— Ты што? Притомился?
— Да нет, государь. Испугался я.
— Чего?
— Помнишь, я тебе говорил про человека, который рати провести обещал?
— Я потому и веселюсь!
— Так вот сын его младший стоит рядом с Казанской царицей.
— Да ну?!
— Тут дело нечисто, князь.
— А сейчас мы изведаем,— Иван Васильевич подошел к Марфе и сказал смиренно: — Ты прости меня за невежество, матушка.
— Уж и верно, пора бы остепениться. Девишник мой возмутили...
— Позволь нам с воеводой удалиться.
— Идите с богом.
Князь подошел к Нурсалтан и сказал по-татарски:
— Мы с воеводой захмелели—домой пойдем. Твой слуга нас не проводит ли? Своих-то около меня нет.
Нурсалтан качнула головой в знак согласия, и слуга вслед за князем вышел.
От брусяной избы до хором князя сто шагов. Когда вошли в теплые сени, слуга бросился к Ивану:
— Рунка! Жив!
— Я-то жив. А как ты здесь очутился?
И Тугейка начал рассказывать...
Через час он возвратился на место. Царица
— Проводил князя? Он в дороге не упал?
— Он и не хмельной вовсе.
— Зачем же тебя взял?
— Я ему раздеваться помогал.
— Говорили о чем?
— Не говорили.
Впервые за свою жизнь Тугейка соврал.
* * *
Убежавши от казанцев, Иван Рун добирался до Москвы три месяца с великими трудностями. Теперь же обратный путь был легок, скор и радостен. В возке под охраной сотни конников он доехал до Арзамаса с приказом великого князя. А в том приказе арзамасскому воеводе было велено идти на Казань под началом Ивана Руна сразу же.
Пока рати готовились к зимней дороге, ладили лыжи, сани и запасались теплой одеждой, Иван, вскочив в седло, по окружным дорогам ускакал в Нуженал, чтобы по прямому пути вернуться к рати с Изимом.
Изим свое слово сдержал, привел Руна в Арзамас через Сур- ский лес напрямик, а затем по этим же дорогам вывел рать к Свияге безо всяких помех.
Рун перешел Волгу по льду и, как снег на голову, навалился всей ратью на казанские посады. Вот как об этом начертал летописец: «...пришли под Казань, забрались в посады, велели трубить в трубы, и бросились сечь сонных татр, грабить, брать в плен. Освободили христианских пленников множество: московских, рязанских, литовских, вятских, устюжских, пермских и зажгли посады со всех сторон... когда посады погорели, русская рать отошла в Нижний Новгород».
Узнав о набеге русских, хан Ибрагим хотел собрать Совет, но не успел. Мурзы и эмиры сами пришли во дворец и на Совете снова пошла страшная грызня.
Теперь, когда Суртайши нет, противников Ибрагима возглавляет его сын Алихан. Он сидит на подушках против отца и бросает ему гневные слова:
— Ты в пасть свиноядцу Ивану мать свою сунул, жену свою су
нул, думал он тебе покой даст? А он нам какое лихо принес теперь. Что на это скажешь?
— Молчи, неразумный! Мать моя доброй волей в Москву поехала, там хворь ее прошла, а жена моя именем Ивана три раза у нас мир просила. А вы ему мир дали? Я бы на его месте так терпелив не был, я бы раньше налетел.
— Ты на словах больно храбрый! Если бы я со своими джигитами на московские пределы не ходил, да не пугал бы русских, Иван совсем обнаглёл бы. Он бы уже давно тебя из гарема вытащил и послал бы свиней пасти.
Хан грыз кончики усов, скрежетал зубами, но наглость сыновью переносил терпеливо. Теперь после набега русских на посады сторонников у Алихана стало двое больше. Да и духовенство все за него. Тронь Алихана пальцем — запросто с трона скинут. По письмам Нурсалтан видно, что мать склоняется к миру с Москвой, но кто ее знает, что она скажет, когда вернется. Поэтому хан сдержанно отвечает:
— И еще раз скажу — неразумный ты. На русского медведя здоровую рогатину надо иметь. Мое ханство пока такой рогатины не имеет. А ты по глупости своей и молодой горячности медведя того только дразнишь и, помяни мое слово, додразнишь до того, что он выскочит из берлоги и хребет нам поломает.
Совет этот ничего толкового не решил, однако хан как в воду глядел. Весной стало известно, что из Москвы под Казань вышла судовая рать, в которой были сурожане, суконники, купцы и прочие москвичи с воеводой Оболенским — Нагим. Коломенская и муромская рати шли Окою, владимирцы и суздальцы Клязьмою, дмитровцы, можайцы, угличане, ярославцы, ростовцы, костромичи и прочие другие вышли на просторы Волги и все сошлись к Нижнему в один срок.
Великий князь сильно надеялся, что в этом походе нагорная черемиса ему если и не поможет, то не будет мешать. Ведь пропустили же они через свои земли трехтысячную рать Руна. Но вскорости пришла весть, и надежды Ивана рухнули. Дети боярские из Галича без ведома великого князя, пошли на черемисские земли вслед за Руном и начали там грабить, жечь, убивать черемис — и все дело испортили.
В канун праздника святых Елены и Константина рать вышла из Нижнего Новгорода тремя потоками. Два сушею, по обоим берегам Волги, один по реке на судах.
Когда лазутчики донесли хану о неисчислимости русского войска, то не только он, но ретивый Алихан трухнул. Оба поняли, что не устоять Казани и немедля был послан гонец в Москву, чтобы просить мира.
Тугейку разбудили середь ночи. Велели бегом бежать к царице Нурсалтан.
— Поднимай сотню, запрягай возки, домой едем! — крикнула царица, спешно собравшись. /
И часу не прошло — стоят возки около хорбм, сели в них обе царицы и айда!
В пути узнал Тугейка новость: примчался от Ибрагима к Сур- тайше гонец, хан велел сказать, что русские обложили Казань, а со стороны Вятки идет к ним на подмогу большая рать князя Василия Ухтомского, а от Нижнего Новгорода плывут дети боярские с воеводой Беззубцевым. И что Казани не устоять, послов мирных снаряжать некогда, велел хан Суртайше и Нурсалтан делать с князем Иваном замирение. Великий князь, недолго думавши, снарядил поезд и послал с ним своих братьев Юрия и Андрея в Нижний. Казанских цариц пристегнули к этому поезду, и на четвертый день посланные прискакали в Нижний. Но воеводу Кость- ку Беззубцеїва уже не застали —он отплыл в Казань.
Без отдыха, только сменив лошадей, князья и царицы поскакали вдогонку.
Детей боярских застали в устье реки Суры. Суртайша подозвала к себе Костьку Беззубцева, сказала:
— Князь великий отпустил меня к сыну со всем добром и с честию. Именем хана говорю тебе: больше не будет лиха меж Москвой и Казанью, но все только добро будет. На хана теперь не ходи.
— Но у меня повеление великого князя на руках,— ответил воевода и посмотрел на князей. — Как мне быть?
— На Казань не ходи,—сказал князь Юрий. — Встань на Зве- нич-острове. Будем ханских послов ждать.
— Хан сам сюда приехать должен,— сказала Суртайша.— Нше зимой договорились.
— Я прошу тебя,— сказала Нурсалтан.— Гонцов все же пошли. Кто знает, что сейчас на нашем дворе творится. Может, хана опять плохо слушают.
Как в воду глядела мудрая Нурсалтан. Только встали ратники на Звенич-острове, отслужили на радостях молебен, не успели отобедать, как появились около острова татары на судах по реке и конные по берегу.
Впереди Алихан.
Целый день шли схватки на одном и на другом берегу. Только к ночи изрядно потрепанный Алихан ускакал в леса.
Еще через день приехал на Звенич-остров хан Ибрагим, вбежал в шатер, где царицы спали, схватил сына, обнял:
— РасТи скорей, наследник! Видит аллах, как ты мне нужен.
Потом собрались князья и воеводы шертную грамоту писать. Согласились на том, чтобы ни казанские рати на русские уделы не ходили, ни московские на татарские земли не нападали в течение десяти лет. Согласились также, чтобы русским купцам Казань ворота не задворяла, чтобы торговле не мешала. Чтобы казанские купцы ходили до Нижнего Новгорода безпошлинно, а далее во все города до Москвы с пошлинами, но безопасно.