Чтобы послов держать, как казанских в Москве, гак и русских в Казани. А при послах чтобы иметь рать потребную для их безо­пасности. И чтобы Казань и Москва отпустили пленных, кои за­хвачены обоими городами за сорок прошлых лет.

За великого князя шерть подписали братья Юрий Васильевич и Андрей Большой. За Казань подписи и печать поставил хан Ибрагим.

Вскорости хан уехал, увез с собой мать, жену и сына в Ка­зань. Медлить было нельзя. Если сейчас в Казани Алихан поя­вится, то и гляди натворит что-нибудь. Тугейку Нурсалтан отпу­стила домой погостить на две недели.

Но хан Ибрагим, согласившись на замиренье, обещания своего сдержать сразу не мог. Алихан спустя месяц мир этот нарушил, налетел на воеводу Ухтомского, который возвращался с Камы в Нижний Новгород. Битва была ожесточенной. Наших погибло око­ло полутысячи, столько же потеряли и татары.

Великий князь снаряжал еще один поход, и помог Ибрагиму изгнать из города Алихана. Мир установился. И больно кстати — на северных рубежах восстал мятежный Новгород.

• О Арк. Крупняков

/

Глава одиннадцатая

В деревне Скути они (братья ди Гуаско) самолично творят суд... Зло умножая злом, они установили висе­лицы в деревне Скути и позорные столбы в Тасили...

Из письма консула в Геную.

РОДНЫЕ БРАТЬЯ

шумом несет свои воды горная речка Суук- Су. Узкая и извилистая в горах, на подходе к морю она расширяется и становится похожей на настоящую реку. В пору сильных ливней Суук- Су разливается по долине и грозит жителям Сурожа наводнением.

Редкий год проходит без могучего разлива горных вод. Стекая с гор и каменных гряд во время сильных дождей, вода врывается в устье, сокрушая все на своем пути. Разливаясь, Суук- Су уносит не только смытые виноградные кусты, но и вырванные с корнем ореховые и грушевые деревья, стада овец. Ничего не щадит стихия.

Там, где река пересекает дорогу в город, че­рез ее русло перекинут узкий мост. Когда-то этот мост был подъемным. Надо полагать, что в те времена река не пересыхала и, когда мост был поднят, служила преградой для входа в город.

Сейчас мост не поднимают. Ржавые цепи вы­пали из блоков и висят, отражаясь в воде. Доро­га перебегает мост и сразу идет в гору. На горе возвышаются северные, главные ворота города.

Ворота зовут железными, но все знают, что

143

сооружены они из камня да дерева и только подъемная решетка обита железом.

В дни мира и тишины створ этот на день поднимают, и в Су- рож свободно входят все, кто может уплатить за вход. Ночью ворота закрыты.

Наутро после стычки под Арталаном Теодоро в сопровождении двух слуг подъехал к железным воротам. Лишившись купленных невольников, он побоялся сразу ехать в Тасили, опасаясь первого гнева отца, и потому решил переждать день-два в Суроже, в доме Андреоло, недавно построенном. А когда старик перебесится и гнев его остынет — тогда будет видно.

Миновав ворота и бросив стражникам по два аспра каждому, Теодоро въехал на Главную улицу. Но, не доехав до дома Андрео­ло, он остановил коня. Подумалось, что встреча с братом может быть не менее неприятной, чем с отцом.

Резко повернув коня, Теодоро направился к морю. На берегу он постелил плащ и, приказав слугам не будить его, сейчас лее заснул, утомленный волнением и бессонной ночью.

Целый день проспал Теодоро. Проснулся под вечер. Солнце ушло за горы, над Сурожем густели сумерки. Кони паслись на тра­ве недалеко от моря, слуги сидели под кустом и чинили изрядно порванную в стычке одежду.

—       Ты, Батисто, и ты, Любиано, поедете в Тасили,— сказал Теодоро подошедшим слугам. — Отцу скажите, что мы попали в плен к татарам и убежали дорогой. Иначе нам несдобровать. По­езжайте с богом, я обойдусь без вас.

Слуги уехали, а Теодоро все еще не мог решить, что ему делать.

«Было бы куда лучше, если бы всех слуг, кроме этих двух, уничтожили татары. Тогда можно было бы наплести сто тысяч небылиц и оправдаться,— думал Теодоро. — А теперь в Тасили прибрели уцелевшие слуги и рассказали все как было. Лишиться такой суммы денег — не шутка для старика. Интересно, дошла ли весть о потере пленников до Андреоло?» — Он поднялся, подошел к коню, вскочил в седло-

Подъехал к дому Андреоло. Сошел с лошади, постоял немного; набравшись решимости, тронул бронзовое кольцо. Ворота долго не открывали, затем в узеньком окошке показалось лицо слуги.

—       Кто беспокоит добрых людей?

—       Это я — Теодоро!

—       Ах, это вы, синьор,— скрипучим голосом сказал старый слуга. — Славу богу, что вернулись целым и невредимым.

—       Синьор Андреоло дома?

—       Да, дома.

—       Он ничего не говорил обо мне?

—       Молчит с тех пор, как приехал из Тасили.

«Значит, Андреоло знает все и нечего терять»,— подумал Тео- доро и шагнул к двери.

Андреоло сидел за столиком боком к вошедшему и глядел в окно. Его длинное с редкой бородкой лицо было непроницаемым. Он как будто и не заметил брата, не пошевелился и после того, как Теодоро бросил в угол саблю и повесил плащ.

Теодоро молча сел 'в кресло, стоящее против камина. Он решил не говорить первым ни слова. «Пусть начнет мой братец, а я по его вопросам узнаю, что ему известно».

Молчали долго. Наконец Андреоло, не меняя позы, спросил:

—      Где же товар, братец? Почему Теодоро ди Гуаско является домой так скромно и тихо — без слуг, без охраны? Отчего так мол­чалив наш славный негоциант?.. Где наши общие деньги? Что мол­чишь? Говори! Говори!

—      Так ли уж я виноват? На нас набросилась многочисленная орда разбойников, и почти все слуги погибли. Меня и двух человек взяли в плен, только сегодня днем нам удалось бежать.

—      Пять или шесть разбойников — это, по-твоему, многочислен­ная орда? Он врет о гибели слуг, тогда как они все, как бараны, толпятся сейчас в Тасили во дворе отца.

—      Так почему же они убежали от пяти разбойников? Ведь их было двадцать человек, да я, да Памфило.

—      Себя ты можешь не считать- Ты спал в шатре и видел ра­достные сны! Почему погиб монах?! Потому, что он отстаивал на­ше добро, а ты сидел под кустом...

—      Неправда! — крикнул Теодоро. — Я бился рядом с монахом и, если бы не пришла к татарам подмога, я прогнал бы их.

—      А какого черта ты разлегся на этой поляне? Ты что, не мог пробыть без сна одни сутки и выспаться дома, благо тебе все рав­но где бездельничать?

—      Я не бездельничаю! — гневно воскликнул Теодоро и вскочил на ноги. — Это ты высыпаешься в курии и хоронишься в замке нашего отца, тогда как я в самом татарском пекле добываю для себя богатство!

—      Что же, по-твоему, выходит — не ты, а я трус?

—- Да! Ты трус! Трус!

—      Вы посмотрите на этого сопливого мальчишку. Он с двад­цатью вооруженными стражниками убежал от горстки вонючих татар. В твоих жилах нет капли крови от смелого ди Гуаско. Ты, как и твоя мать, был и останешься все тем же чомпи¹.

Этого Теодоро перенести не мог, и братья сцепившись, покати­лись по полу.

В это время широко распахнулась дверь, в комнату вошел ста-

рый ди Гуаско. Несколько мгновений он стоял на пороге, потом подбежал к братьям, хлестнул плеткой одного, другого.

—         Какие же вы, к дьяволу, братья после этого,— мрачно ска­зал отец. — Чувствовала моя душа, что сыны мои сцепятся, когда от слуг узнал, что вы оба тут.

Антонио долго глядел то на одного, то на другого сына и мол­чал. Затем неожиданно расхохотался.

—         Вот так распотешили меня мои сынки, сто чертей вам в печенку!—сквозь смех произнес отец. — Вы посмотрите-ка на себя! Дьяволы вы и дармоеды!

—         Это ты напрасно, отец,— угрюмо произнес Андреоло, выти­рая кровь с лица. — Об этом надо сказать братцу, а не мне. Это он проспал полторы тысячи сонмов.