— Совершенно правильно, — отозвался старик, обращаясь к толстяку. — Вы, господин бухгалтер Биацци, попросили меня принять адвоката Терразини, и я, не колеблясь ни минуты, согласился; вы всегда знакомили меня со стоящими людьми. — Старик повернулся к Терразини и, указывая на четвертого человека, обедавшего вместе с ними, сказал: — Нас тоже познакомил Биацци.

Четвертого звали Тано Каридди. Лощеный молодой человек, одетый чрезвычайно тщательно. Для сицилийца слишком высокий. Черные, как вороново крыло, вьющиеся волосы, а в глазах сверкает недобрый огонек. Их взгляд — жесткий и невероятно пристальный, словно он хотел пробуравить насквозь все, на чем ни остановится. Выражение лица говорило, что мир — это игрушка, созданная для его личного удовольствия. Услышав, что речь зашла о нем, он изобразил на бесстрастном лице некое подобие улыбки.

Старик положил свою руку с крючковатыми пальцами на плечо красавчика и пояснил:

— Сказать по правде, поначалу он произвел на меня не очень приятное впечатление. Но Биацци настаивал, говорил, что ручается за него. И теперь я не имею никаких возражений. Тано стал для меня просто незаменим.

— Вы преувеличиваете, — отозвался Тано.

Когда Биацци и Терразини собрались уходить, последний вернулся к прежнему разговору.

— Дорогой Антинари, — сказал он таким тоном, будто на что-то намекал, — если вы вдруг передумаете насчет острова, дайте мне об этом, пожалуйста, знать.

В его улыбке было какое-то особое магнетическое обаяние, каким обладают лишь на редкость фальшивые люди.

Старик был несколько ошарашен. Когда гости ушли, он посмотрел на Тано и спросил:

— Как, по-твоему, что было надо этому Терразини?

— Остров Семио: он же вам об этом сказал,

— Не-ет… — проговорил старик, слегка откинув свою большую голову. — Семио — это только предлог. Хотелось бы знать, что ему надо на самом деле.

Тано закурил, чиркнув золотой зажигалкой.

— Видите ли, — сказал он, — у адвоката Терразини были разные неприятности, и теперь он пытается вновь вылезти наверх. Ему необходимо опять включиться в деловую жизнь. А вложить капитал в ваш банк — для него замечательная возможность.

— Капиталы мафии в моем банке?

— Терразини нуждается в системе банков именно таких, как наш, с филиалами в других странах.

Старик задумчиво поскреб затылок.

— Капиталы мафии, — повторил он вполголоса. — Может быть, это счастливый шанс спасти банк — плод трудов трех поколений?

Напомнить ему о необходимости срочных решений примчался из Милана Дино Алесси.

— Этому банку, — мрачно сказал генеральный директор, — я отдал всю жизнь. Если ты и твой сын решили дать ему погибнуть, я этого не допущу.

Старик возразил, что не к чему так драматизировать положение.

— Мы поправим дело, — сказал он, подняв руку, — не спеша, спокойно отладим. Для начала, Карло дал мне доверенность. Я могу перевести ее на твое имя. Но сперва ты должен со всей откровенностью мне сказать, возможно ли спасти банк, не прибегая к операции, против которой возражает мой сын.

— Абсолютно невозможно.

— А если сын будет продолжать упорствовать?

— Эти люди не шутят, — с раздражением сказал Алесси. — Ты ведь знаешь правила игры. Мог бы хорошенько вбить их в башку своему сыночку.

— Да, да, конечно. Я с тобой вполне согласен, — поспешил успокоить его старик. — Карло человек неделовой, мы это прекрасно знаем. — Он ходил взад-вперед медленными шагами, заложив руки за спину. Вдруг остановился, приняв решение. — Я дам тебе доверенность, и ты подпишешь все что надо — вместо него. Ему мы ничего не скажем. Потом я сам поговорю с Карло.

Он поглядел на Алесси долгим взглядом, пытаясь прочесть, что у того на уме.

— Ну, этого достаточно?

— Не знаю. Твой сын потерял голову и способен наделать глупостей. Не уверен, что он сумеет держать язык за зубами.

Банкир нахмурился.

— Неужели дело зашло так далеко?

— Да, вот именно. Каково твое решение, ты предоставишь мне все полномочия?

Старик утвердительно кивнул головой. Он достал из ящика стола доверенность и передал ее Алесси.

— Хорошо, — сказал тот, — пожалуй, мы устранили препятствия, все согласовали.

— Кроме одного.

Алесси был на полпути к двери. Он приостановился и вопросительно посмотрел на банкира.

— Ну, я слушаю. Что ты имеешь в виду?

Старик выглядел усталым и взволнованным, в нем почти не осталось прежнего пыла.

— Дино, не забывай, что это мой сын!

С некоторым раздражением в голосе Алесси пробормотал:

— Хорошо, хорошо. — Быстро открыл дверь и ушел.

Не прошло двух-трех дней, как на остров Семио приплыли Джулия и Коррадо.

Они были уверены, что в доме нет ни души, и страшно удивились, увидев распахнутые двери и окна.

Кто мог находиться в доме?

— Эй! — крикнула девушка. — Есть кто-нибудь?

Ее голос прокатился по пустым комнатам, вызвав громкое эхо… Потом воцарилась мертвая тишина.

— Странно…

— Посмотри-ка внутри дома, а я проверю вокруг, — велел ей Каттани.

Джулия вошла в дом. Большая гостиная, застекленная стена которой выходила на море, была пуста.

Она подошла к двери в спальню. Заглянула внутрь и обмерла.

С потолочной балки свисала толстая веревка, на которой болталось тело ее отца. Лицо банкира было раздутое, лилового цвета. Под ногами валялся опрокинутый стул.

Джулию начала бить дрожь. Она обеими руками зажала рот, чтобы удержать готовый вырваться крик ужаса. С побелевшим лицом отступила на несколько шагов назад и как могла громко позвала:

— Коррадо, Коррадо!

Он прибежал, обнял Джулию, спрятал ее лицо у себя на груди. Когда к девушке вернулась способность говорить, она произнесла с истерическими нотками в голосе:

— Как я могла позволить ему уехать! Нельзя было его отпускать.

Каттани увел Джулию подальше от комнаты, где под потолком висел труп ее отца. А сам вернулся выяснить, как Антииари лишил себя жизни.

Действительно ли он покончил с собой? Каттани прикинул на глаз, какова высота балки, к которой привязана веревка. Она находилась на расстоянии, по крайней мере, трех метров от пола. Возникал вопрос, как банкиру удалось привязать веревку так высоко. Даже встав на стул, он бы не дотянулся. Нельзя предполагать и то, что он воспользовался лестницей или чем-нибудь еще — вокруг, кроме стула, ничего не было.

Странно. Странно, потому что в конце концов самоубийство казалось вероятным, раз одна попытка уже была.

Мог ведь вновь случиться приступ депрессии.

— Надо немедленно сообщить дедушке, — сквозь слезы проговорила Джулия.

Дед провел ночь, не сомкнув глаз, и у него ужасно болела голова. На рассвете он вызвал Тано и велел ему срочно пригласить Терразини.

Адвокат был несколько удивлен поспешностью, с которой его пригласили прийти.

— Что случилось? Уж не надумали ли вы продать Семио? — спросил он со своей хитрой улыбочкой.

— Нет, — ответил старик. — Речь идет о другом. — Он прищурил светлые глаза и сделался в высшей степени серьезен. — Мне необходима ваша помощь. Я хотел предложить вам одно дело.

Как раз в эту минуту зазвонил телефон. Подошел Тано и, коротко поговорив, повесил трубку. Потом приблизился к старику и голосом, не выдававшим ни малейшего волнения, объявил:

— Произошло несчастье… На острове Семио…

— Что-нибудь с сыном? — в тревоге воскликнул старик.

— Да, — продолжал Тано, — он покончил с собой.

На похороны прибыл из Милана Алесси. Вместе с ним приехала Анна. Совершенно без сил, с опухшими глазами и дрожащими руками. Она привезла с собой партитуру одной из опер Моцарта и потребовала, чтобы ее опустили в могилу вместе с гробом мужа.

— Это было его любимое произведение, — сказала вдова.

Местный врач, задыхаясь от своей полноты, осмотрел тело Карло. Потом спокойно сел, нацепил очки, взял чистый лист бумаги и мелким, аккуратным почерком написал, что смерть наступила «вследствие самоубийства».