Большая красная стрелка часов с надписью «Пауль Бурэ» заметно для глаза подпрыгивала, отсчитывая минуты. Утро на вокзале Плоешть показалось Томову необыкновенным: вздохи паровоза, набиравшего у колонки воду, карканье ворон, расположившихся на ветвях огромных акаций, старательно подметенный перрон, стук морзянки — телеграфа, доносившийся из открытого окна возле двери с эмалевой табличкой: «Бюро движения ст. Плоешть», — все было каким-то светлым, радостным, предвещало удачу. Илья вышел на площадку тамбура, но не успел еще спуститься на перрон, как дорогу ему загородил какой-то человек. Озираясь, он сунул руку в боковой карман поношенного мешковатого пиджака, достал оттуда бумажку и, быстрым движением развернув ее, показал Томову кольцо со сверкавшим красным камнем.

— Хотите? Большой ценности! — сказал он вкрадчиво. — Отдам по дешевке. Монеты нужны. Обратите внимание… золотое, с рубином!

— Вижу, вещь красивая, — согласился Илья, — но зачем оно мне?

— Ого! Перепродашь и заработаешь! Всего полторы сотни прошу…

Илья молчал.

— Ну, давай сотню — и кольцо твое… Так и быть. Когда заработаешь, вспоминать меня будешь. Давай, черт с ним. Выпью сегодня за твое здоровье…

Илья пожал плечами, повернулся и ушел в вагон.

Резкий гудок паровоза и шум колес привлекли внимание пассажиров ко второму пути — туда прибывал курьерский поезд Бухарест — Галац. Газетчики, спрыгивая на ходу, выкрикивали: «Универсул»! «Курентул»! «Моментул»! «Адевэрул»!

Десятки рук протянулись через окна вагонов. Курьерский привез и продавцов-лотошников. Они наперебой предлагали минеральную воду «Борвиз», лимонад, марципаны, леденцы, бублики, шоколад «Королева Мария». Люди хватали газеты, обнюхивали марципаны, жевали пухлые, обсыпанные маком пятидюймовые баранки, на ходу запивая их лимонадом, перебирали соевые шоколадки с арахисом. Илья попросил газету «Крединца» — она стоила один лей. Но ее ни у кого из газетчиков не оказалось. Пришлось купить за три лея «Универсул».

Но вот раздался свисток, состав Кишинев — Бухарест дернул назад, затем вперед и стал медленно набирать скорость. Мимо окон промелькнули последние пристанционные домишки, остался позади и семафор…

В вагоне уже никто не спал. Вояжер раскрыл объемистый кулек и начал, причмокивая, поедать жареную курицу.

Женщина, у которой ночью свалилась с полки корзина с яйцами, грустно рассматривала огромную яичницу и коркой хлеба выбирала желтки.

Достал и Илья свою провизию: жареную печенку, тщательно завернутую в пергаментную бумагу, и несколько пирожков с повидлом.

Из тамбура в вагон вошел старичок в высокой овчинной шапке. Он подошел к Илье и, хитро подмигнув, шепнул: «Чего же ты не дал ему две сотни?».

Илья вопросительно поднял глаза, рот его был полон.

— За колечко…

— Это там, в Плоешть? — спросил Илья, глотая недожеванную печенку.

Старик снова подмигнул.

— Так я ж его и не думал покупать, зачем оно мне?

— Ну да… — хитро прищурился старик. — Вы же из-за полсотни разошлись… Скажи лучше — пару не хватило.

— А если и так… К тому же оно ворованное…

— Ворованное, не ворованное, но полторы сотни ты же ему давал? А он тебе не уступил, — настаивал старик, словно успокаивая себя. — А я вот купил!

— За сколько? — спросил Илья.

— За две, — ответил коротко старик. — Что, не стоит? Эге! Не беспокойся… — и, нагнувшись, снова зашептал Илье на ухо: — Я сегодня же возьму за него добрую тысчонку…

Илья улыбнулся и пожал плечами: «Дай бог, но…»

— Вот давай поспорим, — с юношеской запальчивостью воскликнул старик.

— Нет, почему же… Только он отдавал его за сотню.

— Ишь ты! — старик был уверен, что Илья ему завидует.

Вояжер, сидевший рядом, попросил старика показать покупку. Тот неохотно развернул большой грязный платок и протянул сверкавшее кольцо. Как только вояжер взял его в руки, он громко, на весь вагон, рассмеялся. Хохотал он долго. Жирные губы и подбородок тряслись, на глазах выступили слезы. Старик вначале тоже невольно улыбнулся, но потом, что-то сообразив, замер на месте. Илья с недоумением смотрел на земляка. С соседних скамеек придвинулись поближе любопытные пассажиры. Когда приступ смеха прошел, вояжер, еще не отдышавшись, обратился к старику:

— Значит, говоришь, батя, решил подзаработать! И поэтому надбавил!..

Он снова засмеялся. Старик сердито выхватил у вояжера колечко и стал торопливо заворачивать его в платок. Продолжая смеяться, вояжер полез в чемодан.

— Обожди! Обожди, дедуля, может, купишь и у меня такие «золотые» колечки и даже красивее. Отдаю по дешевке: за две сотни — пятьдесят штук! — Вояжер размахивал перед лицом старика целой связкой сверкавших золотом и камнями всех цветов колечек. Многие из них, действительно, были более красивыми.

— С утра тебя нашли… Здорово, ничего не скажешь, Плоешть встретил! — уже серьезно сказал вояжер. — Да разве можно так покупать золото? Это ж обыкновенное бронзовое колечко с цветным стеклышком. Такому перстню, за который ты, дедуля, дал две сотни, базарная цена четыре-пять лей! На, вот тебе от меня на память еще одно кольцо! — вояжер протянул старику красивое колечко. Старик все еще продолжал недоверчиво смотреть на вояжера.

— Бери, бери! Даю даром, денег не возьму.

Старик с опаской взял колечко и стал его рассматривать, сравнивая со своим. Потом он зажал в кулаке оба кольца, весь как-то сгорбился, рука его беспомощно повисла.

— Да кто же здесь у этих аферистов покупает?! — продолжал вояжер, укладывая связку колечек в чемодан. — Эта публика только и ищет таких, как вы.

Разговор стал общим. Те, кто бывал в столице, охотно объясняли, что чем ближе к Бухаресту, тем больше надо опасаться жуликов, спекулянтов, аферистов; рассказывали, что ими наводнены почти все большие города страны. Провинциалы удивлялись. Огорченный, молча слушал и старичок. Вдруг он сорвал с головы свою шапку и изо всей силы хватил ею о грязный пол вагона:

— Так тебе и надо, старый осел! Дешевку захотел. На тебе! — проговорил он с болью.

Все сочувственно смотрели на старика. Илья был возмущен до глубины души. «Ведь он видел этого проходимца, разговаривал с ним. Вот бы поймать его… Да где там, ищи ветра в поле. А старика жаль… Как бы ему помочь? Дать из своих? Сумма большая. А вдруг не сразу примут в авиационную школу», — раздумывал Илья. Но тут у него мелькнула мысль, и он крикнул на весь вагон:

— Давайте, люди добрые, поможем старику. Кто сколько может… Ведь с каждым может такое случиться… Я даю двадцать лей! Кто еще даст?

Вояжер, скосив глаза, сделал кислую гримасу:

— Это очень благородно, мусью, — сказал он недовольным тоном, когда Илья взял у старика шапку и положил в нее двадцатилейную монету, — но у тебя штанов не хватит помогать всем жертвам. Такие случаи здесь только начинаются!

Однако Илья спокойно продолжал стоять возле вояжера с шапкой, пока тот не стал доставать деньги.

— Тоже мне галантон![7] — проворчал он, бросив десятилейную монету, но, поймав неодобрительный взгляд Томова, почесал подбородок и со вздохом бросил в шапку еще одну. Шапка быстро наполнялась деньгами. Собрали около полутораста лей. Старик сразу повеселел и в знак благодарности стал угощать всех цуйкой. Выпив немного, он совсем развеселился: обнимал Илью, приглашал его к себе в гости.

Постепенно все разошлись по своим местам, но еще долго говорили об аферах, грабежах и убийствах. Обсуждали газетные сообщения о бегстве за границу министра финансов, похитившего крупную сумму, о поджоге хозяевами своей обувной фабрики с целью получения страховой премии, об очередном убийстве в гостинице «Палас».

Потом разговор перешел на политические события: обсуждали статьи третьей полосы «Универсул» и четвертой «Курентул», в которых под разными заголовками приводилась речь канцлера Третьего рейха…

Вояжер возмущался:

— У господина Гитлера получается, как в пословице: аппетит приходит во время еды. Еще совсем недавно он публично заявлял, что аннексия Австрии не отразится на германо-чехословацких отношениях. Теперь, однако, он уже вопит другое. Вот послушайте: «Экономические проблемы должны быть разрешены. И это невозможно без вторжения в другие государства или нападения на чужую собственность…», — вояжер покачал головой: — Забавно, нечего сказать!