Из общения с могущественным Амосом и его сподвижниками Кагот понял, что шаманы не были связаны с Внешними силами напрямик. Общение было косвенным, по тем или иным знакам, часто не замечаемым обыкновенными людьми. Чтобы понимать и растолковывать магический язык Внешних сил, надо было обладать особой наблюдательностью, способностью связывать в своем воображении, казалось бы, несущественные намеки и по ним выстраивать картину жизни.

Самым ясным и доступным для Кагота языком Внешних сил были выстроенные на особый лад обыкновенные человеческие слова, наполненные каким-то дополнительным смыслом, часто в них непосредственно не выраженным. Они являлись не по его воле, а неведомо откуда, совершенно неожиданно, часто в самых неподходящих обстоятельствах. Правда, Кагот заметил, что состояние это чаще всего приходило к нему, когда он был один или же в минуты душевного потрясения, как это было в последний раз, когда он спасал Амтына-Амоса.

Постепенно стало светлеть, в Воздухе разливалось сияние, а холодная мгла таяла, пряталась между торосами, уходила вдаль, к горизонту. Светлело и на душе у Кагота, и он раздумывал о том, что делать дальше, как жить. Дочка росла и требовала все больше женских забот. Каляна не жалела сил и внимания, и Айнана всегда была накормлена и тепло одета. Порой женщина долго играла с девочкой, пела ей песенки, которые сочиняла тут же на ходу. Кагот прислушивался к этим песням с нарастающей тревогой — он слышал в них тоску, томительное ожидание и надежду. Надежда яснее всего выражалась в содержании песенок, в которых Каляна описывала будущего брата Айнаны, с которым девочка будет играть, бегать на морской берег, собирать выброшенные волнами ракушки, морскую траву, длинных, блестящих рыбешек.

Прямых разговоров о своих планах Каляна с Каготом не вела, но, видимо, обсуждала их в других ярангах.

Разумом Кагот понимал, что так, как сейчас, долго продолжаться не может. Но Вааль по-прежнему приходила к нему. Да и не представлял Кагот, как бы он мог ласкать другую женщину и говорить ей слова, которые предназначаются только одной?

Так в размышлениях незаметно прешла дорога к месту промысла.

Найдя неподалеку от полыньи тонкие обломки терошеного льда, образовавшиеся от сжатия молодой ледовой поверхности, Кагот соорудил убежище у самой кромки, отгородившись от разводья прозрачной пластиной. Он хорошо видел легкий туман, стелившийся над водой, и никак не мог пропустить нерпу.

За дальними льдами разгоралась заря. Она будет постепенно усиливаться, переходя в короткий зимний день, перемещаясь над горизонтом своей наиболее яркой частью к берегу, и скоро зажжет небо уже над тундрой, над едва видимыми в хорошую погоду горными хребтами. Откуда все это взялось? Как родилось Солнце, сама Земля, Луна, звезды? То объяснение, которое ему дал штурман на «Белйнде», показав глобус и продемонстрировав вращение Земли, небесный путь Солнца, вызвало множество вопросов, сомнений. Интересно, приходят ли такие мысли другим людям? Наверняка приходят. Только у них хватает мудрости не мучиться над тем, что заведомо не поддается разгадке и, видимо, никогда не будет разгадано. Как возникает, растет и потом рождается из чрева матери человек? Как вообще возникает живое? Все эти и множество других вопросов не имели внятных ответов. От сознания собственного бессилия Каготу отнюдь не становилось легче. Мучительные раздумья будили его среди ночи, лишали покоя и терзали бедный, беспомощный разум. Конечно, есть готовая разгадка и объяснение — Внешние силы. Они управляют всем, придают и природе и человеческой жизни высшую целесообразность. И с этим можно было бы согласиться, если бы не чудовищная несправедливость, которая случилась с бедной Вааль. Почему? Кому мешала их светлая, счастливая любовь? Их постоянная, неутихающая радость только от однои мысли, что бьется рядом любящее сердце? Или Внешние силы не любят, не допускают совершенства, точно так же как не могут допустить, чтобы ныне живущий человек встретился со своим навсегда исчезнувшим прошлым?

Легкий всплеск потревоженной воды вернул Кагота к действительности. Над разводьем чуть выше стелющегося тумана плыла нерпичья голова. Она казалась оторванной от тела, погруженного в темную студеную воду, из глубин которой в такой мороз беспрестанно рождались кристаллики нового льда.

Кагот бесшумно потянулся к винчестеру, прижал приклад к плечу и ощутил щекой прохладу полированного дерева. Пахло хорошо выделанной, выбеленной нерпичьей кожей… Все здесь связано. Винчестер, из которого эта нерпа получит смерть, только что покоился в кожухе из нерпичьей кожи, ремень, который лежит наготове, тоже из нерпичьей кожи. Жизнь из жизни, смерть из жизни…

Гром выстрела разорвал тишину над морем, вспорол ее от береговой линии, отмеченной грядой торосов, до океанской дали, где неизвестно что — то ли открытая вода, то ли дрейфующий лед. Спокойная, гладкая водная поверхность покрылась рябью, и над ушедшей под воду нерпой расплылось яркое красное пятно, усиленное разгоревшейся красной зарей. Кагот размотал тонкую ременную бечевку, к концу которой была привязана деревянная груша с острыми металлическими крючьями, и как только добыча показалась на воде, он кинул акын — так называлось это приспособление — и, зацепив нерпу, вытянул ее на лед.

Оставив у края кровавый след, туша тяжело скользнула на лед, и Кагот подтащил ее ближе. Это была самка. Может быть, ранней весной у нее родился бы маленький беленький нерпенок… Но такова жизнь. Чтобы существовать, человек убивает зверя. Нерпы, лахтаки, моржи, киты, утки, рыбы, белый Медведь — все это предназначено Внешними силами для пропитания человеку. А вот ворон не убивают и не едят. Говорят, что они — проявление Внешних сил. Сами Внешние силы не перевоплощаются в ворон, а как бы обнаруживают в них свое существование, напоминают так о себе.

Оттащив нерпу подальше от кромки, Кагот снова застыл в прежней неподвижной позе, уставившись на полынью, где даже зоркий взгляд теперь не мог бы обнаружить ничего подозрительного. И снова над покрытым льдом морем повисло вечное спокойствие и тишина, такая ощутимая, подступившая так близко, что, казалось, до нее можно дотронуться.

Подкрадывалась еще одна мысль, чудовищно кощунственная, и усилием воли Кагот отгонял ее, отвлекая себя разглядыванием торосов, разгоревшейся зари. Но стоило перевести взгляд на спокойную поверхность воды, мысль возникала с новой силой, пугая и холодя сердце. Брызнувшие алые лучи зимнего солнца ненадолго отвлекли от мрачной догадки, но едва взглянув на заалевшую водную поверхность, Кагот чуть не заплакал от бессилия: не уйти от этих мыслей! А думалось вот о чем. Раз человек питается окружающим его зверьем, то, быть может, кто-то из Внешних сил предпочитает человечину? Питается плотью людской, точно так же как люди с удовольствием пожирают чуть сваренное нерпичье или лахтачье мясо, из которого еще сочится теплая красная кровь? И кто-то там, в неведомых пространствах, в обиталищах потусторонних сил, наслаждалед телом бедной Вааль?…

С ума можно сойти от этих мыслей! Зачем дано человеку так мучиться своим разумом? Почему Внешние силы не отняли у него вместе с Вааль и разум и, быть может, жизнь?

А Айнана? Бедная маленькая девочка, которая ни в чем не Виновата кроме того, что она является единственным свидетельством самого прекрасного, что видел и переживал в своей жизни Кагот?

Бросил бы Кагот убитую нерпу на окровавленном льду, но маленькая девочка, раз уж она родилась в человечьем обличье, для своей жизни требовала свежего нерпичьего мяса.