Люди покинули кабинет быстро, видно, всем порядком надоело сидение, и Янов остался на несколько минут один. Маршал появился из-за двери неожиданно — они стояли теперь напротив друг друга, двое в кабинете.

«Немцы только что перешли государственную границу... Вот ваш стол, командуйте!»

После отъезда маршала Янов некоторое время постоял посередине кабинета, потом сел к столу — пустой стол, молчаливые телефоны сбоку. Нет, не растерянность — просто неожиданность от всего обрушившегося сковала его на время, парализовала мысль. Надо было услышать хоть чей-то совет, сориентироваться... Начал звонить по знакомым, по друзьям — были такие в наркомате, в его многочисленных управлениях, — но всюду отвечали: такой-то в ЦК, такого-то нет.

Кажется, было уже шесть утра, когда он встал из-за стола, приняв единственно разумное решение: срочно вызвать своих заместителей, — он их еще не знает, он тут новичок, а они бывалые, опытные. Надо немедленно входить в дела, а их, особенно организационных, видимо, накопилось немало.

В длинном коридоре, у стола, в бледном рассеянном свете настольной лампы виднелась фигура дежурного офицера — вечером Янов проходил мимо него. К нему и направился.

Майор неохотно, с достоинством поднялся. Ко всякого рода посещениям тут привыкли, место бойкое, в такое время не в диковинку было увидеть тут многих наркомов, любого ранга генералов. Что ж, приближение грозы, военного лихолетья Янов чувствовал еще там, в округе, объезжая с инспекционными целями приграничные укрепрайоны, но надо же было, чтобы эта страшная весть настигла его тут, в первый день заступления в новую должность, заступления и смешного и горестного: «Вот ваш стол, командуйте!»

Майор, поднявшись, ждал, пока Янов подходил к нему последние три-четыре шага по зеленой ковровой дорожке, и в жидком желто-зеленом свете Янов отметил настороженно-вопросительный взгляд майора, откровенный и ироничный: откуда вас и каким ветром в такую воскресную рань занесло? Отметил и припухлое, с заметной отечностью от бессонной ночи лицо майора, и крепкую, ширококостную фигуру, затянутую в тесную гимнастерку, — плечи и предплечья округло выпирали; на столе — раскрытая на последних страницах книга, от которой майор оторвался.

Да, майор плохо скрывал неудовольствие, и Янов в раздражении уже начал: «Я новый...» Он готов был сказать «ваш начальник ГАУ», чтобы сделать ударение, подчеркнуть именно это — «ваш», но не сказал так, а повторил без «ваш»: «Я новый начальник ГАУ». И увидел, как дрогнуло что-то в майоровых затененных козырьком фуражки и оттого, верно, темных, непроницаемых глазах. Но ответил майор просто, без тени смущения:

«Ясно, товарищ генерал-полковник».

«Попрошу срочно собрать моих заместителей».

«Сегодня воскресенье, товарищ генерал-полковник».

«Знаю».

«И потом... с машинами как быть? В гараже тоже выходной».

У Янова в секунду промелькнуло: «Эх, майор, майор! Вы тут, стараясь отбиться, отмахнуться, отделываетесь пустячными словами, а где-то уже горят города, гибнут люди, льется кровь».

«Товарищ майор, с машинами ваша забота! Повторяю: срочно».

«Есть собрать срочно».

Тогда в числе заместителей пред Яновым предстал и Василин, генерал-майор, товарищ по гражданской войне, своенравный и скорый на решения человек. Он на другой же день принес рапорт с просьбой откомандировать на фронт, сказал: «Не мое дело — протирать штаны. Или грудь в крестах, или голова в кустах...»

Да, тогда был сорок первый год, сейчас — пятьдесят четвертый.

На столе уже лежали подобранные и ровной стопой уложенные документы: Скрипнику не откажешь — аккуратен, исполнителен.

Позднее, когда из приемной Совмина позвонили: «Рассматривается десятый вопрос повестки дня, ваши вопросы поставлены с пятнадцатого» — и Янов нажал звонок к Скрипнику, чтоб вызвать машину, на улице погода окончательно зачудила: пошел противный, холодный дождь...

В приемной, двух комнатах, народу всегда собиралось немало: на каждое заседание ставилось два-три десятка вопросов, и в ожидании своей очереди люди, устраиваясь на полумягких стульях вдоль стен, чаще группировались по признаку причастности к тому или иному вопросу. За широкими столами в комнатах, в полумраке от абажуров, сидели две секретарши, обе словно на подбор, полноватые и вышколенные, спокойные, вежливые. Они, точно маги и чародеи, умело дирижировали, когда и кому отправиться туда, за массивную резную дверь, в зал заседаний Совмина, где и решится судьба поставленного вопроса.

Войдя в приемную, Янов тотчас увидел у дальней стенки знакомую группу: полнолицый, с довольной, уверенной улыбкой министр Звягинцев — он был центром этой группки; увидел и Бутакова, минорно-сосредоточенного, и Модеста Абросимова, в знакомом заношенном костюме, еще человек шесть штатских и военных, среди них Василин и Кравцов — невысокий, в лакированных сапогах-бутылках генерал из Генштаба, — оба чуть в сторонке... Василин насуплен, нахохлился, будто сердитая наседка, брезгливо слушал Кравцова, подобранного, упругого, тот весь как бы тянулся вверх, доставая лишь до подбородка Василину.

Направляясь к ним, Янов понял, Звягинцев рассказывает что-то веселое: он тут не новичок, бывает часто, и предстоящее его не беспокоит — явление для него обычное. А вот Кравцов, этот, кажется, развивал Василину свои взгляды. Отчетливо доносился басок: «Нет, требование времени таково, что надо серьезно думать о перспективе...»

Янов только успел поздороваться, пожать всем руки, как негромко, приглушенно секретарша сказала:

— Товарищи, по пятнадцатому, шестнадцатому и семнадцатому вопросам... Пожалуйста, пройдите.

— Ну, с богом! — Лицо Звягинцева залоснилось в поощрительной улыбке.

...Рассаживались за столом в строгой чинности. Впереди — один из первых зампредов, который вел заседание Совмина, вполголоса переговаривался с кем-то, должно быть давая возможность всем устроиться на места; потом поднял голову.

— Следующие вопросы по Министерству обороны... Предложения по противовоздушной обороне. Первое — уточненная программа формирования ракетных полков... Товарищ Звягинцев, министерство знает программу и может обеспечить ее?

Звягинцев шевельнулся за столом, спокойно сказал:

— Мы представили план поставки «Катуни» по указанным формированиям и выполним его.

— Значит, программа, предлагаемая командованием противовоздушной обороны, принимается? Возражений нет? — Зампред устало провел пальцами левой руки по лбу, но, видно, догадался, что по жесту поймут, что он устал, спустил пальцы к бровям, как бы приглаживая их, и взбодренным голосом провозгласил: — Второй вопрос — это предложение о прекращении работ по зенитно-артиллерийскому комплексу «Сатурн»... Товарищи, все ли ознакомились с запиской Главного конструктора Абросимова и командующего зенитной артиллерией генерала Василина? — Он остановил взгляд на Василине и Абросимове, сидевших вместе за столом. — У вас есть что-либо дополнительно к записке?

Василин, преодолевая внезапную сжатость в груди, выдавил:

— Нет, в записке все.

— Товарищи, по этому поводу Совмин получил заключение Генерального штаба, командования противовоздушной обороны и министра товарища Звягинцева. Сделанный анализ позволяет судить, что увеличение мощности проектируемых зенитно-артиллерийских систем ведет к крайне нежелательным, негативным явлениям... При незначительном увеличении потолка действия серьезно возрастает вес систем и расход снарядов на поражение воздушной цели. Предложение: разработку систем большой мощности прекратить. Так... — протянул зампред, почувствовав сгустившуюся тишину в зале, и, словно стремясь как можно скорее избавиться от нее, энергично крутнул коротко остриженной головой, сказал: — Совет Министров согласен с мнением, выраженным в заключении Генштаба и командования противовоздушной обороны, о постепенной, в перспективе замене зенитной артиллерии ракетными системами. Все, товарищи. Что касается слияния в одном командовании существующей зенитной артиллерии и будущих зенитных ракет, то Генеральный штаб снял этот вопрос с повестки дня в самую последнюю минуту... Так, товарищ Кравцов?