Исходным пунктом Сунь-цзы во всех его советах и указаниях является мысль, что наилучшая война — это такая война, которая даёт максимум выгоды при минимуме вреда. Эта мысль проводится у него через весь трактат и находит яркое выражение в заключительной, XIII главе, где он называет «верхом негуманности» (а это в его устах есть наиболее сильное осуждение) жалеть средства на организацию военной разведки, или, иначе говоря, вступать в войну или вести войну вслепую, подвергая себя риску больших и ненужных жертв. Стремление во что бы то ни стало оградить своё государство от разорения и получить в свои руки противника тоже неразорённым, сохранить для себя всю его живую силу и материальные ресурсы, что именно и даёт подлинную выгоду, — такое стремление характерно вообще для военных и политических философов старого Китая. Война — «на втором месте», к ней прибегают тогда, когда другого выхода нет. «Поэтому тот, кто умеет вести войну, покоряет чужую армию не сражаясь; берёт чужие крепости не осаждая; сокрушает чужое государство, не держа своего войска долго». Кто это умеет, кто умеет сохранить в целости объект завоевания — страну противника, тот может, по словам Сунь-цзы, «оспаривать власть в Поднебесной», т. е. может претендовать на положение верховного правителя. Завоевание без сражений — наилучшее завоевание, война без военных действий — наилучшая война. Так полагает Сунь-цзы, а за ним и все выдающиеся военные писатели старого Китая.

Вэй Ляо-цзы IV главу своего трактата начинает следующими словами,-

«На войне бывают победы, одержанные посредством Пути; бывают победы, одержанные посредством мощи, бывают победы, одержанные посредством силы. Когда, поставив у себя высоко военное дело и оценив противника, приводят его к тому, что дух у него падает, войска рассеиваются, наказания, хотя и сохраняются, но не могут быть применены, это будет победа Пути. Когда, введя у себя все нужные законы и постановления, установив справедливые награды и наказания, создав удобные орудия (нападения и обороны. — Н.К.), внушают своему народу уверенность в победе, это будет победа мощи. Когда разбивают чужую армию, убивают её полководца; взобравшись на передовые укрепления противника, пускают в ход военное искусство, громят массы противника, захватывают его землю и, совершив такие подвиги, возвращаются домой, это будет победа силы».

Таким образом, и Вэй Ляо-цзы, подобно Сунь-цзы, считает, что наилучшая победа — это победа без сражений. К сражению следует прибегать только тогда, когда нет никаких других путей. «Оружие — это орудие бедствия, — предупреждает он, — борьба противна добродетели, полководец — это агент смерти. Поэтому к войне прибегают только тогда, когда это неизбежно» («Вэй Ляо-цзы», VIII, 28).

В «Диалогах» Ли Вэй-гуна в уста одного из собеседников — танского императора Тай-цзуна — вложены следующие слова: «Покорять чужую армию не сражаясь — это наилучшее, сто раз сразиться и сто раз победить — это среднее; рыть глубокие рвы, возводить высокие редуты и обороняться за ними — это самое худшее» («Ли Вэй-гун вэньдуй», III, 69).

Такая точка зрения, по-видимому, была характерна для китайской доктрины войны. Как уже было сказано, почти все выдающиеся авторы после Сунь-цзы в той или иной форме высказывают эту же мысль. Исторические хроники представляют дело так, будто и практика китайских войн свидетельствует о том же: в ряде случаев достигнутые победы они относят к категории побед, одержанных без сражений, причём именно такие победы оценивают очень высоко.

Как уже заведено в литературе старого Китая, эту тактику должны утвердить своим примером личности, которые принимаются за образец высшей государственной мудрости, — древнейшие легендарные правители Китая Яо, Шунь, Юй. Так, например, рассказывается, что во времена Шуня (2255–2205 гг. до н. э. по традиционной хронологии) восстала страна Саньмяо, т. е. племена мяо. Юй выступил на усмирение мятежников, но, увидев, что их страна по характеру своей территории очень хорошо приспособлена для обороны, счёл бесполезным пробовать покорить её оружием, как повествует хроника, вернулся со своей армией домой и энергично занялся у себя упорядочением своей страны, насаждением в ней благ культуры, поднятием благосостояния населения и этим добился того, что страна Саньмяо очень скоро сама изъявила покорность.

Во время Троецарствия (III в.) вэйский правитель Цао Цао (Цао-гун, т. е. император У-ди, 155–220 гг.) взял осадой хорошо укреплённый город Ханьдань и никак не мог взять одну из мелких крепостей Иян, защищавшуюся гарнизоном с храбрым Хань Фанем во главе. Тогда Цао Цао направил против этой крепости своего военачальника Сюй Хуана. Тот решил действовать иначе. Вместо того чтобы идти на приступ, он послал на стреле в стан противника послание Хань Фаню, в котором убедительно разъяснял всю бесполезность сопротивления и предлагал сдаться. Он сумел так хорошо развить свою аргументацию, что вполне достиг своей цели: убеждённый его доводами Хань, Фань прекратил сопротивление.

Такая тактика, говорят хроники, применялась и в междоусобных войнах, и во время восстаний, как, например, в конце Суйской эпохи в правление Ян-ди (605–616), когда одно из восстаний приняло большой и опасный размер. Отправленный против восставших полководец попробовал действовать методами беспощадного подавления, но этим достиг только того, что восстание разразилось с ещё большей силой. Тогда Ян-ди поручил усмирение другому своему полководцу — Ли Юаню, будущему основателю танской династии. Ли Юань принял совершенно иную тактику. Как передают хроники, он понимал, что восстание вызвано жестокостью самого Ян-ди и его тираническим правлением. Поэтому он вместо сражения принял все меры к тому, чтобы всякими благами, предоставленными восставшим, склонить их к прекращению мятежа, что ему и удалось. Таким образом, дело изображается так, будто бы с опасным восстанием было покончено без войны. Нетрудно, однако, увидеть, что со стороны Ли Юаня это был только искусный манёвр, предпринятый им ради своих собственных целей: стремясь низвергнуть Суйскую династию и самому захватить власть, он, естественно, пытался всяческими средствами привлечь на свою сторону симпатии населения, и кровавое подавление восстания вызвало бы озлобление не столько по адресу Ян-ди, сколько по адресу прежде всего самого усмирителя. Этим и объясняются действия Ли Юаня.

В период Троецарствия в Вэй без кровопролития было усмирено восстание одного из вэйских полководцев, разгромившего (в 244 г.) корейское царство Когуре, — My Цю-цзяня. Высланный против восставших другой полководец, Сыма Чжун-да (Сыма И, 179–251), не вступая в сражение, занял своими войсками основные стратегические позиции в районе восстания, занял расположенные в горных районах укреплённые пункты, тем самым обеспечив себе полное господство над всем районом. Третью часть своей армии Чжун-да направил в тыл армии восставших и отрезал им подвоз провианта и снабжения. My Цю-цзянь, увидев создавшееся положение, будто бы, как говорят хроники, понял, что сопротивление бесполезно, и прекратил борьбу.

Подобных примеров комментаторы трактата приводят много, но здесь важно отметить лишь то, что, согласно их концепции, древние правители и полководцы стремились покорить противника без сражения, главным образом, тремя способами: во-первых, картиной мудрого и просвещённого правления, благосостоянием государства, мирным преуспеянием своего народа, это само по себе должно было, по их мнению, производить сильнейшее впечатление на противника, во-вторых, можно было действовать на противника мудрой политикой по отношению к нему, политикой, исполненной внимания и уважения к его желаниям и нуждам, широко идущей навстречу его интересам, в-третьих, можно было достичь той же цели и мероприятиями военно-стратегического характера, ставящими противника в положение полной бесполезности сопротивления. Таким образом, орудиями бескровной победы являются культурный и политический престиж страны, умная и благожелательная по отношению к противнику политика и стратегическое обессиление его.