— Порасспрашивал. — Он ударил себя кулаком в грудь. — Хотел разузнать о мужике, который забрал тебя от меня!

— Но я же к тебе вернулась, — тихо возразила я.

Досадно, но Делоне моя эскапада только повеселила. Я тщательно продумала план побега и осуществила его, когда хозяин уехал ко двору: напялила мужское платье, позаимствованное из шкафа Алкуина, и вылезла из окна второго этажа. Я предварительно изучила карту Города и уверенно прошла весь путь до Сеней Ночи, не прибегая к посторонней помощи.

Воссоединение с другом было потрясающим. В память о старых добрых временах мы украли немного фруктовых пирожных у торговца с базарной площади, домчались до переулка Терция и забрались под мост, где и съели не успевшую остыть выпечку, перепачкав подбородки сладким соком. Потом Гиацинт отвел меня в кабачок, где останавливались странствующие игроки, которые его знали. Там мой друг расхаживал гоголем и демонстрировал свою значимость, сбывая то одному, то другому какие-то сплетни. Игроки славятся многоходовыми интригами, по этой части они даже превосходят посвященных во Дворе Ночи.

Упиваясь восторгом приключения и предвкушением грядущего наказания, я едва заметила мальчишку лет восьми или девяти, который пробрался через плотную толпу и что-то прошептал на ухо Гиацинту. Впервые я увидела, как мой друг нахмурился.

— Говорит, его послал человек в ливрее, — поделился со мной Гиацинт. — Коричневая ливрея с золотом, на гербе сноп кукурузы… не знаешь, чья такая?

— Делоне! — ахнула я, и сердце сжалось от страха. — Это его цвета.

Гиацинт с виду рассердился.

— Что ж, его человек ждет на улице, с коляской. Попросил послать к нему Ардила, когда ты будешь готова идти.

Мальчик воодушевленно кивнул, и я поняла, что Гиацинт создал в Сенях Ночи собственную небольшую сеть посыльных, а Анафиэль Делоне знал не только, что я ушла и куда отправилась, но и кто такой Гиацинт и чем он занимается.

Наставник не переставал меня удивлять.

Когда я вернулась, он уже ждал.

— Я не стану тебя наказывать, — заявил он без предисловий. Не представляю, что в те секунды было написано на моем лице, но Делоне это развеселило. Он указал на стул напротив. — Проходи, Федра. Садись. — Я подчинилась, а он встал и принялся расхаживать по комнате. Свет лампы играл на рыжевато-каштановых волосах, заплетенных в гладкую косу, подчеркивающую благородные черты лица. — Ты полагала, что мне неизвестна твоя склонность к побегам? — спросил он, остановившись передо мной. Я помотала головой. — Дело всей моей жизни — знать многое о многом, и в круг моих интересов, конечно же, попадает все, что касается моих домашних. О разных мелочах, которые дуэйна предпочла скрыть, моя дорогая, ее гвардейцы молчать не стали.

— Простите, милорд! — воскликнула я, снедаемая виной.

Делоне удивленно посмотрел на меня и снова сел.

— Ты раскаиваешься лишь постольку, поскольку тебе это нравится — что, хотя и немало, действует лишь после проступка, и потому никоим образом не удержит тебя от повторения, верно?

Сбитая с толку, я кивнула.

Делоне вздохнул и скрестил ноги, внезапно посерьезнев.

— Федра, я совсем не против твоего честолюбивого юного друга. Несомненно, в том квартале ты сможешь получить сведения, которых больше нигде не услышишь. До определенной степени, — в бархатный голос опять прорвались нотки веселья, — я не против твоей склонности к побегам и, — он наклонился и потянул за рукав надетой на меня туники Алкуина, — переодеваниям. Но одинокому ребенку в Городе грозят опасности, которым я не считаю допустимым тебя подвергать. С этих пор, если ты пожелаешь в свободное время навестить своего приятеля, предварительно сообщи об этом Ги.

Я подождала продолжения.

— Это все?

— Это все.

Тут было о чем подумать. Малоразговорчивый Ги преданно и верно служил Делоне, выполняя множество неведомых мне поручений.

— Он последует за мной, — наконец произнесла я. — Или отправит кого-нибудь.

— Очень хорошо, — улыбнулся Делоне. — Ты вольна попытаться раскрыть слежку и попробовать ускользнуть, даю благословение. Если у тебя получится от него скрыться, Федра, я больше не буду беспокоиться, как ты там одна. Но ты непременно поставишь Ги в известность, когда по какой угодно причине соберешься покинуть мои владения.

Его благодушие сводило меня с ума.

— А если не поставлю? — спросила я, вызывающе задрав подбородок.

Перемена в выражении его лица испугала меня, по-настоящему испугала, без единого проблеска восторга. Глаза Делоне похолодели, а черты заострились.

— Я не потомок Кушиэля, Федра, и не играю в игры с провокационным неповиновением и вожделенными наказаниями. Так как мне на тебя не наплевать, я не позволю тебе подвергать себя опасности из-за ребяческого каприза. Я не требую беспрекословного подчинения, но послушания все же требую. Если ты не способна меня слушаться, я продам твой туар.

Эти слова зазвенели в ушах и, можете быть уверены, я приняла их во внимание. Я видела его глаза — без сомнения, Делоне не шутил. И, естественно, в результате, когда я вскоре сидела с Гиацинтом на кухне его матери, откуда-то поблизости с меня не спускал глаз незаметный и многоопытный Ги.

— Так как же его по-настоящему зовут? — спросила я единственного друга. — Кто он такой на самом деле?

Гиацинт покачал головой, тряхнув смоляными кудрями.

— Это мне пока неизвестно. Но кое-что я все-таки знаю. — Тсыган дразняще усмехнулся. — Я знаю, почему запретили его стихи.

— И почему же? — Нетерпение меня буквально жгло. Мать Гиацинта, до того что-то бормотавшая над печкой в углу, повернулась и тревожно посмотрела на нас.

— Ты слыхала, как умерла первая невеста принца Роланда? — спросил друг.

Это случилось до моего рождения, но благодаря бесчисленным урокам Делоне я была хорошо подкована в истории королевской семьи.

— Она сломала шею, упав с лошади, — ответила я. — Несчастный случай на охоте.

— Это все болтовня, — возразил Гиацинт. — После свадьбы Роланда с Изабель л’Анвер в борделях и пивнушках ходили куплеты про знатную леди, которая подкупила конюшего, чтобы тот подрезал подпругу удачливой соперницы, с утреца перед самой охотой.

— И эту песню написал Делоне? Зачем?

Гиацинт пожал плечами.

— Кто знает? Я повторяю, что слышал. Гвардейцы принцевой жены поймали в кабаке трубадура. На допросе он заложил Делоне как сочинителя. Певца отправили в ссылку в Эйсанд, но по дороге он отчего-то возьми да помри. Принцесса-консорт и Делоне вызвала на допрос, но он ни в какую не признавал свое авторство. Потому-то его и не изгнали. После, задабривая сноху, король запретил твоему хозяину впредь писать стихи и издал указ, чтобы все его книжки сожгли.

— Значит, он враг короны, — восхитилась я.

— Нет, — уверенно покачал головой Гиацинт. — Будь так, его бы мигом отправили в ссылку или куда подальше, плевать, признался бы он в авторстве или нет. Консортша этого и добивалась, но Делоне до сих пор принимают при дворе. Кто-то из сильных выступил его покровителем.

— Откуда ты все это узнал?

— Ну... — Гиацинт снова сверкнул зубами. — Мне знаком придворный стихоплет, который питает безнадежную страсть к жене одного кабатчика. Представляешь, в своих, хм, виршах он обращается к ней как к Ангелу Сеней Ночи. Так вот, она платит мне медяшку, чтобы я сказал ему отвалить и больше к ней не лезть, а он дает золотой, чтобы я расписал, как она выглядела, когда это говорила. Я разузнаю для тебя что угодно, Федра.

— Ты узнаешь, что хочешь, на свою беду.

Слова прозвучали мрачно, и поначалу я подумала, что они адресовались Гиацинту, но, подняв глаза, увидела, что его мать указывает пальцем на меня. Пожухлая красота ее лица оттенялась болтающимися золотыми украшениями, а в запавших глазах мерцало предупреждение.

— Не понимаю, — смутилась я.

— Тебе неймется выведать секрет своего хозяина. — Она погрозила мне указательным пальцем. — Любопытная девчонка, слушай, что я скажу: горькие слезы прольешь ты в тот день, когда тайное станет явным. Не пытайся приблизить время скорби.