Перед самым выходом на разминку, когда Юрий тревожно прислушивался к непривычной тишине за дверью, вошел начальник депо. Лицо, как всегда, серьезно. Только глаза на этот раз смотрели мягче, а не как обычно — с подозрением и непонятным начальственным укором.

— Правильно, что настроились. Игра сегодня, можно сказать, политическая будет. Против всего фашизма. Он на нас пушки, а мы чихали на него! Мы не боимся. И ответим игрой, да такой игрой, чтобы все, кто пришел сегодня, надолго ее запомнили. Это, как сказал секретарь обкома партии, мобилизационная игра. А то кое-кто уже начал в панику бросаться!

— У нас таких нет, — вставил Юрий.

— Знаю, потому и говорю. Немцы немцами, а вы об очках думайте. А то в заварушке знаменцы уведут у нас игру, в следующее воскресенье и не наверстаешь. Смотришь — на будущий год они на первенство Российской Федерации поедут. И на наших же паровозиках! А мы только проводниками да машинистами…

— Игру не отдадим, Всеволод Михайлович, — сказал Пестов. — Ребята будут работать на совесть. Хотя, конечно, настроения необходимого нет. Я был у соперников…

— Ну и как они? — нетерпеливо спросил Всеволод Михайлович. — Ножи точат?

— Непохоже, скорее сопли распустили.

— Знаем мы их сопли! — подал реплику из угла Саша Толмачев — вратарь, а по профессии водопроводчик из горкомхоза. — Они и прошлый раз фертиль выкинули — мол, все больны, а как вышли — полезли, едва остановили…

Посмеялись. Но, когда выбрались из раздевалки, стало не до смеха. Стадион встретил сиротливой пустотой, такой пугающе непривычной, что все вновь умолкли и угрюмой нестройной толпой побрели на поле.

— Начальство приехало, — сказал Стас Тукмаков, рослый центрхав, наборщик из типографии Пестова, и кивнул на «скворечник» — небольшую беседку с крышей в самом центре главной трибуны. Там набилось столько народу, что, казалось, «скворечник» завалится.

Юрий лениво посылал Толмачу несильные мячи, не столько пытаясь разогреть вратаря, сколько проверяя себя: здорово ли сказывается вчерашнее гулянье? За необычностью сегодняшней обстановки на стадионе Юрий совершенно забыл о том, что вряд ли сможет играть с полной отдачей.

«И Пестов там, в «скворечнике»… Может, еще отменят игру? Зрителей почти нет. И не припомню, чтобы так мало народу было. Даже когда пацаны играют, и то болельщиков на трибунах хоть отбавляй. Футбол-то уважают…»

Совещание на главной трибуне затянулось. Большие часы с черными деревянными стрелками показывали уже пять минут лишку, а судейский свисток еще не прерывал разминку. Подошел Глеб.

— Судя по всему, можно сматывать удочки.

— Я бы с удовольствием. Нет настроения.

— А Сашок вроде прав — торгаши-то как яростно разминаются! То ли страху нагнать хотят, то ли наперед чуют, что игра не состоится!

— Это только наш Володенька в вечных сомнениях терзается. А те свое дело туго знают!

Свисток прервал их разговор. Юрий побежал вместе с командой под пустую трибуну, уверенный, что игры не будет.

Когда обе команды собрались, сверху спустился секретарь обкома партии, или, как называл его начальник депо, Хозяин. Черные круги под глазами Хозяина, человека, тяжело больного почками, но от болезни своей, может быть, и еще горячее любившего спорт, особенно футбол, стали еще чернее. Красные белки выдавали, насколько бессонна и тревожна была минувшая ночь. Видно, он знал многое гораздо раньше, чем другие, еще спокойно дремавшие в мирных постелях.

— Будем играть, — начал он. — Прошу меня извинить, что вынужден уйти, — дела. Сами видите. — Он широко развел руками, как бы призывая в свидетели пустые трибуны, с которых потекли к ним любопытные. — Желаю вам отыграть как следует. Кто знает, как сложится дальше?! Немцы бомбили Киев, Минск… Не исключено, что и до нас доберутся. Может, даже сегодня. А пока бомб нет, жизнь должна идти нормально. Прошу учесть: ваша игра — наше оружие против паникеров. Пусть людям будет стыдно, что они не пришли сегодня сюда. Начинайте.

Игра, если ее можно было назвать игрой, шла из рук вон плохо. Бежали вяло все. Токин же, находясь в очень выгодном положении для удара, промедлил и упустил мяч.

Подбежавший Глеб зло ткнул кулаком в спину:

— Ты чего коробочку раскрыл?!

— С левой на правую переложить хотел…

— «С левой на правую», — передразнил Глеб. — Тут за каждым пасом на четвереньках ползаешь, а ты верные шарики перекладываешь… Ух! — И, погрозив кулаком, побежал прочь.

Через минуту Токин снова дал петуха — оставшись метрах в пяти перед воротами знаменцев, он послал мяч в штангу пустых, неосмотрительно оставленных вратарем ворот.

— Специально в штангу выцеливал? — проворчал Глеб, оттягиваясь рядом к центру, поглядывая искоса на вратаря, выбивающего мяч от ворот. — Не попасть в такую дыру!

— Сам знаешь! — огрызнулся Юрий, утираясь подолом потной, из голубой ставшей черной футболки. — Говорил вчера — до утра болтаться не надо.

С трудом доиграв первый тайм, Юрий подумал, что и к лучшему, когда такой позорный футбол видит мало народу. Да и счет, собственно, соответствовал характеру игры — по нулям. Мяч, он не дурак, за здорово живешь в ворота не полезет.

По раздевалке медленно вышагивал Владимир Павлович, грузно перебрасывая с ноги на ногу свое тело.

— Что с тобой? — внезапно остановился он перед Токиным, тяжело дышавшим, почти завалившимся на лавку.

— А что? Не успел собраться! Со всяким бывает, — протянул Токин, думая, что Владимир Павлович имеет в виду мячи, которые он должен был забивать.

— Я не об этом… С тобой что? У тебя лицо белее снега…

— Устал… Все-таки не на лавке сижу! Поле большое…

Владимир Павлович помолчал, крякнул и отошел к молодому полузащитнику Федору Трушину, впервые поставленному в основной состав.

— Неудачное время мы с тобой, Федя, для дебюта выбрали. — Он полуобнял растерянного, вконец замотанного бессмысленной беготней Федора, и громко, чтобы слышали все, сказал: — Неудачное время, если даже такие красавцы, как Токин, забывают, что это футбол, а не игра в расшибалочку.

Юрий дернулся, чтобы ответить тренеру, но тот опередил его:

— Давай давай, капитан, посмотрю, что скажешь! Вместо того, чтобы молодым пример подавать, играешь худшую свою игру! И вообще… — Пестов говорил долго, наверное, все оставшиеся от десяти отведенных для перерыва минуты. Упреки его были не во всем справедливы, но, что поразило Токина, никто даже не сделал попытки оправдаться.

Второй тайм начался удачно. Уже на четвертой минуте Юрий с короткой, неожиданной и неуклюжей подачи новенького Трушина забил первый мяч. Забил красиво, элегантно, сам не ожидая от себя такой прыти. Видно, в какую-то минуту опыт поборол настроение — и получился сильный, без замаха, резкий удар.

Знаменцы понуро готовились начать с центра, когда Глеб, показывая на небо, сказал:

— Смотри-ка! Летят…

Вместо того чтобы остановить проходившего с мячом знаменца, Юрий закинул голову и над самыми вершинами высоких ракит увидел летящие куда-то мимо, как и утром, самолеты. Но потом они, один за другим, развернулись и пошли в сторону центральной трибуны.

Юрий обработал отданный ему мяч и отправил его на правый край одному из братьев Архаровых. А когда вновь взглянул на небо, самолеты висели прямо над полем, невысоко, чуть выше самых высоких ракит. Самолеты были чужие, холодные, с огромными крестами на крыльях и фюзеляже. От одного из них отделились черные точки и понеслись к земле. Из игравших, кроме Юрия, никто не смотрел на небо. И только когда дробным плеском близких взрывов колыхнуло небо, игра остановилась сама собой. С верхних рядов вниз сдуло остатки болельщиков. За центральной трибуной, там, где виднелась труба электростанции, взвилось к небу черное облако.

— Играть! — истошно завопил, сам не зная почему, Юрий и, погрозив кулаком в небо, подхватил мяч. Он держал его у себя в ногах и кричал: — Играть! Плевать на гадов! Будем играть!

Юрий побежал с мячом в сторону ворот знаменцев, низко наклонив голову, не обращая внимания на нарастающий рев самолета, выходившего из пике над самым стадионом. Он помнил только, что навстречу ему бежал почему-то не защитник знаменцев, а Владимир Павлович.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: