— Рога у малюток чешутся, — говорит дедушка Ман-сур.
Дедушка Мансур очень добрый, он любит не только маленьких детей, но и всех маленьких животных. Поэтому-то он и называет ягнят, как детей, «малютками».
Очень добрый человек дедушка Мансур, он не любит злых людей и наших врагов — фашистов, он сам говорил об этом.
Двери нашего сарая широко раскрыты. Все вышли на солнышко. Около сада бегает желтый теленок, который родился еще тогда, когда мама уезжала в другой город. Он вырос и играет один. По двору ходят гусак и гусыня; за ними, переваливаясь с боку на бок, спешат маленькие гусята, похожие на желтые пушистые клубочки. Гусак и гусыни водят гусят по двору и что-то им рассказывают.
Когда мама дома, мы с Оксаной берем гусят в руки — подержим немножко, погладим и отпускаем, а то опи начинают пищать, и гусыня очень беспокоится. Одного гусенка Оксана напоила водой с ладони.
Одному, самому красивому из этих гусят, я дал имя «Оксана». Но об этом я никому тогда не сказал и вам говорю только по секрету. Этого гусенка я узнаю даже издали: вот он стоит на камешке и поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, греется на солнышке.
Л куры-то, куры! Они ходят по всему двору и поют песни.
Как весело, когда на земле весна! Все радуются, все играют, все поют…
Мы с Оксаной сидим на бревнах около нашего сада. С этих бревен видно ближнее поле. На этом поле мама сеет пшеницу.
— Ямиль, погляди! Во-он за первым трактором кто-то стоит на сеялке. Это, пожалуй, наша мама! — говорит мне Оксана.
Я смотрю — верно, это наша мама!
— Оксана, — говорю я, — давай будем сидеть, взявшись за руки.
Сестра моя сейчас же протягивает мне руку. Весной ее голубые глаза стали еще светлее, а мелкие веснушки на носу светятся на солнце. Мама, наверно, видит нас издали и думает про себя: «Вот где мои дети уселись!»
— Мы тоже будем сеять пшеницу, когда вырастем. Ладно, Оксана?
— Конечно, Ямиль! Ты будешь управлять трактором, а я буду, как мама, стоять за сеялкой, — говорит Оксана, вскакивая на бревно и вглядываясь в черное поле, где гудит трактор.
Она долго стоит так, прикрывшись от солнца рукой.
Потом снова садится рядом со мной, и лицо ее делается очень грустным.
— Ямиль! У нас ведь была еще одна мама, — тихонько говорит мне Оксана. — Я знаю, что она была, только это где-то далеко-далеко… оочень далеко…
— В сказке, да? В давнее-давнее время, да, Оксана? Оксана качает головой:
— Нет, не в сказке… И та мама была тоже очень хорошая…
Я не понимаю, что говорит Оксана. Как это у нас могут быть две мамы! Ведь у каждого человека только одна мать и один отец. Что же она говорит, моя сестра! Я боюсь, как бы опа не заплакала. Но Оксана не плачет. Она спокойно сидит рядом со мной. Ветер треплет алую ленточку в ее волосах. Эта ленточка похожа на флажок, который висит над клубом. Я смотрю на Оксану и думаю о ее словах:
«Я знаю, что она была, только это где-то далеко-далеко…»
Кто же эта мама и почему она так далеко? Один раз Оксана уже говорила мне о ней, я очень удивился и даже спрашивал об этом свою маму.
— Оксана, наверно, рассказала тебе свой сон, — ответила тогда мама.
Почему моей сестре приснился такой непонятный сон? Мне хочется сказать Оксане что-то хорошее. Я вспоминаю вдруг белую березу в нашем саду.
— Пойдем в сад, Оксана! Я тебе отдам насовсем все сокровища, которые зарыты под березой. Ты очень удивишься, когда увидишь их.
Оксана смотрит в сад:
— Под березкой еще и земля не совсем просохла.
— Ну что же! Солнце скоро высушит землю. Пойдем скорей, Оксана!
Взявшись за руки, мы идем в сад. Под нашими воротами показывается рыжая голова. Я сразу узнаю сестру Марата — Фагиму. На нашей улице только одна такая рыжеволосая девочка, поэтому Фагиму ни с кем нельзя спутать. Вот она ловко ползет на животе, вылезает изпод ворот и вскакивает на ноги. Не одна Фагима знает эту лазейку, мы все лазим под воротами, так как крючок на нашей калитке прибит очень высоко и мы не можем ее открыть. Даже Марат не достает до этого крючка, но Марату уже восемь лет, поэтому он не хочет ползти на животе под воротами, а перелезает через забор.
Оксана увидела Фагиму и громко рассмеялась. Каждый радуется, когда приходит друг.
В обеих руках у Фагимы по бумажной галке. Одну она сует мне, другую — Оксане и быстро-быстро говорит, сально картавя:
— Малат всем четвелым сделал четыле галки. Когда птички полетят, будет здолово весело!
Фагиме уже шестой год, а она все еще картавит. Даже взрослые удивляются этому.
— Смотлите! — кричит Фагима и пускает Оксапину галку.
Бумажная птица вспархивает вверх и плавно летит. Фагима прыгает, а Оксана даже в ладоши хлопает от радости.
Я отдаю Оксане свою галку. Сестра моя взбирается на бревна и, размахнувшись, бросает птицу вверх. Бумажная галка переворачивается в воздухе и неожиданно опускается прямо на гусенка, который греется на камешке. От испуга гусенок падает на землю. Я не успеваю понять, что случилось, как Оксана уже бросается к гусенку и, присев на корточки, протягивает к нему руки.
— Ой, маленький, он ушиб ножку! — говорит она.
В это время сердитый гусак, громко шипя, налетает па Оксану, размахивая крыльями, бьет ее по спине и валит на землю. Сестра моя громко кричит. Фагима плачет. Я бросаюсь к гусаку и хватаю его за крыло. Гусак больно кусает меня за локоть. Крыло вырывается у меня из рук; сердитый гусак, разлетевшись, бьет меня обоими крыльями. Я падаю и вижу близко от себя мутные, злые глаза гуся. Больше я уже ничего не вижу и не слышу, обеими руками закрываю лицо и, свернувшись калачиком, прижимаюсь к земле. Я не кричу и не плачу. У меня нет привычки плакать, когда мне очень больно. Я крепко стискиваю зубы, а гусь щиплет и рвет меня.
Кто-то поднимает меня и ставит на ноги. Я открываю одил глаз и вижу дедушку Мансура. Вокруг него бегают Марат, Фарит и Фагима, а Оксана все еще сидит на земле и громко плачет. Я знаю — она жалеет меня.
— Открой-ка, сыночек, оба глаза, — говорит мне дедушка Мансур. Вот вражья птица! Чуть не погубила ребенка.
От этих слов и еще оттого, что моя зеленая рубашка разорвапа в клочья, мне хочется плакать.
— Сколько я говорил Кюнбике — не гусак это, а зверь… У ребенка могло сердце лопнуть…
Голос у дедушки Мансура такой ласковый, что мне хочется крепкокрепко обнять его. А Марат стоит рядом и презрительно улыбается:
— Один раз меня укусила бешеная собака, и то сердце не лопнуло. Если б ваш гусь напал на меня, я бы оторвал ему голову.
— Отолвал бы! Сам даже петуха боишься! — кричит брату Фагима.
— А ты не вмешивайся в разговор старших. Иди играй в куклы, обрывает ее Марат.
— Фагима говорит правду — ты хвастун, — храбро заявляет Фарит.
Марат быстро поворачивается к нему, и я вижу, что кулаки его сжимаются:
— Я, да?
— Ты!
— Эй вы, осенние петушки! Киш! Киш! — разъединяет их дедушка Мансур. — Играйте мирно. И тебе, дочь моя Оксана, хватит уже плакать. Сейчас придет с поля мама.
Дедушка Мансур идет к воротам.
— Не ссорьтесь, дети! — добавляет он, оглядываясь на пас. — Ведь завтра первомайский праздник. Это праздник дружбы!
Завтра Май! Мы сразу забываем свои неприятности, и, взявшись за руки, все пятеро кружимся и кричим:
— Завтра Май! Завтра Май! Завтра Май!
— Тетя Таскиля возьмет меня с собой па плаздник, — говорит Фагима.
— А мы пойдем сами, мама нас отпустит! Мы будем нести красные флаги! — радуется Оксана.
— Давайте пойдем все вместе! Все пятеро… нет, шестеро! Пусть пойдет и мой братишка Заман, — предлагает Фарит.
Наш друг Фарит любит ходить со всеми вместе и не старается чемнибудь выделиться, как Марат.
— А кто же будет у нас за главного? — спрашиваем мы друг друга. За бригадира или звеповода, хоть понарошку?