Я закрываю выход. Слушаю про будущие продажи, про квесты, про кровь, про рубилово и снова про мечи и доспехи. Он идет меня провожать и говорит про будущие продажи. Я спускаюсь по лестнице.

Лента Мебиуса. Он укусил себя за хвост… Круг.

Интересно, что будет, когда он доберется до головы… Глупо было и пробовать.

Я видел его книгу про орков. Она написана очень скверно. Орки общаются русским матом. У них ятаганы, мечи, кольчуги — а герой попал туда из горячей точки. Об этом все пишут. Продается неизменно хорошо.

Сейчас он пишет продолжение.

Большинству писателей выход не нужен.

«Помогу способному странствовать по чужим мирам найти выход. Телефон…»

Я выкладываю объявление на сайте с вакансиями. Мне звонят и спрашивают, что я курю, чем я колюсь и где это покупаю. У меня самого порываются купить анашу, глючные грибы, абсент и еще какую-то дрянь. Редко-редко звонят девочки — они надеются стать воительницами, королевами и богинями.

Я отчаиваюсь и почти перестаю ждать. Меняю номер телефона, но время от времени, поддавшись глупой надежде, снова использую старую сим-карту. Иногда звонят наркоманы и просто придурки. Иногда телефон молчит.

В конце концов я решаю ее выкинуть. На всякий случай, перед тем, как швырнуть злополучную симку в мусорное ведро, вставляю ее в телефон последний раз. Телефон почти тут же звонит.

— Я насчет чужих миров, — говорит на том конце линии насмешливый голос. — Ты врешь, как все — или вправду что-то можешь?

— Я могу. Вопрос в том, что можешь ты.

— Мне надо посмотреть, — говорят из трубки. — Ты где живешь?

Я отвечаю. Это ново.

— Свари кофейку, — говорят из трубки. — Сейчас подъеду.

Он потрясающе самоуверенный нахал — вот что я думаю.

— Ты, скорее всего, врешь, — говорят из трубки надменно и грустно. — Но я все равно приеду. На всякий случай.

Он заявляется через три четверти часа. Я отпираю дверь. Он маленького роста. Поношенный кожаный плащ. Очки. Над очками — хохолок цвета песка. За очками — живые темные глаза.

— Показывай, — заявляет он с порога.

— А кофе? — усмехаюсь я.

Он морщит нос.

— Кофе — потом.

Я открываю выход в коридоре. Кусок стены вываливается в ледяное, режуще-белое пространство. Бледное и мутное небо сливается с заснеженной землей; только полоска леса вдали делит застывший мир пополам. Черные деревья замерли в безветрии. Чужой мир полон мертвого холода.

Я сам от себя не ожидал. Этого места я еще никогда не видел. Но мой гость улыбается — у него ассиметричная улыбка, улыбка влево, я бы сказал — и делает шаг через барьер с такой легкостью, будто барьера не существует.

Будто это не другое пространство. Он выглядит как человек, выходящий в соседнюю комнату. Но меня поражает не это — он исчезает, перешагнув грань между мирами.

Точнее, наверное, сказать — изменяется. Но изменяется так радикально, что вообще перестает быть собой.

Он как-то раздвигается в высоту и ширину. Громадный мужик с широченной спиной — и бугры мускулов на спине распирают непонятно откуда взявшуюся малицу из оленьей шкуры, вышитую по подолу меховыми спиральками — вот кто он теперь. На его ногах — шнурованные кожаные штаны и мокасины. Он подпоясан широким ремнем; на ремне — деревянные ножны, из которых торчит костяная рукоять ножа в виде плывущего тюленя. Его новая фигура излучает варварскую силу.

Я потрясенно пялюсь в его спину — и он оборачивается.

Я вижу его новое лицо. Не его лицо.

Темная монгольская физиономия с высокими скулами и перебитым горбатым носом. В узких длинных прорезях век остро блестят глаза прирожденного следопыта. На лоб под капюшоном спускается масляно-черная прядь.

Он окликает меня гортанной фразой; я понимаю ее как зов — и бездумно шагаю вперед.

Барьера больше нет. Я лечу в снежную бездну.

Я стою по голень в снегу. Я вдыхаю злой воздух — и его острый лед жжет изнутри мою грудь; зеленоватые сполохи — игрушки Великого Духа — текут и пропадают в бледных небесах. Псы прилегли в снег перед нартой, над их мордами клубится пар. У меня слегка кружится голова.

— Отчего встал, Облако? — спрашивает мой товарищ. — Не пугай меня. Ты здесь или блуждаешь по нижнему миру?

— Я не помню, кто я, — бормочу я беспомощно. — Я не помню, кто ты…

Лицо моего друга делается озабоченным, почти испуганным.

— Это нехорошо, — говорит он. — Очнись и вспоминай. Не позволяй злобным тварям сожрать твой разум.

Я напрягаю память. Товарищ ждет. Псы повернули заиндевевшие морды.

И тут моя заблудившаяся в каких-то далеких холодных теснинах душа возвращается — меня озаряет вспышкой памяти, как ударом молнии. Это очень смешно — я хохочу.

— Ты не поверишь, Белый Лось!

Белый Лось неуверенно улыбается в ответ.

— Ты вернулся в срединный мир, Облако? Ух, я подумал, что Гнус натравил на тебя своих волков…

— Это Великий Дух подшутил надо мной, — говорю я, все еще смеясь. — У Гнуса не хватит силенок заставить волков из удела мертвых напасть на меня так издалека… Послушай, Белый Лось, это не злая, а очень смешная история. Я сейчас видел в снежном поле следы мягких лап — и пошел по следам. А они привели меня в дом белого человека! Я сам был белый человек — белее вареной куропатки — и смотрел на тебя из каменной норы, как сова глядит на свет. И моргал — вот так!

Я хлопаю заиндевевшими ресницами — и мой дорогой друг Белый Лось, мой защитник в срединном мире и побратим, наконец, тоже начинает смеяться.

— На каменную стену наклеена бумага, — продолжаю я, — а на бумаге висит плоская серебряная вода, как лед в замерзшем озерце. И я видел в этой воде отражение твоего лица — ты был похож на бобра, брат! Ты был почти совсем бобер, который услышал плеск весла каноэ — и страшно удивился.

— Сова и бобер! Какие мудрые звери в твоем глупом видении! — насмешливо говорит Белый Лось. — Ты вправду видел это или придумал для смеха? Чтобы я не беспокоился за тебя?

Я подхожу. На мне малица из белой замши, вышитая священными защитными знаками — красным бисером и красной шерстью. Мои косы покрылись изморозью; в них вплетены перья священного Ворона. У меня за плечом — мешок, я помню, что в мешке лежат мой одухотворенный семизвонный бубен, на ободе которого нарезаны имена моих покровителей, таловая колотушка и маленький, закупоренный и обвязанный пузырем горшочек с рыбьей кровью. Я вспомнил все: я — Облако, сын Высокой Скалы, шаман.

— Я видел наяву, — говорю я. — Ты знаешь, иногда я просто вижу.

— Ты — самый сильный шаман от верховья Черной реки до тальниковых отмелей, — говорит Белый Лось, гордо улыбаясь. — Кто еще может видеть другие места без песни и бубна? Ты прав, прихвостни Гнуса поджимают свои поганые хвосты, когда видят твоих друзей в трех мирах.

— Эта история — смешные пустяки, — говорю я.

— Девушка, которую ты вернул из мира теней — не пустяки.

Мы возвращаемся из стойбища по ту сторону ледяных холмов, стойбища наших северных соседей — айну. Девушка-невеста провалилась в полынью, от холода в ней загорелся жестокий огонь, пожирающий тело — я погасил жар песнями и умолил священного Ворона показать девушке дорогу из земли мертвых к родному дому. Мы с ней улетели вместе. Скелеты в нартах, запряженных дохлыми псами, не дождались ее души — я слышал раздраженное клацанье костей и унылый вой ветра в пустых грудных клетках, когда мертвые погоняли своих псов. На всякий случай, я задержался, чтобы пройти по следам их нарт до самого берега никогда не замерзающей Реки Снов — убедился, что скелеты пересели в каноэ и уплыли восвояси.

Мы с Белым Лосем уезжали из стойбища айну, когда девушка уже пила мясной отвар — на ее лицо вернулись живые краски. Ее жених подарил нам оленя; каменно-твердые куски туши привязаны к нарте, на них с интересом косятся собаки.

Ее жениху не придется вековать век в одиночестве или искать подругу за семь белых земель.