Будь ты проклят, супостат».
Федя ногу приподнял,
Поп вприпрыжку поскакал.
И, как каторжник, ругаясь,
Стал со всеми в ряд, шатаясь.
«Все, царь батюшка, на месте.
Сосчитал. Да, ровно двести.
Что прикажешь приступить,
Этим свиньям рыла бить?»
«Да, Федюша, приступай.
Сделай милость, начинай».
Федя всех гостей собрал,
После рассортировал,
Чарку водки пригубил
И к работе приступил.
Первых, тех кто постарее,
Поплюгавей, послабее,
Чтоб не тратить лишних сил,
Щелбанами уложил.
Тех же, кто поздоровее,
Посолидней, пожирнее,
Бил железным кулаком
Или красным сапогом.
И с удара одного
Все валились у него.
Вот, к примеру, князь Ямской,
На него глядит с тоской,
Рожу скорчил бородач
Хоть реви, а хочешь – плачь.
Будто свет ему не мил,
Жалко, жалко нету сил.
Только труд его напрасен,
Федя страшен и ужасен.
Федю этим не проймешь,
Он колючий, словно еж.
Ни креста на нем, ни веры
Только злость кипит без меры.
И под шепот: «Боже мой»
Он Ямского пнул ногой.
Тот тихонько закряхтел,
Метров на пять отлетел.
Головой о стенку шмяк,
Ухнул, охнул и обмяк.