От срама и отвращения Тойли Мергена мутило. Уже придя домой, он никак не мог успокоиться и даже не ответил на слова Акнабат.

— Всё воюешь со своим дядей? — удивлялась она. — Зачем ты только связываешься с этим ворюгой. Я так даже опасаюсь его. Не посылай ты его на хлопок. Толку от него всё равно не будет. Имени этого подлеца я не хочу слышать в своём доме.

Тойли Мерген молчал. Возможно, он винил себя в том, что не сумел остановить Артык-шиха вовремя, когда тот только ступил на кривую дорожку.

Акнабат, увидев, что муж снова куда-то собрался, забеспокоилась:

— Что же это и чаю не попил, и не пообедал?

— Будут спрашивать, скажешь, что поехал на бахчу.

— Зачем? Арбузов или дынь тебе не хватает? Вон сколько у нас — есть некому.

— Привезу твоих зятьков. Сам их туда отправил, сам и верну.

— Почему же ты должен ехать? Разве нельзя послать кого-нибудь помоложе, ну, того же Нобата?

— Нобат нужен здесь. И потом, я сам хочу посмотреть на их лица, когда они узнают, что снимаю их с бахчевых и посылаю на хлопок.

— А какая им разница — что там, что здесь.

— Разница большая. Там можно епокойно лежать и посасывать сладкую дыню. А здесь придётся работать до боли в пояснице.

— Тут уж ты перехватил, им лежать некогда, — сказала Акнабат и следом за мужем вышла во двор.

— Ладно, ладно, зря не обижу.

— Уж больно ты, отец, подозрительный стал. — Она покачала головой и показала рукой на вещи, привезённые Нобатом из города и сложенные под виноградной беседкой. — Надо убрать, а то пропылится всё, и дождь может пойти.

Тойли Мерген глянул на солнце, клонящееся к западу, и вывел машину из гаража:

— Уберёшь вместе с сыном.

— Ты мне и сына сегодня не показал, — проворчала Акнабат.

— Теперь твой сын всегда будет при тебе. Сиди и гляди, сколько душе угодно!

Тойли Мерген уехал, а жена, прикусив кончик платка, смотрела вслед удаляющейся машине.

— Молодец он у меня, ничего не скажешь! — с гордостью проговорила она.

Вечером, вернувшись с работы, Аман обнял мать и удивился, узнав, что отца нет дома.

— А он на бахчу поехал, сынок, — ответила Акнабат.

— Зачем ему сдались арбузы и дыни?

— Хочет привезти мужей твоих сестёр. Говорит, сам их отправил, сам и верну.

— Да, отец не на шутку рассвирепел, крепко он за родственников взялся.

— Что же поделаешь, родственники всякие бывают, Аманджан, — вздохнула Акнабат и пустилась философствовать. — Если, скажем, некоторые стараются, из кожи вон лезут, чтобы помочь тебе не уронить твой авторитет, то другие тоже стараются — только в другую сторону, хотят извлечь выгоду из родства, из чужого авторитета. Что же после этого делать твоему отцу? Хочешь — не хочешь, а рассвирепеешь.

— Хорошо, если это поможет, поглядим, каков будет результат.

— Ай, о чём ты говоришь! Сколько хлопка ты сегодня собрал на своей машине?

— Отвык я от физической работы… А то бы…

— А всё-таки?

— Пожалуй, около шести тонн.

— Вот тебе и результат!

— Это верно, мама.

— Если верно, на, покроши чурек. Я залью бульоном.

Аман даже не заметил, как съел миску шурпы. Вот что значит весь день проработать на свежем воздухе и, можно сказать, впервые в жизни вернуться домой с хорошо пропотевшей спиной.

— Посмотреть на тебя, так скажешь, что вкуснее материнской шурпы и нет ничего на свете. А, сынок? — сказала обрадованная мать, глядя, с каким аппетитом ел её привередливый сын, и придвинула поближе к нему чайник. — Вот что я скажу тебе, сынок. Если ты окончательно вернулся в отчий дом, то и комнаты этого дома не должны пустовать.

Акнабат считала, видно, неудобным прямо говорить с Аманом о женитьбе, поэтому она так издалека начала.

— А у нас в ауле, не сглазить бы, теперь много хорошеньких девушек, — набравшись мужества, продолжала она.

— Например? — осведомился Аман, решив обратить серьёзный разговор в шутку.

— Например, Джерен, дочь Ораза Кара. Или Гозель дочь Эсена Сары. Или Язбиби, дочь Илли Неуклюжего.

Мать ещё долго могла бы перечислять сельских девушек, если бы Аман со смехом не спросил:

— И кого-нибудь из них ты уже выбрала?

— Конечно! — охотно отозвалась та. — Лично я, сынок, выбрала бы Язбиби. Ни в Гараяпе, ни в Акъяпе нет красивее девушки. К тому же она обходительная и трудолюбивая. Язбиби будет такой же, как её мать. И отец её Илли, хоть и неуклюж немного, но человек он уважаемый, про него не скажешь, что с ним не считаются. И братья у неё хорошие. Работящие парни.

— Ты, мама, до небес расхвалила девушку. Только скажи мне, выбор-то этот при себе держишь, или уже и словечко замолвила?

— А чего мне таиться, конечно, замолвила.

— Ну, и что тебе сказали? Приходите, будем рады?

— Что же они ещё могут сказать?

— Интересно, а что говорит сама девушка?

— Девушку никто и спрашивать не станет.

— Как же так? По-моему, прежде всего надо узнать, что на душе у девушки.

— Что на душе у девушки, спрашивают… ну, как бы тебе это сказать? Скажу, как есть — ты уже, слава богу, взрослый, давно борода растёт. Девушку спрашивают после того, как она залезет к мужу под одеяло.

— Нет, мама.

— Да, сынок. Так было у наших предков, так будет всегда!

— Нехорошо, мама, что так говорит жена Тойли Мергена.

— Жена Тойли Мергена — тоже женщина, сынок.

— Мне ты высказала свои мысли — и ладно. Но нигде больше не говори ничего подобного. Людей удивишь. Это, во-первых. А во-вторых, спрашивать надо не только у девушки, но и у парня. Придётся узнать и у него, любит ли он девушку, хочет ли он на ней жениться.

— Даже если ты обойдёшь весь Мургаб, не думаю, что найдёшь лучше невесту, чем Язбиби. Поэтому, сынок, я и не стала советоваться с тобой, а решила тебя посватать.

— Плохо сделала, мама.

— Да что ты в самом деле? Что же тут плохого?

— Я сегодня видел Язбиби, она в мою сторону и глядеть не хотела. Может быть, именно потому, что ты ходила к её родителям, она и разобиделась на меня?

— Подумаешь, гордячка какая! — рассердилась Акнабат. — Должна бы радоваться, если её за моего сына сватают! Чего ей ещё надо?

— И опять ты, мама, не права. Откуда ты знаешь, может быть, Язбиби любит кого-нибудь.

Мать возмутилась и выложила всё, что было у неё на сердце:

— Ни один парень не может сравниться с моим сыном!

— Это в твоих глазах, мама, лучше меня никого на свете нет, — попытался возразить Аман. — А в глазах Язбиби, возможно, я хуже всех.

— Ай, перестань, сынок! — Акнабат со злости выплеснула на пол остатки чая из пиалы.

— Что ты делаешь, мама, при чём тут пол? Он не виноват.

Не слушая сына, Акнабат продолжала:

— Желаешь ты или не желаешь, а я женю тебя нынешней осенью! Так вот болтаться больше не будешь. И решила я взять себе в снохи Язбиби.

— Давай, мама, договоримся, — не сумев сдержать улыбки, вставил Аман. — Если ты мне дашь немного времени, я избавлю тебя от всех хлопот.

— Свадьба — не хлопоты, сынок. Свадьба — радость.

— Я о теперешних твоих хлопотах говорю.

— А? — Мать только сейчас поняла, что имеет в виду Аман. — Ты о чём толкуешь, ты что же это, и невесту уже себе подыскал? Что за девушка? Чья дочь?

— Папа тебе ничего не говорил?

— Твой папа скажет! Разве ему до разговоров со мной? Воевать с Артыком и Гайли Кособоким он время найдёт, а подумать о собственном сыне — некогда. Ну-ка, выкладывай всё как есть. Чья дочь? Откуда родом?

Аман ответил не сразу. Он хотел дать матери свыкнуться с мыслью о том, что у него уже есть невеста.

— Она, мама, в городе живёт.

— Бог ты мой! У кого же это в городе есть дочь, достойная моего сына? — спросила Акнабат и нервно затеребила концы платка.

— Ты, её родителей знаешь. Отец её был когда-то в нашем районе секретарём райкома. Дурды Салих. Он родом из Сакар-Чага.

— Погоди, погоди. В тот год, когда налетело к нам комаров видимо-невидимо, умер совсем молодой секретарь. Звали его Дурды Салихом. Да ведь это давно было. Так ли уж молода его дочь? Не засиделась ли она в девушках? Как её зовут?