Перед самым отъездом жена уговаривала Василия покинуть Таганрог и уйти вместе с ними. Но разве мог он покинуть людей, которые оказали ему доверие? Разве мог бросить на произвол судьбы созданную с таким трудом подпольную организацию и оставить ее без руководства в самый решающий момент? Все это он сказал жене. И хотя она понимала его, в ее взгляде была тоска. И тогда Василий подумал, что, может быть, никогда больше не увидит ни жену, ни сынишку, ни приемную дочку...

К середине марта фашисты и их прислужники — предатели Родины — приободрились. Немецкая армия закрепилась на старом оборонительном рубеже по реке Миус. Фронт стабилизировался. И хотя советские войска находились всего лишь на расстоянии пушечного выстрела от Таганрога, блюстители нового порядка надеялись, что это явление временное.

Прекратив эвакуацию тыловых учреждений, немцы спешно подтягивали свежие силы. Ночами по улицам города двигалась на восток боевая техника. На заводах ремонтировались танки, самоходные установки, грузовые автомашины, подбитые и покореженные в недавних боях.

В самом центре Таганрога расположился штаб генерала Неринга — командира 24-го танкового корпуса. По слухам, германское командование готовилось к новой решающей битве.

А народ голодал. За две зимы, проведенные в оккупации, горожане распродали и выменяли на продукты все вещи, нажитые десятилетиями. Базарные цены росли с каждым днем. Килограмм картошки стоил более ста рублей, килограмм масла — тысячу двести, да и то не всегда его найдешь. Немцы рыскали по дорогам и отбирали все, что крестьяне пытались провезти в город.

Бюллетени «Вести с любимой Родины» передавались из рук в руки. Из них люди черпали последние сообщения с фронта, в них искали ответа на вопрос, когда же Советская Армия освободит Таганрог. Но и руководители подпольного центра сами терялись в догадках по этому поводу. Вот уже более двух недель, как Василий Копылов ушел на ту сторону, но пока никаких сведений от него не поступало.

«До весны наши вряд ли перейдут в новое наступление, — раздумывал Афонов. — Для подготовки им потребуется не менее двух-трех месяцев. Морозов был прав. Надо активизировать действия подпольных групп».

Городской подпольный центр принял решение о массовых диверсиях на предприятиях города, об уничтожении предателей Родины, награжденных гитлеровскими орденами. В список приговоренных к смерти попали: Борис Стоянов, Александр Петров, редактор газеты Алексей Кирсанов, бургомистр города Таганрога. Наметили организовать покушение на генерала Неринга или Рекнагеля.

Вместо погибшего Николая Морозова главным пропагандистом члены штаба избрали Николая Кузнецова. Он сам теперь слушал сводки Советского Информбюро и составлял по ним тексты для бюллетеней «Вести с любимой Родины».

С наступлением теплых дней на улицах Таганрога все чаще стала раздаваться стрельба. Иногда город неожиданно содрогался от сильных взрывов. Правда, жители к ним привыкли: сказывалась близость линии фронта. И мало кто догадывался, что эти взрывы — дело рук советских патриотов, действовавших под самым носом у немцев.

Выполняя задание подпольного штаба, Анатолий Мещерин несколько дней продежурил у ворот проходного двора, поджидая автомобиль бургомистра. Он заранее изучил маршрут, по которому тот возвращался домой из бургомистрата. Казалось, все было продумано до мелочей. И когда в вечерних сумерках черный «оппель-капитан» выкатил из-за поворота, Мещерин отступил в глубь двора, вытащил автомат и, прошив длинной очередью поравнявшуюся машину, благополучно скрылся.

К сожалению, бургомистра в автомобиле не было. Только шофер получил пулевое ранение в руку да новенький «оппель» надолго вышел из строя.

Этой же ночью Георгий Пазон забросил гранату в окно дома, где располагалась конспиративная квартира ортскоменданта майора Штайнвакса. Взрывом был убит приехавший в Таганрог любимец адмирала Канариса — руководитель абвергруппы 10 1-Ц обер-лейтенант Локкерт, которому ортскомендант любезно предоставил свою конспиративную квартиру.

Отчаянную операцию провел и Сергей Вайс. Он воспользовался немецким легковым автомобилем, взятым из автомастерских для послеремонтной обкатки. И пока Георгий Тарарин на большой скорости гнал машину мимо гитлеровского склада с боеприпасами, Сергей Вайс успел бросить через забор две гранаты. Взрывы их изрядно переполошили немцев.

А Георгий Пазон вместе с Николаем Кузнецовым в одном из глухих переулков облили бензином и подожгли большой тягач с прицепом, груженный зерном. Немцы даже не попытались тушить этот пожар.

Много шума наделала ночная перестрелка, затеянная учителем Шаролаповым. Однажды, возвращаясь домой после посещения госпиталя военнопленных, куда он ходил по заданию Василия Афонова, Шаролапов увидел в кузове немецкого грузовика несколько ручных пулеметов. Искушение было велико. Видя, что возле машины никого нет, он схватил один пулемет и уже собирался втиснуть его под куртку, когда из ворот дома вышли два немца. Не раздумывая, Шаролапов метнулся в сторону и бросился бежать вдоль улицы. Гитлеровцы погнались за ним. Один из них выстрелил. Пуля просвистела над головой учителя.

Шаролапов забежал в первые попавшиеся ворота, пересек двор и спрятался за угол сарая. Вслед за ним во двор вбежали и немцы. С автоматами наперевес они медленно приближались к сараю. И Шаролапов решился. Подпустив гитлеровцев поближе, он расстрелял по ним половину обоймы из своего пистолета. Оба немца повалились на землю. А Владимир Иванович перемахнул через забор и исчез в темноте. Окружным путем он добрался до Василия Афонова.

Узнав о случившемся, Василий возмутился.

— Нельзя же из-за одного какого-то пулемета так рисковать собой и нашим общим делом, — сказал он. — Сейчас оружия у нас предостаточно. Только пулеметов больше двадцати штук. А вы так глупо себя ведете.

Шаролапов стоял перед Василием, словно провинившийся школьник.

За окном послышались чьи-то шаги. Дверь растворилась. На пороге кухни показался Анатолий Кононов.

— Здравствуй! — улыбнулся Василий. — Как дела на кожевенном? Дипперт еще жив или уже на том свете?

— На днях прямым сообщением туда отправится. Я Лиде Шляхтиной, поварихе его, яд передал. Мне Сахниашвили такой яд дал, который действует безотказно.

— И главное, тихо, — сказал Василий и глянул на Шаролапова. — Так-то вот, Владимир Иванович, действовать надо тихо. А уж если шум поднимать, так было бы из-за чего.

Петр Турубаров продолжал скрываться в погребе у Валентины Кочуры. Однажды вечером его навестил Василий.

— А что, Максим Плотников еще не был сегодня? — спросил он.

— Нет. Я его уже несколько дней не видел. Как принес он ведро картошки, так и не показывался.

— Картошка-то хоть вкусной была?

— А мы ее за один присест съели. Даже не успели распробовать...

— Неужели целое ведро сразу умяли? — Василий лукаво посмотрел на Петра.

Тот удивленно пожал плечами:

— А вы разве не знаете? Там картошки-то с гулькин нос было. Только верх присыпан. А снизу одни патроны. Вон они под сеном лежат, — Петр показал в угол погреба.

— Да... С продуктами у нас неважно. На вот пока, подкрепись. — Василий извлек из-за пазухи сверток и подал его Петру. — Здесь сало и немного хлеба. Остальное Максим сейчас принесет.

Наверху над распахнутым лазом склонилась Валентина Кочура.

— Василий Ильич! Петро! Идите сюда, в комнату. А я пойду на улице покараулю, чтоб никто не зашел случайно.

— Пойдем, Петро. Подыши свежим воздухом, — предложил Василий и поднялся по скрипучим ступенькам лестницы.

За ним выбрался из погреба и Петр.

— Неужто ты и не выходишь оттуда? — Василий кивнул на зияющее квадратное отверстие лаза.

— Почему? Иногда выползаю, правда, поближе к ночи. Изредка и во двор выхожу. Все звездами любуюсь. Выбрал одну, что поярче, с ней и перемигиваюсь, когда небо чистое. Только за ворота не выхожу... А на улицу страсть как хочется... — добавил он и глубоко вздохнул.