Вот тебе и бесконечная Вселенная! Сколько в ней зверства… Откуда оно? Уже не первый раз мелькнула мысль, что, наверно, это не люди. Наверно, подосланные на Землю агенты с какой-то чудовищной галактики. Мак и Мир уже не раз говорили об этом…

Мак набрал номер.

— Мир, это я… Тут в Интернете… я прочитал только что… в Питере…

— Мак, я знаю. Я приеду сейчас.

Морозы ослабели. Вернее, «совсем издохли», как выразился Крылатый Эльф. Он скакал по коридорам в компании приятелей-первоклассников, а их молоденькая учительница беспомощно кричала вслед:

— Эльдар, я все расскажу папе!

Теперь никого не освобождали от занятий, даже самых младших. Но Мирослав Рощин в школу не ходил.

Маша Чешуйкина спросила Матвея на перемене:

— Что, все еще температура?

— Да нет никакой температуры, — сумрачно отозвался Мак. — Просто… стечение всяких обстоятельств…

Они с Машей теперь постоянно беседовали на переменах. Будто давние друзья. Так вот сложилось у них после того дня, когда вместе убирали игрушки с елки.

— А что за обстоятельства? — неловко проговорила Маша. — Или… секрет?

— Мама его не пускает! Все боится… после того случая в Питере. Ей кажутся всякие совпадения. Там восьмиклассник — и Мир тоже. Обоим пятнадцать лет… То есть Миру немного нет пятнадцати, но почти… Его два года назад чуть не убили, а того Никиту… совсем… Мама думает: вдруг с Миром что-то опять? Говорит: «Посиди еще дома, ты слабый после простуды».

— Ну и правильно… Он простыл, наверно, когда ездил в свои «Резонансы»… В тот день…

— Маш, да не простыл он… — Матвею почудилось, что своей доверчивостью перед девочкой он защищает Мира от злых сил. — Врач сказал, что это, видимо, от нервов. У него и раньше так бывало. Случится какая-нибудь беда… пускай даже далеко… а в нем отзывается… Вот когда затонул теплоход «Булгария», он кулаки стискивал: «Ну почему так?» Может, это еще с той поры, когда разбился отец… Да Мир за себя-то не боится — он за маму, поэтому и не спорит с ней. Она с виду всегда спокойная, а нервы — как у него. Еще больше натянуты…

Маша вдруг спросила:

— Мак, а когда у него день рождения?

— Двадцать пятого марта, в каникулы. Хорошее время…

— Хорошее… Мак, он ведь любит парусные корабли, да?

— Конечно, любит! Понимаешь, он не хочет быть моряком, он больше думает о телескопах, но про путешествия тоже мечтает. А о кораблях он однажды написал… то есть сказал: «Они как песня…»

— Вроде той, что мы с ним пели, — тихо заметила Маша.

— У вас тогда хорошо получилось… — тоже вполголоса отозвался Мак.

И в памяти откликнулось:

— Мак, я знаешь что придумала? — Шепот Маши был и немного смущенным и таким… слегка загадочным.

— Что? — выдохнул в ответ Мак.

— Давай сделаем Миру ко дню рождения подарок? От нас двоих…

Матвею сразу бы сказать «давай», а он глупо пробормотал:

— А почему… от двоих?

— Ну… потому что для тебя он такой брат… а со мной вместе он пел песню… Или не надо?

— Почему не надо?! — перепугался Мак и ощутил, будто едва не сломал что-то хрупкое. — Конечно, надо! А какой подарок-то?

— Здесь недалеко жила наша бабушка. Сейчас она уехала, но после нее остался старый дом.

Мак почувствовал, что, если вставить шуточку, вреда не будет:

— Подарить Миру бабушкино имение?

Маша тряхнула кудряшками.

— Эту развалину никому даром не надо. Но там есть кладовка, а в ней старые вещи. И однажды я видела там кораблик с парусами. Он даже не игрушка, а как модель в музее, красивая такая… Похоже, что яхта, я не разбираюсь…

— Откуда она у бабушки?

— Я спросила, а бабушка рукой махнула. «Не помню, — говорит, — от каких-то давних жильцов». Во время войны там жили квартиранты… Я этим корабликом немного поиграла, потом засунула обратно и даже не вспоминала… почти…

«„Не вспоминать“ про такую вещь!» — мысленно упрекнул ее Мак. А вслух сказал:

— Бабушка нас не заругает?

— Она о нем наверняка и не помнит. Она живет теперь у моих тетушек, а дом оставила под присмотром своего знакомого, дяди Гриши. У того своего угла нет, вот он и поселился там, караулит. Пока это строение не продадут на слом… Надо сходить и пошарить в кладовке. Согласен?

— Еще бы!.. — возрадовался Мак. Потом торжественно добавил: — И ветры приключений зашумели у них над головами.

Приключения в самом деле случились, очень скоро. Только совсем не романтические.

Бабушкин дом стоял на улице Хохрякова, в трех кварталах от школы. Синели сумерки, их жизнерадостно прокалывал голубыми лучами Юпитер. Он горел между верхушками двух черных елей. С тротуара дом казался небольшим — приземистый, в три окошка. Ставни на окнах были закрыты, но один из них оказался сорван, Юпитер отражался в гладком черном стекле. А за стеклом, внутри, ни единого проблеска.

На столбе у калитки смутно белел квадрат с числом 13.

— Зловещий номер! — хмыкнул Мак. — И название тоже…

— Название-то почему? — осторожно спросила Маша.

— Хохряков, он знаешь какой бандит был? Командир красной флотилии. Пленных топил живьем, священников расстреливал. А в советские времена объявили, что он герой…

— Это тебе Мир рассказывал? — шепнула Маша. Ей, кажется, стало неуютно.

— Не только Мир, я и сам читал…

С трудом отодвинули калитку, вошли в заснеженный двор.

— Странно, что лампочка над крыльцом не горит, — пробормотала Маша. — Ой, и замок на двери. Наверно, дядя Гриша пошел к приятелям: чего ему одному в доме сидеть…

— Значит, отбой экспедиции? — огорчился Мак.

— А вот и не отбой! У меня ключ есть…

Замок в кольцах щеколды был большущий. «Амбарный», — вспомнил Мак старинное название. Маша вынула из кармана куртки ключ — под стать замку. Замок не сопротивлялся, послушно повис на откинутой дужке. Маша потянула дверь.

— Мак, идем…

У Матвея почему-то затюкало сердце.

Внутри пахло промороженной мешковиной и стояла полная мгла, только зеленые пятна плавали в глазах.

— Подожди, здесь есть выключатель… Мак, посвети мобильником.

Мак включил дисплей телефона. Слабенький, но все же свет.

Маша потянулась к дверному косяку, пощелкала кнопкой. Света не было. Она виновато сказала:

— Ну понятно. Дядя Гриша, наверно, выдернул общий рубильник. Он так делает, когда уходит надолго. На всякий случай.

— А где рубильник-то?

— Здесь, в сенях, на щитке… Мак, только я там ничего не понимаю. Пылища, провода запутаны, искрят, если дядя Гриша задевает… Лучше не соваться.

— А как же кораблик?

— Ой, я вспомнила! Кажется, на кухне есть свечи. Бабушка запасла на всякий случай. Мы однажды при них сказки рассказывали…

— Сейчас тоже сказка!.. — усмехнулся Мак. — Вот вытянет руку Баба-яга…

— Мак, не надо! — жалобно попросила Маша. Почти всерьез.

— Это ты скажи Бабе-яге. И держи меня за руку, пусть Баба ест меня первого.

— Она еще сварить должна сначала. На кухне большущая печь.

— Двухместная, да?

— Мак, ну тебя! Я правда боюсь…

— Я тоже боюсь. Что придет дядя Гриша и устроит нам разнос…

— Это я ему устрою! Чтобы не болтался где-то и не бросал дом. Небось дует пиво с дружками в забегаловке…

Почти на ощупь они добрались до кухни. Здесь окна выходили во двор и не были закрыты ставнями, стоял синеватый полумрак. Пахло квашеной капустой. На столе отбрасывал блик от мобильника пузатый самовар. Чернел широкий (двухместный?) проем русской печи, из него тянуло слабеньким теплом. Белый шарик-помпон на Машиной шапочке засветился, как скатанный для игры снежок. Маша потянулась к двухстворчатому шкафчику между окнами.