Но Калашников, взяв Алехина за плечи могучими ручищами, сажает его на место.

— Только без шуму! — грозно рычит он.

А Ленский уже бежит к официанту расплатиться за выпитое, и Алехин слышит, как он говорит:

— Поскорее, пожалуйста, а то наш товарищ совсем захмелел без настоящей закуски. Эх, зря мы шашлычок не заказали!

Все это происходит так быстро, что Алехин, действительно слегка захмелевший, и опомниться не успевает, как и Ленский и Калашников исчезают куда-то. Медленно поднимается он из-за стола и не очень твердой походкой идет к официанту, чтобы заплатить свою долю.

— Друзья ваши за все уже расплатились, — неприветливо заявляет ему официант. — А вы бы шли лучше домой, молодой человек. Больше я вам все равно не дам. А шуметь будете — милиционера позову.

«Вот это называется выпутался из беды!.. — мрачно думает Евгений, самыми обидными словами понося себя за доверчивость. — Как же я теперь расскажу об этом Миронову?»

С трудом отыскивает он автомат с газированной водой и выпивает сразу три стакана. Медленно идет боковыми аллеями к выходу из парка. Потом ходит по городу до тех пор, пока весь хмель не выветривается из головы…

Домой возвращается Евгений в одиннадцать вечера. Родители его еще не спят, они вообще ложатся поздно. Кивнув отцу, Евгений проходит в свою комнату. Распахнув окно, с удовольствием вдыхает свежий ночной воздух.

— Будешь ужинать, Женя? — спрашивает мать.

— Спасибо, мама, не хочется что-то.

Постояв еще немного у открытого окна, он начинает медленно прохаживаться по комнате, и утихшее было возмущение снова овладевает им.

— Мерзавцы! — вслух произносит он, стиснув зубы. — Надо же обнаглеть до такой степени!

— Что это Шерлок Холмс наш ругается там? — слышит он голос отца.

— А бог его знает, — тяжело вздыхает мать. — Нервным стал каким-то в последнее время.

Родители Евгения не очень довольны сыном. Считают, что подвел он их, не оправдал надежд. Мечтали, что их Женя, кончив десятилетку, как все нормальные дети, подаст заявление в университет, а он взял да и поступил в школу милиции. Мама до сих пор не может простить ему этого. Отец, правда, тоже не очень доволен, но за два года учебы Евгения в милицейской школе примирился, кажется, с его решением.

— Ну ладно, — заявил он как-то сыну, — милиция так милиция. Не мог на большее отважиться, иди той дорогой, какая посильна. Но только зачем же ты и тут выбираешь, что полегче? Шел бы в уголовный розыск, там с настоящими преступниками, с бандитами и убийцами вступил бы в единоборство. Опасная, но героическая работа! А ты вдруг в ОБХСС… Со спекулянтами, значит, будешь сражаться? Не ожидал я от тебя этого, Женя. Не очень-то, конечно, героическая и моя профессия, но я всегда мечтал о подвиге. А в войну, сам знаешь, в разведке служил.

Отец тяжело вздохнул и добавил сокрушенно:

— Старушек, торгующих дамскими комбинациями, будешь выслеживать? За стилягами, спекулирующими иностранной валютой, охотиться? Мелко все это!

Еще совсем недавно Евгений, пожалуй, вполне согласился бы с отцом. Его и самого работа не только в ОБХСС, но и вообще в милиции не очень прельщала. Как же, однако, случилось, что избрал он эту профессию?

А случилось все довольно просто: Алехина и еще нескольких комсомольцев после выпускных экзаменов в средней школе пригласили в райком комсомола. А там спросили: не хочет ли кто-нибудь поступить в двухгодичную школу милиции? Никто из выпускников не был готов к этому, планы у всех были иные. Заметив растерянность на лицах юношей, инструктор райкома сказал:

— Дело это добровольное, ребята. Вы не торопитесь с ответом. Подумайте хорошенько, а потом, через денек-другой, зайдите, и мы еще раз потолкуем. А сейчас с вами хочет побеседовать майор милиции.

Комсомольцы хотя и без особой охоты, но остались. Товарищ Волков, беседовавший с ними в тот день, стал теперь начальником Алехина. Он рассказал тогда ребятам несколько интересных эпизодов из работы милиции, но все это не очень их захватило. И когда молодые люди возвращались домой, Алехин заметил со вздохом:

— Майор этот ничем меня не удивил. В книгах читал я истории и поинтереснее. Но ведь не майор же нас зовет на работу в милицию, а комсомол. Значит, мы нужны там…

Заявив это, Алехин вовсе и не думал тотчас же принимать какое-либо решение, однако приятели его с таким высокомерием отозвались о работе в милиции, что это буквально взорвало его.

— Подумаешь, какие аристократы! — разозлился Евгений. — Они, видите ли, для более высоких профессий созданы!

— Что ты нас агитируешь? — иронически отозвался на это один из приятелей Евгения. — Взял бы сам да и пополнил собственной персоной ряды блюстителей порядка. А нам высокой сознательности для этого не хватает.

Остальные дружно и даже, как показалось Евгению, издевательски расхохотались. Это возмутило Алехина, и он воскликнул:

— Хорошо, черт возьми, я и докажу вам это собственным примером! Идите, учитесь на докторов и инженеров, которых и без вас хватает, а я отзовусь на призыв районного комитета комсомола — пойду туда, где сейчас во мне больше нуждаются.

И он действительно пошел. И не на другой день, а тотчас же, хотя приятели его были уверены, что это всего лишь эффектная демонстрация. Они не сомневались, что у дверей райкома он одумается. Но Алехин не «одумался». Он попросил у инструктора райкома чистый лист бумаги и тут же у него на столе написал заявление о своем желании поступить в милицейскую школу.

Незаметно пролетели годы учебы, а когда Евгений пришел домой после выпуска из милицейской школы и принес аккуратно завернутую в газету форму милиции, отец не без ехидства спросил его:

— Будешь, значит, щеголять теперь в этом роскошном мундире?

— Должен огорчить тебя, папа, — спокойно ответил ему на это Евгений, — почти не придется.

— Так и останешься, значит, в штатском костюмчике?

— Так и останусь. Работа наша не требует блеска. Чем скромнее, тем полезнее для дела.

— Ну и ну, — удивленно пробурчал отец. — По делам, стало быть, и форма. Скромненькая у тебя профессия, ничего не скажешь. Еще поскромнее моей, пожалуй, добавил он, усмехаясь.

И вот теперь, когда Евгений немного успокаивается после всего пережитого за этот вечер, ему очень хочется удивить отца, похвастаться перед ним.

Он открывает дверь своей комнаты и выходит в столовую. Отец все еще сидит в своем любимом кресле с газетой в руках.

— Скажи-ка мне лучше, папа, — обращается Евгений к отцу, — предлагали ли тебе когда-нибудь взятку?

— Что за нелепый вопрос?

— Ну, а все-таки? — настаивает Евгений.

Отец откладывает газету и задумывается.

— Помнится, был такой случай, — произносит он, наконец, сосредоточенно поглаживая лысину, аккуратно прикрытую зачесом длинных волос с левого виска. Прическу эту называет он в шутку «внутренним займом». — Но я тому мерзавцу чуть по физиономии тогда не заехал.

— Ну, а сколько же он предлагал тебе?

Отец смущенно улыбается:

— Сумма-то порядочная была. Тысяч, кажется, пять, если не больше.

— А ведь ты мне об этом не рассказывал никогда, Ваня, — укоризненно качает головой Анна Емельяновна.

— Не всякую же пакость тебе рассказывать, — брезгливо морщится отец.

— Ну, а ста тысяч тебе никогда не предлагали? — с деланным равнодушием спрашивает Евгений.

— Ста тысяч! — театрально простирает руки вверх Иван Сергеевич. — Ну, знаешь ли, моя скромная персона не удостаивалась еще такой чести. Да и вряд ли в наше время кто-нибудь в состоянии такие взятки давать. К чему ты это, однако?

— Да у нас тут одному оперативному уполномоченному предложили сегодня такую сумму, — тем же равнодушным тоном отвечает Евгений, возвращаясь в свою комнату.

— Ну и ну, — бурчит пораженный Иван Сергеевич. — Сколько же эти мерзавцы воруют, если в состоянии давать такие взятки?