Отец принес домой маленького щенка. Разулся, спрятал псину за спиной и позвал сына к себе. Тот, в одних спущенных до колен трусишках, улыбаясь во весь рот, подошел к отцу.

- Смотри, Петюня, чо тебе папка принес!

Вытащил из-за спины лопоухого кобелька и поднес его к самому лицу сына. Щенок лизнул в губы мальчонку и негромко тявкнул. Младший Петруха попятился от испуга и сел попкой прямо на раскаленную до красна электроплиту. Сначала не было слышно ни звука, у мальчонки только широко открылись глаза, лицо исказила страшная гримаса боли. Потом малыш закричал так громко, завизжал на такой высокой ноте, будто диск пилорамы на совхозной лесопилке. Не вставая с плиты, он потерял сознание. Запахло жареным мясом и паленой тряпкой. Петр оторвал маленькое тельце от плитки, положил на пол, плеснул в лицо из кружки водой.

Он сам забился в истерике. Сел на ступени, обхватил голову руками, и стал раскачиваться из стороны в сторону и мычать, как голодный бык. Прибежала Ленка. Увидев эту картину, она сама запричитала, как плакальщица возле покойного. Щенок, прижавшись к лежащему на полу малышу, тоже в испуге повизгивал и скулил.

В общем, мальчик от болевого шока не пришел в себя, тронулся умом. Стал он деревенским дурачком. Незлобивым, даже излишне добрым и доверчивым. Прозвали его Пепеней. Это он сам себя так называл. Его спросят: "Как тебя зовут?" Он отвечал: "Пепеня". Что-то производное от своего имени. Он вообще плохо и мало разговаривал. Обходился десятком фраз, которые для незнакомых людей были совсем непонятны.

Покладистым, работящим, небуйным рос Пепеня. Хотя, честно говоря, его можно было разозлить. Да ещё как! Но при условии, если кого - то обижали у него на глазах. Неважно кого, человека или скотину. Тогда Пепеня мог схватить все, что было под руками, дрыну или кирпич, и припечатать кому следует и как следует. Правда, перед тем как ударить, он предупреждал: "У-у, блин, гада!".

Если человек, делающий по мнению Пепени что-то плохое, не переставал этого делать, то его постигало "возмездие". Поэтому в присутствии Пепени, встречая с выгона скотину, никто не погонял животных даже хлипким прутиком. Физически он был крепок и силен неимоверно. Поэтому его просили старые люди и одинокие женщины, то порубить дровишки, то вскопать огород, скосить надел травы. И все это за умеренную плату. Чаще всего расплачивались продуктами, реже деньгами. Все заработанное Пепеня приносил домой.

- Добытчик ты наш!- говорили ему мать и отец. Отчего он улыбался такой же широкой улыбкой, как тогда... перед отцом.

По всему, Пепеня остался по разуму таким же, как был перед бедою.

Отец сделал ему тачку на двух колесиках. Укрепил старое ведро, в которое Пепеня положил несколько ржавых консервных банок. Когда он катил по деревенским колдобинам эту тачку, грохот стоял неимоверный. При этом Пепеня еще и рычал, как ракетный тягач "Ураган". Называл он свой агрегат по своему косноязычно, но верно - "Рынька".

Когда крестили Пепеню в тогда еще величественно блистающими крестами и куполами храме, местный фотограф запечатлел все семейство Петрухи Мусина. После крещения они все вышли на ступени церкви и стали в рядок. По серёдке стояла улыбающаяся Лена с маленьким Пепеней. Рядом, держась за ее юбку одной рукой, а другой, ковыряясь в носу, стоял старший братишка Сашка. По разные стороны от Елены расположились крестные, дед Яков да старуха Щукина. Вот с тех пор на стене в избе и висела грубо отретушированная, многопамятная фотография. Пепеня часто смотрел на фото, и тыкая пальцем на глянец снимка, комментировал:

- Мам, де Ясь, па, Сяся, ляль Пепень, Ссюка баб, клёсны.

Показывая на храм, говорил:

- Изба Бозина, церка! Бозька там пит, Бозя доба - доба!

При этом гладил себя рукой по голове и повторял:

- Доба - доба!

То есть, дом Божий, Бог там спит, он добрый - добрый. На причастие он приходил вместе с отцом и мамой каждую неделю.

Священник, отец Николай, приходился дальним родственником по материнской линии. Жена умерла, не оставив ему наследников. Сам он стал прислуживать в церкви псаломщиком после войны, с которой вернулся инвалидом. Ему прострелили колено, и нога не гнулась. Жена имела музыкальное образование, потому регентовала в храме. Она и привела его в церковь. Потом стал дьяконом, а потом рукоположился в священники. Служил он в двух приходах, разъезжая от села к селу на инвалидной мотоколяске.

Отец Николай всегда привечал Пепеню. Относился к нему по-отечески тепло и ласково. Иногда поручал несложную работу по благоустройству территории храма. Косить траву на Троицу, украшать внутреннее убранство, наносить воды для крещения и всякое прочее, что было по силам и разуму больного. Отец Николай часто разговаривал с Пепеней, вернее он говорил, а Пепеня молча слушал. Он был идеальным собеседником. Казалось, за этим молчанием кроется, не смотря на умственную болезнь, пытливый и здоровый разум. Отец Николай научил его креститься. Молитвы, выученные Пепеней, звучали из его уст милой, понятной только ему, тарабарщиной. Батюшка подарил ему большой, литой из бронзы, нательный крест, да свою старую, поношенную скуфейку.

Когда по близости не было отца Николая, Пепеня вынимал из-за пазухи крестик, вешал его поверх одежды. И гордо, в скуфейке на ушастой голове и с крестом шее, тарахтел своей "Рынькой", гоняя по селу.

- Пепеня - попа, - докладывался он каждому встречному и осенял крестом, размером с коромысло.

Крест он связал проволокой из сломанных детских лыж. Священник, конечно, об этом знал, не ругал его. Грешного в этом ничего не видел, не в разбойника же играет. Перед тем, как закурить, а Пепеня уже покуривал, мужики научили, он снимал скуфейку, прятал нательный крест снова за пазуху. Крестился и говорил, глядя на небо:

- Гди, Бозька туда - тама вон, - и показывал пальцем в сторону леса, -

Пепеня тютю.

Аккуратно складывал скуфейку, прятал ее в карман и закуривал папиросу. Это он говорил, что бы Боженька глядел не на него, а в лес. Что Пепени здесь нет, тютю, в общем, Пепеня.

***

Левинсона давно уже убрали с руководства районом и действительно направили в какую-то дыру. Но не за то, что случилось в недалёком далеко, а за пьянку и моральное разложение. Районное начальство было новым. По слухам, простых людей не обижало. Зато областные партчинуши райком "обижали". А случилось вот что.

Обком завалили жалобами на то, что справлять "религиозную нужду православным христианам почти негде". Что скоро может возникнуть "межрелигиозные и международные конфликты". Потому как "православные храмы большей частью разрушены или в клубы превращены, а мечетей не тронули не одной".

Это Петруха Мусин и Федька Курин вместе с партийной, но сочувствующей вере, библиотекаршей организовали этот вал жалоб в верха.

- А чо? Тыры - пыры, пусть немного почухаются! Да, Петруха?