Ребята утвердительно закивали.

— У меня листовку нашли, — прошептал Спиридон Щетинин. Смуглое горбоносое лицо его с темной черточкой усов над верхней губой выглядело взволнованным. Но на нем не было страха.

«Этот выдержит», — мельком подумал Николай, превозмогая разрывающую голову боль.

— И у меня их много забрали, — с трудом усмехнулся он окровавленными губами. — Говорите, что я давал вам листовки... а где брал, вы не знаете... Вы же на самом деле не знаете, откуда они... — Николай пытливо, сквозь застилавшие глаза радужные пятна, всматривался в каждого и понял по взглядам, что никто из них действительно этого не знал. — И про оружие помалкивайте... А где Костиков? — вспомнил вдруг он.

— Леву посадили отдельно, Николай Григорьевич. Говорят, у него клятвы обнаружили, — зашептал Кузьма Иванович, опускаясь возле Морозова.

«Неужели Костиков выдал?» Эта мысль не укладывалась в сознании. «Проговориться он мог. Но предать?..»

До самого утра арестованные не сомкнули глаз. А когда за окошком чуть забрезжил рассвет, их стали по очереди вызывать из камеры на допрос.

Стоянов приехал на службу раньше обычного. Поначалу он собирался лично допросить Костикова и только потом доложить капитану Брандту о ночном успехе.

Петров уже был на месте и ожидал прихода начальника. Услышав от него об убитом полицае, о пистолете, отобранном у Морозова, о двух бежавших после ареста, наконец увидев пачку листовок и партизанских клятв, Стоянов окончательно убедился в том, что городская полиция случайно напала на след подпольной комсомольской организации, которая так досаждала немцам и бургомистру.

Он приказал доставить к нему в кабинет арестованного Костикова и, не дожидаясь, пока того приведут, позвонил Брандту и сообщил радостную весть.

Брандт поблагодарил Стоянова за усердие и попросил к вечеру доложить в ГФП-721 результаты допросов. И хотя в голосе капитана Стоянов уловил недовольные нотки, он не придал этому никакого значения.

А между тем об аресте Костикова Брандт узнал еще до доклада Стоянова. Ему успел позвонить разгневанный гауптштурмфюрер Миллер — шеф зондеркоманды службы безопасности СД-6, а вслед за ним и сам начальник зондеркоманды СД-6 штурмбаннфюрер Биберштейн, приехавший в Таганрог из города Шахты. Оба они с возмущением потребовали, чтобы русская вспомогательная полиция не мешала работать немецким разведывательным органам, которые установили слежку за коммунистическими агентами. Арест Костикова сорвал их тщательно разработанный план.

Капитан Брандт пообещал во всем разобраться и наказать Стоянова за самовольные, несогласованные действия. Но, узнав из доклада начальника вспомогательной полиции, что вместе с Костиковым арестована целая подпольная группа, решил повременить с выводами. Ведь вспомогательная полиция подчинялась теперь ему. И если Стоянов на самом деле в одну ночь выловил этих бандитов, то и он, Вилли Брандт, заслуживает всяческого поощрения. Надо только вовремя и умело доложить обо всем начальнику ГФП-721 полицайкомиссару Майснеру и генералу Рекнагелю.

Стоянов уже успел вызвать следователей и дал им указание о немедленном активном допросе арестованных, когда Кашкин втолкнул к нему в кабинет Леву Костикова.

— Так вот ты какой, герой!

Опираясь на палку, Стоянов проковылял через весь кабинет и, разглядывая юношу, подошел к нему вплотную.

— Что ж ты, козявка, один против всей германской армии поднялся? Новый порядок тебе не по душе?.. Гляди-ка, храбрец, а дрожит как заяц, — рассмеялся Стоянов, оборачиваясь к стоявшему возле стола Петрову.

Костикова действительно знобило. Всю ночь он просидел на голом цементном полу в сырой холодной одиночке и продрог так, что до сих пор не мог отогреться. Сказывались и огромное нервное напряжение и сознание вины перед товарищами, чьи клятвы он не сумел надежно упрятать.

«Только бы не проговориться о городском штабе, о совещаниях у Василия, о других...» Но как он ни старался забыть обо всем, что знал, ему это не удавалось. Улыбающиеся лица Василия и Константина Афоновых, Пазона и Вайса, Тарарина и Морозова неотступно стояли перед его глазами. И чтобы не думать о них, он пристально уставился на Стоянова.

— Жид? — спросил тот.

— Нет. Я не еврей.

— А почему Левка?

Костиков устало вздохнул, пожал плечами.

— Комсомолец?

— Да! Член Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи.

— Ишь, какой разговорчивый! Где листовки печатали?

— Этого я не скажу.

— Кто дал тебе задание собирать бандитскую организацию?

— Никто не давал задания. Сами решили.

— Патриоты, значит? — насмешливо спросил Стоянов.

— Да, — коротко ответил Костиков.

Стоянов подумал, медленно покачал головой.

— Нет, патриоты на фронте дерутся, — сказал он. — А вы здесь в немецком тылу под мамкиными юбками остались. Думаете, вас за это Советская власть помилует?

Костиков промолчал.

— Ну так вот что, поиграли и хватит. Теперь у вас всех одна дорога. На Петрушину балку. Но ты парень толковый. Нам такие нужны... Расскажешь, чье задание выполнял, кто вас подбил организовать банду и снабжал листовками, останешься цел. Ну как, по рукам?

Костиков посмотрел на руки Стоянова, брезгливо поморщился и отвернулся.

— Жаль мне тебя, — сказал Стоянов. — Дураки вы. Восемнадцать щенков против такой силы поперли. На что надеялись?.. Комсомольцы! Вон Кашкин тоже комсомольцем был, — кивнул он на застывшего у двери дежурного полицая. — Так, что ли, Кашкин?

— Не, господин начальник, меня не приняли, — испуганно признался тот.

— И правильно сделали, — бросил Костиков. Он уже успел успокоиться, взял себя в руки.

— Ну ладно, побеседовали — и хватит, — сказал Стоянов и, подойдя к столу, достал толстую резиновую плетку. — На вопросы отвечать будешь?

— Нет! — твердо проговорил Костиков.

Стоянов приблизился и стал неистово стегать арестованного по голове, по плечам, по лицу. Плетка со свистом рассекала воздух. Прикрыв голову руками, Костиков продолжал стоять.

— Скажешь! Скажешь! Скажешь! — приговаривал Стоянов с каждым ударом. Наконец он в изнеможении опустил плеть.

Костиков молчал. На его щеках и на лбу вздулись малиновые рубцы, под правым глазом расплывался огромный синяк.

— Разрешите мне, господин начальник? — попросил Петров, молча наблюдавший эту картину.

— Валяй, попробуй. — Стоянов кивнул Петрову на резиновый шланг, лежавший на подоконнике.

Но тот подошел к столу, взял клятвы, листовки «Вести с любимой Родины» и подошел к Костикову.

— Вот эти клятвы, в том числе и ваша, обнаружены у вас во время обыска. Узнаете?

Костиков устало кивнул головой.

— А эти листовки обнаружены у вашего товарища, у Морозова. Кстати, вот и его клятва. Значит, это вы и ваши люди распространяли листовки по городу?

Костиков продолжал молчать. Его снова начал бить мелкий озноб. Правый глаз совсем заплыл.

— Вашу банду мы всю выловили. Вы это знаете, — продолжал Петров. — Эти клятвы, листовки и оружие — достаточные улики, чтобы сейчас же отправить всех на Петрушину балку.

— Что же вам еще от меня нужно? — тихо спросил Костиков.

— Фамилии тех, кто руководил вами, от кого вы получали задания. Только чистосердечным признанием вы можете искупить свою вину. О ваших показаниях никто не узнает. Если же вы будете упорствовать, мы сообщим вашим друзьям, что вы лично передали нам эти комсомольские клятвы. И, представьте себе, нам поверят. Ведь клятвы-то налицо, и хранились они у вас... Так стоит ли упорствовать, стоит ли заставлять нас прибегать к крайним мерам?

— Хорошо! Я сознаюсь... Я сам, по своей личной инициативе создал подпольную группу, в которую вовлек знакомых ребят. Это я заставил их написать клятвы и призывал бороться с оккупантами...

— Вот и прекрасно! — воскликнул Петров, придвигая Костикову стул. — Садитесь, пожалуйста. А я запишу это в протокол. — Он подошел к столу, сел в кресло Стоянова, достал ручку и принялся быстро писать.