Лейтенант усмехнулся, кинул взгляд на радиста.

— Говорит Воронкин. Польщен до крайности вашим вниманием. Ответ мой такой: катитесь к чертовой матери!

Он снял наушники и выругался:

— Вот гады!..

На узком, сером от усталости и холода лице радиста выразилось недоумение — кого ругал лейтенант? Воронкин рассказал ему.

— Ишь ты, — только и мог сказать радист и стал приседать и размахивать руками, чтобы согреться.

До слуха Воронкина донеслись звуки работающего мотора. Он поднял бинокль. Звуки неслись из-за дома у дороги. «Готовят танковую атаку», — догадался лейтенант.

Сделав расчеты, Воронкин стал гадать, когда танки выйдут на дорогу.

Минут через пятнадцать артиллерийский обстрел со стороны противника усилился, показались два черных танка.

Воронкин сообщил данные на батарею. На этот раз огонь открыл весь дивизион тяжелой морской артиллерии. После нескольких залпов один танк съехал в кювет и остановился. Другой нырнул за дом. От взрывов тяжелых снарядов земля содрогалась, дорога заволоклась дымом и пылью.

— Не приведи господи попасть под такой огонек, — вслух произнес Воронкин. — Артиллерия и впрямь бог войны.

Он явно гордился тем, что вот он, Николай Воронкин, вызвал эту сокрушительную лавину огня и направил ее туда, куда надо.

«Молотьба» гитлеровских позиций длилась около часа. Все это время лейтенант не отрывался от наушников. Когда орудия замолчали, он вызвал штурмовиков, чтобы «причесали» артиллерийские позиции врага, и сообщил примерные координаты. Самолеты полетели куда-то за кладбище. Немецкие орудия замолчали. Слышались только глухие взрывы бомб.

Под вечер Кудий сообщил:

— Нам опять угрожают. Говорят, что повесят на телеграфном столбе.

— Ответь им по-матросски.

Радист с радостным ожесточением запустил в эфир такие отборные словечки, что лейтенант крякнул от удовольствия.

Когда стемнело и стало сравнительно тихо, Воронкин сказал Кудию:

— Пойду в штаб, доложу и узнаю обстановку. Смотри, будь начеку. В случае чего, действуй самостоятельно.

Кудий зевнул, торопливо прикрыл рот рукой.

— Есть быть начеку, — с невольным вздохом проговорил он и с сожалением добавил: — А когда же спать?

— Вернусь, тогда посадишь второго радиста и завалишься.

Воронкин слез с чердака, взял на изготовку автомат и пошел к берегу.

Под насыпью железнодорожного полотна, где находился штаб Куникова, было людно. Стонали раненые. Какая-то девушка перебегала от одного раненого к другому и приговаривала: «Потерпите, родненькие, браточки, скоро придут катера, и отправим вас в госпиталь». В темноте Воронкин не разобрал, кто это — Надя Лихацкая, Нина Марухно или Маруся Виноградова. Начальник штаба капитан Катанов стоял перед группой матросов и громким голосом что-то объяснял. Воронкин услышал, как кто-то сказал: «Группа Ботылева заняла трехэтажную школу». Это обрадовало Воронкина.

«Переберусь туда. Лучшего наблюдательного пункта не найдешь», — сразу решил он.

Блиндаж был разделен на два отсека. В одном находились тяжелораненые, во втором — штаб. Оттуда слышен был голос Куникова. Лейтенант попросил разрешения войти.

— Заходи, заходи, Николай от артиллерии, — радостно приветствовал его Куников.

Он встал, обнял Воронкина.

— Спасибо, брат, артиллеристам! Худо пришлось бы нам, если бы не ваш огонек. Садись, сейчас освобожусь.

Майор протянул записку стоявшему неподалеку матросу, грязному, с ободранной щекой.

— Вот, передашь Ботылеву. Скажешь ему, что школу надо оставить, пусть занимает оборону по Азовской улице. Вперед не вырывайтесь.

Воронкин с недоумением посмотрел на Куникова. Почему майор отдает такое распоряжение? Надо вперед. Когда матрос ушел, Воронкин сказал:

— А я собирался свой НП перенести в школу.

Куников сделал несколько глубоких вздохов, потер ладонями виски. Было видно, что майор смертельно устал, держится только на нервах. Его лицо побурело, из черных глаз исчезла былая живинка.

«Вы бы отдохнули», — хотел сказать лейтенант, но промолчал, поняв несвоевременность своего предложения.

— Нельзя сейчас переносить твой НП, — задумчиво проговорил Куников, внимательно разглядывая лицо лейтенанта. — Нельзя, дорогой Николай. И вот почему. Ты должен это знать. Наш десант не основной. Ложный, так сказать. Основной — в Южную Озерейку. А это значит, что нам, кроме группы Ботылева, Ежеля, Дмитряка, Лукашева и Жернового, поддержки больше не будет, что надо надеяться на свои силы. Отвоевали мы кусок, теперь займем круговую оборону.

Лицо Воронкина вытянулось. То, что сказал сейчас майор, его не обрадовало. Он представлял, что это сулит.

— Об этом никто не знает и знать пока не должен, — продолжал Куников. — Понял? А теперь давай обсудим создавшееся положение. Вот смотри на план города и его окрестностей. Оборона наша проходит вот тут. Где твой пост? Ara, хорошо подобрал местечко. Артиллерийский огонь надо вести на окаймление нашей обороны. К утру сообщи своим координаты по дуге. Передай мое спасибо Малахову, Матюшенко, Зубкову и летчикам Ефимова, скажи им, что надеюсь, огонек завтра будет не хуже. Передай радиограмму Свердлову.

Он подал листок из блокнота. Воронкин прочитал: «Начальнику штаба базы. Личного состава в строю чуть больше восьмисот человек. Мало патронов ППШ. Минометов много, а мин 50 мм и 82 мм нет, это задерживает наступление».

Вошел старшина боепитания. У него был озабоченный вид. Шапка заломлена на затылок. Куников повернулся к нему.

— У Тарановского не хватает патронов. Надо доставить.

— Есть доставить.

Воронкин понял, что разговор с ним окончен. Попрощавшись, он вышел из блиндажа.

Вернувшись на свой чердак, он увидел, что радист сидел нахохлившись, с автоматом в руке.

— Отдыхай, Кудий, — сказал ему лейтенант. — А я пока подежурю.

— Вам бы тоже надо отдохнуть.

— Мне пока нельзя. Надо подготовить координаты и сообщить их в дивизион. Спи.

На вахту заступил младший радист Иовенко. Кудий не стал спускаться вниз, а завернулся в плащ-палатку, лег около трубы и сразу же уснул.

Утренний «концерт» начали немецкие артиллеристы. Воронкин проснулся и недовольно поморщился:

— Нет, чтобы дать еще полчасика поспать. Ну, делать нечего, надо приниматься за работу. Что нового, Кудий?

— По-моему, у немцев прибавилось орудий, — ответил тот.

— Логично. Этого следовало ожидать. Эх, сейчас бы горяченького борща или хотя бы чаю.

Поеживаясь от холода, лейтенант стал осматривать в бинокль местность. Его внимание привлек большой каменный дом с вышкой на крыше. Непонятно, для чего эта вышка построена. Пронаблюдав несколько минут, лейтенант решил, что в этом доме находится вражеский корректировщик. Пора вызывать дивизион. Воронкин повернулся к радисту:

— Вызывай Зубкова и спустись вниз, готовьте завтрак. Пока наши лупят, мы спокойно подзаправимся. День предстоит тяжеленький, вряд ли сумеем пообедать.

Огонь на окаймление получился эффективным. Вышка у каменного дома была сметена, скопления немцев рассеяны. Обычно неразговорчивый и неулыбчивый, Кудий на этот раз восхищенно воскликнул:

— Вот дают! Класс!

— Передай, пока хватит, — час спустя сказал Воронкин.

Покурив, он опять прильнул к биноклю.

— Вас просит какой-то друг, — сообщил радист.

Воронкин надел наушники.

— Кто мной интересуется? Говорит Воронкин.

— Привет, отделенный. По следам славы нашел тебя даже в эфире.

— Кто говорит?

— Угадай.

— Не могу. Помехи в эфире искажают голос.

— Мунин говорит. Помнишь?

— Здорово, Мунин. Помню, конечно.

— Ты где сидишь?

— Поблизости, — настораживаясь, уклончиво ответил Воронкин. — А ты?

— Невдалеке от тебя. Здорово ты ощетинился огневым ежом. К тебе не подступишься. Все-таки где ты сидишь? На чердаке?

Сильные помехи помешали дальнейшему разговору.

— Кто это с вами говорил? — поинтересовался радист.