Прошло не меньше часа, прежде чем офицер штаба дивизии сообщил: перейдя реку Смоличь, полк Аркадьева направления движения не изменил, идет прямо на центр полигона.

Побелевшими пальцами командир дивизии сжал толстый цветной карандаш. Одним неточным действием Аркадьева разрушался намеченный ход событий. Как только его полк поднимется на высоты, он будет уничтожен; удар, которым командир дивизии предполагал связать часть сил противника, не состоится, а главное, из-за этого обнажатся фланги других полков, совершающих глубокий обход. Горин стал лихорадочно искать спасение. Пришедшее в голову решение было рискованным — немедленно остановить полк. Только в этом случае полк избежит полного уничтожения. Для предотвращения или ослабления катастрофы приказал начальнику артиллерии нанести удар ракетами, ствольную артиллерию развернуть для стрельбы прямой наводкой в километре за рокадной дорогой; резерв выдвинуть на угрожаемое направление; немедленно сменить место командного пункта.

Только после того, как были поставлены новые задачи тем частям, которые должны стать на пути удара противника, Горин вызвал по радио Аркадьева, в неизбежной «гибели» полка которого был почти уверен. Подготовленным упреждающим ударом огневых средств да созданием оборонительного рубежа он рассчитывал лишь задержать противника и тем самым позволить остаткам полка, в реальных условиях потерявшим бы боеспособность, отойти за реку.

— Почему продвигаетесь не в указанном направлении? — спросил Аркадьева открытым текстом.

— Я получил распоряжение лично от «десятого» как можно организованнее выйти на известную гряду высот и уцепиться за нее.

«Вот оно что! — догадался Горин. — Парадом развернув свои войска… Видимо, дорого обойдется им этот парад. Удар ведь будет в основном по моему правому соседу. Зачем же мою дивизию связывать обороной?..» — Взвесив все, Горин прервал затянувшееся молчание.

— Ни метра вперед! Переходите к обороне на месте!

Горин положил трубку и вызвал Знобина. Объяснил обстановку, рассказал о своих последних распоряжениях, закончил с тревогой:

— Как можно быстрее, Павел Самойлович, к Аркадьеву. Будет тяжело, помогите отвести полк за реку. Если удар не слишком коснется полка, броском его на высоты. Туда прибудет танковый резерв. Надо не позволить противнику образовать брешь на левом фланге соседа. Для него это будет лучшей помощью. При возвращении ищите меня вблизи Верстовичей…

«Что же делать? — растерянно спрашивал себя Аркадьев. — Для одного надо двигаться вперед, другой приказывает стоять на месте. По уставу нужно выполнять приказ командира дивизии. А как потом будет смотреть на меня Григорий Никифорович?» Он ведь лично поставил задачу, рассказал и попросил, как лучше подойти к полигону и развернуться на высотах, у всех на виду». Не зная, на что решиться, Аркадьев прижался головой к ветровому стеклу машины.

Подошел заместитель Знобина, высокий хрупкий подполковник, присланный к Аркадьеву на время учения вместо Желтикова, которому предоставили возможность покомандовать батальоном.

— Что нового, Геннадий Васильевич? — обратился он, положив руки на тент машины.

— Комдив приказал перейти к обороне. Но разве колонны сейчас остановишь? Они набрали ход…

— Но если приказано…

— Приказано, вот по этой коробке, — постучал Аркадьев по радиостанции. — Неудача — ее в свидетели не возьмешь: я же получил задачу лично от генерала Амбаровского.

— Полковника Горина я знаю два года. Не было случая, чтобы он отказывался от своего слова.

«Да, Горин, кажется, такой, — задумался Аркадьев. — За неудачи полка и встречи с Любой мог придавить, а дал время поправиться. Обойти его приказ — навсегда или очень надолго потерять его веру. Чуть споткнешься — уже не защитит и не поможет. А случится неладное сейчас, если действовать по указаниям Григория Никифоровича, его словами (Горин о задаче полка знает) не оправдаешься, новый приказ комдива получен только что. Так что останавливай полк и переходи к обороне немедля».

Аркадьев посмотрел вперед — подразделения полка, пока он раздумывал, так далеко ушли, что приказ комдива едва ли удастся выполнить. От навалившегося стыда и страха Аркадьев схватился руками за грудь, будто внутри у него натянулось что-то до нестерпимой боли и вот-вот должно было лопнуть.

— Геннадий Васильевич, что с вами? — увидев растерянность командира полка, обратился подполковник.

— Пока говорили, батальоны ушли вперед. Теперь не поздоровится.

— Если сейчас же их остановить, беды еще можно миновать.

Командир полка встряхнул себя, выпрямился, но единственное, что позволяло немедленно остановить полк, — отдать приказ открытым текстом, пусть с риском получить выговор на разборе учения за нарушение порядка переговоров, — не пришло ему в голову. Он затребовал таблицу сигналов, хотя своя лежала в планшете, и стал искать в ней нужное значение команд. Пока нашел и передал, машины передовых рот уже поднялись на высоты, стали расчленяться на взводные колонны. Аркадьев повременил, ожидая, что сигналы вот-вот дойдут до водителей бронетранспортеров и батальоны остановятся. Но, к его ужасу, те продолжали двигаться. Он рванул микрофон и раздраженно спросил: «Почему, почему… не выполняете приказ?!» Услышав ответ, опустил руки: его приказ «перейти к обороне» приняли за подтверждение прежнего — перейти к обороне на ранее указанном рубеже — он же рядом.

В это время у соседа справа в небо поползли дымные грибы. Потом еще два. А через пять минут и подразделения полка вздрогнули от мощных взрывов.

Открытая машина Знобина, разбрасывая по сторонам комья грязи, промчалась невдалеке от командного пункта Аркадьева, скрылась в кустарнике и вновь показалась уже вблизи колонн, которые все еще ползли вперед, дробились на более мелкие, стремясь дотянуться до намеченных рубежей, хотя это уже было бессмысленно — «взрывы» настолько близко легли от них, что в живых уже мало кто мог остаться и самое разумное было повиноваться мощному сигналу, поданному с пункта участкового посредника: «Восточным прекратить движение!»

В этом движении, видел Знобин, была растерянность, сознание постигшей неудачи. Отвратить ее, избежать жертв, тяжкой беды полка и дивизии — это сверлило ему голову, и он крикнул шоферу: «Быстрей, говорю, быстрей!»

Подшпоренная машина недовольно заурчала и выскочила на высоту, которую затягивали белые космы дымовой завесы. Пологий западный скат ее уже подминали под себя танки «противника». Они набирали скорость, силу удара, ярость, которая и на учении бывает опасной. А солдаты Аркадьева, не понимая этого, соскакивали с бронетранспортеров, кротами вкапывались в землю. Встав во весь рост, Знобин закричал во весь голос:

— По машинам! По машинам!!!

Ближние услышали, потянулись назад, к бронетранспортерам. А справа все еще ползли группы солдат и разбегались по гребню. «Козлик» устремился к ним. Едва машина замедлила ход, Знобин соскочил и, как это бывало на войне, побежал наперерез бронетранспортерам, начавшим спускаться по скату вниз, к надвигающемуся «противнику»…

Взвод старшего лейтенанта Светланова был в хвосте ротной колонны и потому несколько задержался с выходом на высоту. Когда Светланов увидел сигнал «прекратить движение», он с досадой стиснул зубы: «Опять будут упрекать: отстал, не успел вместе со всеми выйти на рубеж». И решив «под шумок» дотянуть до намеченной позиции, ускорил движение своих бронетранспортеров, но вдруг в густом белом дыму, совсем близко увидел полковника. Спотыкаясь, он бежал прямо под надвигающуюся на него машину. Светланов рванул с головы противогаз, прыгнул с бронетранспортера вперед и под самыми колесами успел подхватить падающего Знобина. А в следующее мгновение оба уже лежали на земле. Одна нога Светланова оказалась между тяжелыми черными колесами.

Солдаты быстро обступили упавших. Они видели первые в своей жизни жертвы военных действий и испуганно жались друг к другу. Еще не совсем веря в происшедшее, Светланов поднялся на руках, попытался высвободить ногу, но острая боль прорезала все тело, и он прилег грудью на землю. Знобин не шевелился. В его глазницах, на лбу стали наливаться крупные, как горох, капли холодного пота. Дышал он мелко и часто.