—      Ты што? Притомился?

—      Да нет, государь. Испугался я.

—      Чего?

—      Помнишь, я тебе говорил про человека, который рати про­вести обещал?

—      Я потому и веселюсь!

—      Так вот сын его младший стоит рядом с Казанской царицей.

—      Да ну?!

—      Тут дело нечисто, князь.

—      А сейчас мы изведаем,— Иван Васильевич подошел к Мар­фе и сказал смиренно: — Ты прости меня за невежество, матушка.

—      Уж и верно, пора бы остепениться. Девишник мой возму­тили...

—      Позволь нам с воеводой удалиться.

—      Идите с богом.

Князь подошел к Нурсалтан и сказал по-татарски:

—      Мы с воеводой захмелели—домой пойдем. Твой слуга нас не проводит ли? Своих-то около меня нет.

Нурсалтан качнула головой в знак согласия, и слуга вслед за князем вышел.

От брусяной избы до хором князя сто шагов. Когда вошли в теплые сени, слуга бросился к Ивану:

—      Рунка! Жив!

—      Я-то жив. А как ты здесь очутился?

И Тугейка начал рассказывать...

Через час он возвратился на место. Царица

—      Проводил князя? Он в дороге не упал?

—      Он и не хмельной вовсе.

—      Зачем же тебя взял?

—      Я ему раздеваться помогал.

—      Говорили о чем?

—      Не говорили.

Впервые за свою жизнь Тугейка соврал.

* * *

Убежавши от казанцев, Иван Рун добирался до Москвы три месяца с великими трудностями. Теперь же обратный путь был легок, скор и радостен. В возке под охраной сотни конников он до­ехал до Арзамаса с приказом великого князя. А в том приказе арзамасскому воеводе было велено идти на Казань под началом Ивана Руна сразу же.

Пока рати готовились к зимней дороге, ладили лыжи, сани и запасались теплой одеждой, Иван, вскочив в седло, по окруж­ным дорогам ускакал в Нуженал, чтобы по прямому пути вернуть­ся к рати с Изимом.

Изим свое слово сдержал, привел Руна в Арзамас через Сур- ский лес напрямик, а затем по этим же дорогам вывел рать к Свияге безо всяких помех.

Рун перешел Волгу по льду и, как снег на голову, навалился всей ратью на казанские посады. Вот как об этом начертал лето­писец: «...пришли под Казань, забрались в посады, велели трубить в трубы, и бросились сечь сонных татр, грабить, брать в плен. Ос­вободили христианских пленников множество: московских, рязан­ских, литовских, вятских, устюжских, пермских и зажгли посады со всех сторон... когда посады погорели, русская рать отошла в Нижний Новгород».

Узнав о набеге русских, хан Ибрагим хотел собрать Совет, но не успел. Мурзы и эмиры сами пришли во дворец и на Совете снова пошла страшная грызня.

Теперь, когда Суртайши нет, противников Ибрагима возглав­ляет его сын Алихан. Он сидит на подушках против отца и бро­сает ему гневные слова:

—      Ты в пасть свиноядцу Ивану мать свою сунул, жену свою су­

нул, думал он тебе покой даст? А он нам какое лихо принес теперь. Что на это скажешь?

—      Молчи, неразумный! Мать моя доброй волей в Москву по­ехала, там хворь ее прошла, а жена моя именем Ивана три раза у нас мир просила. А вы ему мир дали? Я бы на его месте так терпелив не был, я бы раньше налетел.

—      Ты на словах больно храбрый! Если бы я со своими джи­гитами на московские пределы не ходил, да не пугал бы русских, Иван совсем обнаглёл бы. Он бы уже давно тебя из гарема вы­тащил и послал бы свиней пасти.

Хан грыз кончики усов, скрежетал зубами, но наглость сыновью переносил терпеливо. Теперь после набега русских на посады сто­ронников у Алихана стало двое больше. Да и духовенство все за него. Тронь Алихана пальцем — запросто с трона скинут. По пись­мам Нурсалтан видно, что мать склоняется к миру с Москвой, но кто ее знает, что она скажет, когда вернется. Поэтому хан сдер­жанно отвечает:

—      И еще раз скажу — неразумный ты. На русского медведя здоровую рогатину надо иметь. Мое ханство пока такой рогатины не имеет. А ты по глупости своей и молодой горячности медведя того только дразнишь и, помяни мое слово, додразнишь до того, что он выскочит из берлоги и хребет нам поломает.

Совет этот ничего толкового не решил, однако хан как в воду глядел. Весной стало известно, что из Москвы под Казань вышла судовая рать, в которой были сурожане, суконники, купцы и про­чие москвичи с воеводой Оболенским — Нагим. Коломенская и муромская рати шли Окою, владимирцы и суздальцы Клязьмою, дмитровцы, можайцы, угличане, ярославцы, ростовцы, костромичи и прочие другие вышли на просторы Волги и все сошлись к Ниж­нему в один срок.

Великий князь сильно надеялся, что в этом походе нагорная че­ремиса ему если и не поможет, то не будет мешать. Ведь пропустили же они через свои земли трехтысячную рать Руна. Но вскорости пришла весть, и надежды Ивана рухнули. Дети боярские из Га­лича без ведома великого князя, пошли на черемисские земли вслед за Руном и начали там грабить, жечь, убивать черемис — и все дело испортили.

В канун праздника святых Елены и Константина рать вышла из Нижнего Новгорода тремя потоками. Два сушею, по обоим бе­регам Волги, один по реке на судах.

Когда лазутчики донесли хану о неисчислимости русского вой­ска, то не только он, но ретивый Алихан трухнул. Оба поняли, что не устоять Казани и немедля был послан гонец в Москву, чтобы просить мира.

Тугейку разбудили середь ночи. Велели бегом бежать к цари­це Нурсалтан.

—                                                                                                  Поднимай сотню, запрягай возки, домой едем! — крикнула царица, спешно собравшись.                                                                    /

И часу не прошло — стоят возки около хорбм, сели в них обе царицы и айда!

В пути узнал Тугейка новость: примчался от Ибрагима к Сур- тайше гонец, хан велел сказать, что русские обложили Казань, а со стороны Вятки идет к ним на подмогу большая рать князя Василия Ухтомского, а от Нижнего Новгорода плывут дети бо­ярские с воеводой Беззубцевым. И что Казани не устоять, послов мирных снаряжать некогда, велел хан Суртайше и Нурсалтан де­лать с князем Иваном замирение. Великий князь, недолго думав­ши, снарядил поезд и послал с ним своих братьев Юрия и Андрея в Нижний. Казанских цариц пристегнули к этому поезду, и на чет­вертый день посланные прискакали в Нижний. Но воеводу Кость- ку Беззубцеїва уже не застали —он отплыл в Казань.

Без отдыха, только сменив лошадей, князья и царицы поскака­ли вдогонку.

Детей боярских застали в устье реки Суры. Суртайша подоз­вала к себе Костьку Беззубцева, сказала:

—      Князь великий отпустил меня к сыну со всем добром и с честию. Именем хана говорю тебе: больше не будет лиха меж Москвой и Казанью, но все только добро будет. На хана теперь не ходи.

—      Но у меня повеление великого князя на руках,— ответил воевода и посмотрел на князей. — Как мне быть?

—      На Казань не ходи,—сказал князь Юрий. — Встань на Зве- нич-острове. Будем ханских послов ждать.

—      Хан сам сюда приехать должен,— сказала Суртайша.— Нше зимой договорились.

—      Я прошу тебя,— сказала Нурсалтан.— Гонцов все же пошли. Кто знает, что сейчас на нашем дворе творится. Может, хана опять плохо слушают.

Как в воду глядела мудрая Нурсалтан. Только встали ратники на Звенич-острове, отслужили на радостях молебен, не успели ото­бедать, как появились около острова татары на судах по реке и конные по берегу.

Впереди Алихан.

Целый день шли схватки на одном и на другом берегу. Только к ночи изрядно потрепанный Алихан ускакал в леса.

Еще через день приехал на Звенич-остров хан Ибрагим, вбе­жал в шатер, где царицы спали, схватил сына, обнял:

— РасТи скорей, наследник! Видит аллах, как ты мне нужен.

Потом собрались князья и воеводы шертную грамоту писать. Согласились на том, чтобы ни казанские рати на русские уделы не ходили, ни московские на татарские земли не нападали в те­чение десяти лет. Согласились также, чтобы русским купцам Ка­зань ворота не задворяла, чтобы торговле не мешала. Чтобы ка­занские купцы ходили до Нижнего Новгорода безпошлинно, а далее во все города до Москвы с пошлинами, но безопасно.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: