Оказывается, Мюнхен практически забит немцами, и в вестибюле Кунст-театра тоже было полно немцев, которые стояли всюду и перед началом представления пили пиво и ели очень много репчатого лука с чесночной колбасой, и еще яйца, сваренные вкрутую, а потом опять пиво. Так что мне даже пришлось спросить мистера Споффарда, уверен ли он в том, что мы пришли именно в театр, потому что уж очень сильно пахло в вестибюле. Я имею в виду, что когда запах пива становится застарелым, он становится невыносимым. Но мистер Споффард, похоже, думал, что в вестибюле Кунст-театра пахнет не хуже, чем в любом другом месте Мюнхена. Ну и тут опять заговорила Дороти и сказала: «Вы можете говорить все, что хотите, о немцах, набитых искусством, но чем они действительно набиты — так это колбасой».
Ну и потом мы вошли в Кунст-театр. Но оказалось, что в самом Кунст-театре пахнет не лучше, чем в вестибюле. И оказалось, что весь Кунст-театр был в украшениях, похожих на требуху, которую развесили по стенам и позолотили. Вот только позолоты уже не было видно, потому что она была скрыта под толстым слоем пыли. Ну и Дороти огляделась вокруг и сказала, что уж если все это «kunst», то тюрьма в Нью-Джерси — это центр мирового искусства.
А потом началась «Кики», но оказалось, что это не та «Кики», которую играют у нас в Америке, потому что в этой «Кики» говорилось о большой немецкой семье, у которой, похоже, всегда все получалось. Но я хочу сказать, что, когда сцена постоянно заполнена двумя или тремя немецкими людьми и все они довольно крупных размеров, они действительно могут добиться чего угодно.
Дороти разговорилась с одним молодым джентльменом, который, похоже, был немецким джентльменом и который сидел позади нее и аплодировал артистам, как думала Дороти. Но оказалось, что он просто бил вареное яйцо о спинку ее кресла. Ну и оказалось, что он говорит по-английски, но с довольно сильным акцентом, наверное, с немецким. Ну и Дороти спросила у него, появилась ли уже Кики на сцене? И он сказал, что нет, но что она и в самом деле прекрасная немецкая актриса, которая приехала прямо из Берлина, и что мы обязательно должны дождаться, пока она не выйдет, даже если мы, похоже, ничего не понимаем.
Наконец она вышла. Я хочу сказать, мы поняли, что это была она, потому что немецкий джентльмен, друг Дороти, постучал ей по плечу сосиской. И тогда мы посмотрели на Кики, и Дороти, как всегда открыла рот и сказала: «Если бабушка у Шуман Хейнке еще жива, то похоже, что мы откопали ее в Мюнхене».
Мы не стали больше заставлять себя смотреть на эту Кики, потому что Дороти сказала, что сначала нужно было бы узнать, а крепкий ли фундамент у театра, а потом уже рисковать своими жизнями, глядя, как Кики играет эту знаменитую сцену, где она в последнем акте падает в обморок. Потому что, считает Дороти, если фундамент у этого здания такой же древний, как и запах, то театр может обвалиться, когда Кики грохнется на пол. И даже мистер Споффард был довольно разочарован, но горд, потому что, сказал мистер Споффард, он — стопроцентный американец, а это служит для немцев достаточным основанием, чтобы начать войну и против нас с Дороти, потому что мы тоже американцы.
Сегодня мистер Споффард собирается повести меня во все музеи Мюнхена, в которых полно искусства и которое я обязательно должна увидеть, но Дороти сказала, что вчера вечером в Кунст-театре она была уже наказана за все свои грехи и что теперь она собирается начать жизнь сначала и пойти на прогулку со своим немецким другом-джентльменом, который собирается взять ее в один дом под названием Half Brow — самый большой в мире пивной зал. Ну и Дороти сказала, что я могу совершенствоваться дальше и нагружаться искусством, тогда как ее вполне устроит сидеть в Half Brow и нагружаться пивом. Но Дороти никогда и не была «нагружена» ничем иным, кроме невоспитанности.
Итак, мы с мистером Споффардом и Дороти опять в поезде и все вместе едем в Вену. И я хочу сказать, что мы с мистером Споффардом весь день осматривали все музеи Мюнхена, но я не хочу об этом даже думать. Потому что, когда со мной случается что-нибудь ужасное, я всегда стараюсь вести себя так, как велит «христианская наука», и не думать о страшном, а всегда говорить, что ничего не случилось, даже если у меня сейчас ужасно болят ноги.
Но даже у Дороти вчера был в Мюнхене тяжелый день, потому что ее немецкий друг-джентльмен, которого зовут Рудольф, пришел за ней в одиннадцать часов, чтобы повести ее на завтрак. Дороти сказала ему, что уже позавтракала. Но ее друг-джентльмен ответил, что он тоже уже один раз сегодня позавтракал, но что теперь настало время для второго завтрака.
Ну и он повел Дороти в Half Brow, где уже в одиннадцать часов все едят сосиски и соленые крендели и пьют пиво. Ну а после того, как они съели свои сосиски и напились пива, он захотел повести Дороти на прогулку, но не успели они пройти и нескольких кварталов, как наступило время ланча. Ну и они съели очень сытный ланч, а потом он купил ей большую коробку шоколада с ликером и повел ее на концерт. После первого акта Рудольф проголодался, и им пришлось пойти и встать в вестибюле в очередь, чтобы взять несколько сэндвичей и пиво. Но Дороти не очень понравилось шоу, и поэтому после второго акта Рудольф сказал, что им и в самом деле лучше уйти, потому что все равно пора пить чай. Ну и после довольно сытного чая Рудольф пригласил Дороти на обед, а Дороти уже слишком ослабела, чтобы сказать «нет». Ну а после обеда они пошли в пивной зал за пивом и крекерами. Но в конце концов Дороти стала приходить в себя и попросила Рудольфа доставить ее обратно в отель. Ну и Рудольф сказал, что, конечно, доставит, но что сначала им нужно перекусить. Так что сегодня Дороти чувствует себя почти такой же разбитой, как и я, вот только Дороти — не последователь «христианской науки», и потому единственное, что она может, — это страдать.
Но, несмотря на все заповеди «христианской науки», я, кажется, и в самом деле начинаю чувствовать себя довольно беспомощной, когда подумаю о Вене. Ну, то есть я хочу сказать, ведь мистер Эйсман сейчас в Вене, и я не представляю, как я смогу проводить почти все время с мистером Эйсманом и почти все время с мистером Споффардом и при этом не дать им встретиться друг с другом?
Потому что мне кажется, что мистер Споффард не сможет понять, почему это мистер Эйсман тратит так много денег на мое образование.
Дороти по-прежнему старается меня расстроить, напоминая о мисс Чэпмен. Потому что Дороти говорит, что когда мисс Чэпмен увидит нас с мистером Споффардом вместе, то Дороти уверена, что мисс Чэпмен срочно телеграфирует известному специалисту по безумию. Так что мне приходится изо всех сил заставлять себя следовать заповедям «христианской науки» и все-таки надеяться на лучшее.
Итак, пока что все идет как нельзя лучше. Потому что мистер Эйсман очень, очень занят весь день своими пуговичными делами, и поэтому он велел мне ходить повсюду с Дороти. Так что весь день я ходила повсюду с мистером Споффардом. Ну а потом я сказала мистеру Споффарду, что мне и в самом деле не интересны те места, куда он ходит по вечерам, и что лучше я пойду спать, чтобы быть готовой к завтрашнему дню. Ну и потом мы с Дороти отправились на обед с мистером Эйсманом, а потом на шоу и в кабаре под названием «Красная шляпка», где и просидели до поздней ночи. И только благодаря шампанскому я смогла все это выдержать.
Так что если мы будем следить за мистером Споффардом и не будем все время налетать друг на друга в тех местах, куда он ходит смотреть на то, на что нам, американцам, смотреть не следует, то все обойдется как нельзя лучше. И я хочу сказать, я даже удержала мистера Споффарда от того, чтобы опять идти осматривать музеи, потому что сказала, что я больше люблю природу и что, когда вы смотрите на природу, вы можете смотреть на нее в парке, сидя в коляске, а это намного легче для ног. Ну и теперь он начинает говорить о том, как бы ему хотелось, чтобы я встретилась с его матерью. Так что похоже, что все и в самом деле складывается к лучшему.