сонцеву.

Тот понял, что его ответ должен быть предназначен для английского посла, и коротко сообщил, что шведский король полностью и окончательно отклонил русские мирные пропозиции.

Пока Сонцев описывал свою встречу с Карлом XII в замке Штольпен, Петр внимательно смотрел на англичанина: знает ли уже Витворт или не знает о хвастливом заявлении Карла? По ироничному спокойствию посла понял: знает! И тут же решил: «За этим англичанином нужен острый глаз!»

Перебив Сонцева, Петр обратился напрямик к послу:

— Вы, должно быть, знаете, милорд, что король Карл заявил в Штольпене: наш спор с царем Петром рассудит только меч! Но вряд ли вы знаете, что ему ответил простой русский солдат, бывший при посольстве князя Сонцева.

— И что же этот смельчак рискнул сказать королю Карлу?— На невозмутимом лице сэра Чарлза мелькнуло изумление.

Петр усмехнулся:

— Солдат тот, милорд, оказался родом из Новгорода, и напомнил он королю слова новгородского князя Александра Невского, бившего когда-то шведа и немца нещадно: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет!» Вот что сказал русский воин, не убоявшись королевского гнева!— И Петр высоко поднял бокал:— За здравие русского солдата, сэр Чарлз!

Англичанин машинально выпил и проговорил раздумчиво:

— Что ж, русский солдат — неведомая еще Европе сила. Я видел вашу армию, государь. Солдаты и впрямь молодец к молодцу. Здоровы, хорошо обучены, рвутся в бой! Но генералы?.. Простите, ваше величество, но в нашей армии не найдется и трех способных генералов, так что в случае генеральной баталии следует ожидать горячей солдатской атаки и плохого генеральского исхода...

— Генералов и офицеров образует война, господин посол!— холодно ответил Петр.— А пока скажу так: не быть шведскому генералу Шпарру в Москве комендантом! А ты, Иван Алексеевич, смело печатай новую азбуку. Школы для нее будут!

После того как Витворт и Мусин-Пушкин откланялись, Петр задержал Сонцева в своем кабинете, достал из-под чертежей фрегата свой миниатюрный портрет, усыпанный бриллиантами, и вручил его князю.

— За твои успехи в тайном посольстве, тезка!— Он троекратно облобызал Сонцева.— Не чаял я, что вернешься живым из такого посольства, и оттого вдвойне рад! А драгуна твоего жалую чином поручика. Выправи на сего страдальца офицерский патент! И, дай час, сам и вызволишь его из шведской неволи! Потому как шлю тебя снова в Дрезден, к Августу. Авось через Саксонский двор сумеешь наладить обмен наших пленных со шведами!

Сонцев так и вскочил:

— Государь, я должник перед своим драгуном и могу отправиться в Дрезден хоть завтра!

— Вот и славно, что помнишь о долге перед малыми сими! — Петр прижал Сонцева к груди.— Поезжай с богом! Да смотри под шведские пули себя не подставляй. Объезжай их стороной! У меня, мой друг, пушек сотни, солдат тысячи, а искусных дипломатов по пальцам могу насчитать.

Оставшись один, Петр долго еще сидел над новой азбукой. Затем написал скорые письма Шереметеву и Меншикову, требуя томить шведа малой войной, послал инструкцию гетману Мазепе о разведении на Украине баранов гишпанской породы, а под конец рабочего дня сочинял краткое известие в газету «Ведомости»: «О неприятельском выходе из Саксонии многие пишут, что оно еще забавится тамо...» Дальше написать не успел: теплые женские руки обвили шею. Петр обернулся и увидел Катерину: крепкая, ладно сложенная, с распущенными черными волосами до плеч, в кружевной рубашке, из-под которой выпирали пышные груди. Петр улыбнулся и поцеловал ее в переносицу, между густыми, сросшимися бровями. Этой осенью он без большой помпезности обвенчался с Екатериной.