Когда в середине зимы на улицах Таганрога участились случаи убийств немецких солдат и офицеров, гитлеровская служба безопасности насторожилась. Начальник зондеркоманды СД-6 штурмбаннфюрер СС Биберштейн уже не раз наведывался в Таганрог и собирал экстренные совещания. Его сотрудники — гауптштурмфюрер СС Миллер, гауптшарфюрер СС Мюнц, штурмфюрер СС Квест, фельдфебели Адлер и Энгельгард почти ежедневно выслушивали сообщения платных агентов, но ничего утешительного выяснить им не удавалось.

С каждым днем Биберштейн все более убеждался в том, что в Таганроге действует хорошо организованная и надежно законспирированная большевистская организация. Ящик его письменного стола был буквально завален антигерманскими листовками и воззваниями. И хотя работой по борьбе с партизанами занималась тайная полевая полиция ГФП-721, именно ему, Биберштейну, хотелось первым напасть на след большевистской банды и тем самым утереть нос этому щеголю Брандту, который только пьянствует с начальником русской вспомогательной полиции и бахвалится, что уже уничтожил партизан в Таганроге.

Биберштейн не мог простить Брандту его внешний лоск, молодцеватую выправку и благосклонность генерала Рекнагеля. Сам Биберштейн был почти вдвое старше Брандта. Он болезненно переживал свою полноту, которая делала мешковатой его фигуру, лишала его воинской элегантности. Но и это было еще не все. Побывав недавно в Берлине, Биберштейн узнал о тайной вражде между абвером адмирала Канариса, которому подчинялось ГФП, и ведомством Кальтенбруннера, куда входила зондеркоманда СД-6.

К тому же Биберштейн не забыл историю с Костиковым. Ведь именно он, Биберштейн, получив от гауптштурмфюрера Миллера донесение агента Кондакова, приказал установить слежку за этим парнем. Он хотел нащупать весь выводок. А начальник русской вспомогательной полиции поторопился с арестом и вместе с Брандтом пожал лавры, раскрыв большевистскую молодежную группу.

Теперь штурмбаннфюрер СС Биберштейн жаждал реванша. Он совсем загонял своих подчиненных, обвиняя их и в лени, и в нерадивом отношении к службе, и в недостаточной любви к фатерланду. А те, в свою очередь, устраивали каждодневные разносы платным агентам, заставляя их и днем и ночью рыскать по Таганрогу и его окрестностям. Однако пока на удочку провокаторов попадались незарегистрированные коммунисты, комсомольцы. Это были не те, кого искал Биберштейн.

Правда, иногда удавалось ловить и явных разведчиков, засылаемых в немецкий тыл с особыми заданиями командования Красной Армии. Не выдерживая страшных пыток, некоторые из них начинали говорить. Но они так и не дали надежной нити к городскому подполью.

Потому-то с таким интересом отнесся штурмбаннфюрер СС Биберштейн к очередному сообщению одного из агентов, которое попалось ему на глаза среди других документов, подготовленных переводчиком Адлером. Биберштейн глянул на дату: «2.4.43 г.» — и вновь перечитал донесение:

Биберштейн надавил кнопку звонка. Появился адъютант.

— Срочно вызовите фельдфебеля Адлера и гауптшарфюрера Мюнца, — распорядился начальник зондеркоманды.

Первым в кабинет штурмбаннфюрера вошел молодой, пышущий здоровьем фельдфебель Адлер.

— Хайль Гитлер! — прокричал он, выкинув руку.

— Хайль! — торопливо ответил Биберштейн и, взяв со стола донесение, спросил:

— Скажите, Людвиг, этому вашему агенту можно верить?

— Да, экселенц! — Адлер тряхнул гладким зачесом цвета бледной соломы.

— Что вы собираетесь предпринять?

— По приказанию гауптштурмфюрера Миллера за советским разведчиком установлено наблюдение. К нему приставлен наш человек. Он сообщил нам, что Копылов уже приходил в Таганрог для установления связи. Я полагаю...

Адлер осекся на полуслове. В дверь шагнул гауптшарфюрер Мюнц. Бесшумной походкой он приблизился к Биберштейну и застыл в вопросительной позе.

— Дорогой Мюнц! Этого Копылова надо немедленно арестовать. Или вы ждете, когда это сделает капитан Брандт? Ваше наблюдение за ним будет дорого стоить германской армии. Я полагаю, он уже передает Советам ценные разведывательные данные. Медлить в подобных случаях непростительно. А все его связи постарайтесь вытянуть на допросах.

— Будет исполнено, экселенц.

— Да. А чтобы у этого красного не возникло подозрений, посадите с ним в одну камеру вашего агента. Может быть, он ему откроет свои тайны. Меня интересует его связь с Таганрогом. Действуйте!

— Будет исполнено, экселенц.

Адлер и Мюнц разом щелкнули каблуками и, повернувшись, направились к двери. Но перед тем как выйти из кабинета, гауптшарфюрер Мюнц остановился и вновь обратился к шефу:

— Господин штурмбаннфюрер! Мой доверенный из больницы военнопленных сообщил, что некий аптекарь Сахниашвили распространяет антигерманские листовки среди больных. Я распорядился арестовать его и провести расследование.

— Прекрасно, Мюнц. Но прежде чем отправить его в преисподнюю, заставьте его говорить. Я гарантирую вам железный крест, когда вы доложите мне, наконец, откуда берутся эти листовки в городе.

— Благодарю, экселенц. Будет исполнено.

Мюнц повернулся на каблуках и вслед за Адлером покинул кабинет. А штурмбаннфюрер Биберштейн принялся вновь просматривать скопившиеся за последние дни документы. Через несколько минут настойчивый зуммер полевого телефона заставил его поднять трубку.

— Послушайте, герр Биберштейн! Говорит генерал Неринг, — раздался в ней хрипловатый голос. — Мои солдаты наткнулись в поле на русского парашютиста. Прислать его к вам или можно похоронить самим?

— Ни в коем случае. Хоронить русских парашютистов — эта наша прямая обязанность, — вкладывая в свои слова иносказательный смысл, ответил Биберштейн.

— Тогда присылайте за ним своего человека.

— Благодарю, господин генерал. К вам прибудет моя машина.

Штурмбаннфюреру показалось, что в последних словах генерала сквозила насмешка. Приказав адъютанту срочно отправиться за русским парашютистом, Биберштейн задумался о превратностях судьбы. Генерала Неринга он знал уже более десяти лет, и тот никогда раньше не позволял себе говорить с ним в ироническом тоне. «Неужели последние победы русских так подействовали на армию, что высшие командиры стали пренебрегать службой безопасности?» — эта мысль породила другую, Биберштейн начал взвешивать положение на фронтах.

Из совершенно секретных документов он знал, что к марту 1943 года более ста немецких дивизий нашли свою гибель на Восточном фронте. Воспользовавшись наступлением Красной Армии, англо-американцы высадились в Северной Африке и потеснили корпус генерала Роммеля. А русские наглеют с каждым днем. В районе Новороссийска высажен мощный десант. Со дня на день ожидается их наступление на «голубой линии», куда пришлось стянуть все силы германской авиации. И наконец, эти лазутчики и парашютисты. Их тоже забрасывают неспроста. Видимо, и здесь, под Таганрогом, намечается наступление. «Я сам допрошу этого парашютиста и заставлю его сказать все», — решил штурмбаннфюрер Биберштейн.

Поэтому, завидев в дверях запыхавшегося адъютанта, Биберштейн поднялся из-за стола и расправил плечи.

— Где он? Где русский парашютист?

— Он в машине, господин штурмбаннфюрер, — адъютант выглядел смущенным.

— Почему он не доставлен в мой кабинет?

— Он мертв, господин штурмбаннфюрер. Мне передали труп.

— Что за чертовщина? Зачем же они его прикончили?

— Вы ошибаетесь, господин штурмбаннфюрер, они его не убили. Русского парашютиста обнаружили, когда он уже был мертв. Просто он встретился с землей еще до того, как успел дернуть вытяжное кольцо. Его парашют исправен, но в воздухе не был раскрыт. Возможно, не выдержало сердце. Вот его документы и деньги, — адъютант протянул шефу небольшой сверток. — Там в машине еще портативный радиопередатчик. Вернее, то, что от него осталось...