— А теперь, — говорит, — давай сам попробуй. Ну, я только к сиськам наклонился, и уж не знаю, то ли корова меня испугалась, то ли просто время её гадить настало. В общем, сделала она своё мерзкое дело прямо мне на макушку. Чес-слово, такое ощущение, будто кирпичом огрели. Я только охнул и упал. Ну, а что делать-то, второй раз за последний час мыться пошёл.

В общем, помылся, переоделся, и опять на работу притопал. Мне друз опять в руки доильный аппарат суёт, мол, давай. Я говорю: «ага, дураков больше нет». Так он меня предупредил, ты, мол, смотри, если видишь, что корова хвост задрала — не подходи, нагадит. Ладно, мать вашу, смотрю, вроде корова хвост не задрала. Ну, я только наклонился, только стал аппарат ставить, как вдруг эта скотина на меня взяла и отлила, причём хорошо так отлила, не по-детски!

Я человек терпеливый, но тут и у меня терпение кончилось, нафиг этих коров, нафиг эту работу, нафиг этих друзов, и шли бы они к своим арабским мамам. Ну, а что делать? Пошёл третий раз, помылся и переоделся. Я начальству сразу сказал: «Да хоть из кибуца выгоняйте, я больше к этим коровам ВЖИЗНЬ НЕ ПОДОЙДУ!»

Вот такая история… эй, вы, там, ну может хватит как придуркам ржать надо мной, это же грустная история, я к вам откровенно, со всей душой, а у вас тут, уродов, истерика…»

Часть 5

Наступила ночь. Здесь, в горах, вдали от городского света и шума, наш грешный мир совсем по-другому выглядит. Огромный купол чёрного неба, усеянного миллиардом маленьких ярких звёзд. И главное — тишина. Нет, в самом деле, такая тишина, которую нигде, кроме как в горах, и не услышишь. Кстати, тишину вообще можно услышать? Не знаю. Картина для романтического вечера, только на этом вся романтика и заканчивается. Просто тишина — это очень практично, это значит, бесшумно никто не подойдёт. А на что ещё уповать-то приходится? Ночью идёшь по краю поселения вдоль забора, надо мной фонари, меня за десять километров со всех арабских деревень видно, я же на расстоянии уже двух метров в лоб ничего не вижу, НИ-ЧЕ-ГО. А вдруг какая тварь сидит за ближайшим камнем и только ждёт меня? Неизвестно. Автомат взведён, уши, как у овчарки, на макушке стоят. И только надеешься, что, если пальнёт урод какой, то пусть он с первого выстрела промахнётся, хорошо? В таком случае ещё можно запросто повоевать, и я бы никому тогда не позавидовал бы: «В мире нет бойца страшней, чем напуганный еврей!»

Часть 6

Между тем служба продолжалась. Мы жили, пили, ели, много ели, кстати. На свежем воздухе нагуляешься, аппетит хороший. И что-то еда у нас быстро стала заканчиваться. Армейские запасы — сожрали, домашние запасы — тоже сожрали, а до ближайшей раздачи хавчика ещё четыре дня. В магазин идти — принципиально отказывались. Было искушение овцу на шашлык пристрелить, но конфликтовать с местным населением как-то не хотелось. Сидим, думаем, как жить-то дальше будем. Тем временем из комнаты показался Марик, со шкафа достал рулон туалетной бумаги и исчез по какому то очень важному и срочному делу.

— Попрошу минуточку внимания! — на правах старшего заявил Вадим, — Вы только что видели, как наш боевой товарищ забрал последний рулон туалетной бумаги, а поставка, осмелюсь напомнить я вам, только через четыре дня, а посему каждый сейчас сам для себя сделает соответствующие выводы!

— А я думаю, проблема с бумагой не так актуальна, потому что еда ещё два дня тому назад закончилась.

— Да, Сашка, возможно, ты и прав, но я звоню командирам, и как угодно, война войной, а обед должен быть по расписанию, и бумага, кстати, тоже. В конце концов, солдат засранцем стать не должен!

После короткого звонка командирам и недолгого препирательства в течение двадцати минут был достигнут компромисс, и нам обещали подвезти какую-нибудь провизию уже завтра.

С утра, доев последние консервы, стали ждать машину. Дождались. Ближе к обеду по рации прозвучал взволнованный голос Игорёхи, он в тот момент службу на воротах тянул.

— Мужики, едут, слышите? Затоваривайтесь по полной!

— Игорёха, — спокойно отвечал Вадим, — к ним навстречу вышли лучшие люди из нашей команды, профессионалы и знатоки своего дела. Пока Вовка будет им зубы заговаривать, Черняков в это время им всю машину на предмет хавчика вычистит.

— Понял, за этих я спокоен, на этих можно рассчитывать, скажи только, пусть мясо берут, и побольше, а йогурты свои они пусть сами там жрут!

Работа прошла быстро и чисто. Вычищенная машина благополучно укатила по извилистой дороге в сторону большой земли. Мы остались довольны, теперь можно было и до ближайшей поставки дожить спокойно. Ближе к вечеру раздался звонок Вадиму на телефон, кто-то говорил на повышенных тонах и чем-то был явно там недоволен.

— Алё! Нахлиель? Вы там с голодухи совсем оборзели, что ли?! Вы всю коробку с тушёнкой из машины увели?! И куда этот водила, падла толстожопый, смотрел? Знал же, что в Нахлиель едет, небось, из машины даже и не вышел?! А вы тоже хороши, чем мне теперь остальных кормить?

— Во-первых, — холоднокровно парировал Вадим, — у вас там осталась тонна оливок, и если кто жрать их не захочет, то это уже не наша проблема, а ваша, сгоняете за мясом ещё раз и не развалитесь. А, во-вторых, я отвечаю за вверенных мне солдат, а посему заявляю, что затарились мы по самому минимуму и претензии ваши мне непонятны, а посему прошу считать недоразумение исчерпанным.

…

— Санёк, ты правда, что ли, всю тушёнку увёл?

— Вадим, ты сам посуди, там всего одна коробка была, банками нести неудобно, ну, сколько я мог зараз в руки взять, а там ещё сыр, овощи надо было переть… Хорошо ещё, Вовчик помог донести!

— Молодец! На твоём месте любой поступил бы так же.

Часть 7

И была ночь, и приходило утро, и так день за днём. Даже здесь, на краю земли, жизнь иногда казалась прекрасной. Бывало, встанешь с рассвета, автомат на шею, и пошёл детский садик охранять. Идёшь, ботинками поселение меришь, настроение прекрасное, душа поёт…

Выглянуло солнышко, блещет на горах,

Иду по поселению, автомат в руках.

Живут здесь люди с пейсами, с ними я дружу,

А придут арабы — гады — я их положу!

Какая жизнь, такие и песни. Пришёл к детскому садику. Хотя в религиозном поселении именно «детского» садика и нет, есть отдельно садик для мальчиков и отдельно садик для девочек. Но мне без разницы. Сижу, мимо меня мамаши спешат, чада свои приводят…

— «здравствуйте… здравствуйте… утро доброе…», — прикольно так.

Я сижу, лоб такой здоровый, причём обязан сидеть в бронежилете, а рядом со мной детишки играют на качелях, налегке так, в кофточках, в платьицах. Я не понимаю, где логика? Где смысл…?

Часть 8

В принципе, всё было спокойно. Ничего особенного не происходило… до последней субботы. Выходной, раннее утро. Мы дрыхнем. И тут по рации с ворот такая депеша приходит: «Мужики, в принципе конечно бегом не надо, но давайте с автоматами сюда подходите». Повскакивали кто в чём, но в принципе все, кроме Марика, в форме, магазины по карманам растолкали, автомат в зубы и к воротам. Притопали, спрашиваем:

— Мишка, чего звал?

— Да тут вот с утра пораньше арабы оливковые деревья пилят, а наши детишки, дебилы, пришли их собаками шугать и камнями покидаться. Идите этих недоделков от греха подальше назад в поселение загоните.

Ну, мы так с арабами взглядами обменялись, вроде ничего такого, кроме пил, в руках у них нету. Да и они, завидев народ с автоматами, на всякий случай отошли от нас и от греха подальше. Ситуация была предельно ясна, чего тут не понять, и мы дружно принялись за дело. Подзатыльниками и пинками дети по одному возвращались назад за ворота. Сильно мы не церемонились. До этого дня в антисемитизме меня ещё никто и никогда не обвинял, но от этих в тот раз наслушался. Вообще, нас сюда прислали для того, чтоб тихо тут всё было, а кого от кого охранять, евреев от арабов или арабов от евреев, мне уже тогда было просто по барабану. Пока мы пинали детишек, Марик пошёл к арабам выяснить, что тут всё-таки произошло.