Но вчера вечером мне пришлось очень нелегко с мистером Эйсманом. Потому что я хочу сказать, что по вечерам мистер Эйсман бывает в ужасном состоянии, потому что всякий раз, когда он договаривается о встрече на пуговичной фабрике, вдруг оказывается, что именно в это время все джентльмены в Вене идут в кофейни и сидят там. Или же всякий раз, когда он договаривается о встрече на пуговичной фабрике, некоторым венским джентльменам вдруг приходит в голову мысль устроить пикник, и тогда все они надевают короткие штаны с голыми коленками, и все они вставляют перья в свои шляпы, и все они идут в Тироль.

И это в самом деле очень сильно расстраивает мистера Эйсмана. Но я думаю, что если кто и должен расстраиваться, так это я, потому что, в конце концов, когда девушка не спит уже неделю, она не в состоянии ничем помочь тому, кто ходит весь расстроенный.

В конце концов я «сломалась», и мистер Споффард сказал, что, когда такая малышка, как я, пытается перевоспитать весь мир, она пытается сделать слишком много, особенно если начинает с такой девушки, как Дороти. Ну и еще он сказал, что в Вене есть знаменитый доктор, по имени доктор Фрейд, который может прекратить мои страдания, потому что он не прописывает девушке никакой медицины, а просто успокаивает с помощью психоанализа. Ну и вчера он привел меня к доктору Фрейду, и мы с доктором Фрейдом довольно долго говорили по-английски.

Ну и оказалось, что у каждого есть то, что называется «inhibitions» — это когда вы хотите сделать что-то и не делаете, ну а потом мечтаете об этом. Ну и доктор Фрейд спросил, мечтала ли я когда-нибудь о чем-нибудь? Но я сказала, что по-настоящему я никогда и ни о чем не мечтала. Ну, то есть я хочу сказать, что я так часто использую свои мозги в дневное время, что мне кажется, что ночью они уже неспособны ни на что другое, кроме отдыха. Ну и доктор Фрейд был очень, очень удивлен, увидев девушку, которая никогда и ни о чем не мечтала. Ну а потом он попросил меня рассказать ему все о моей жизни. И я хочу сказать, что он очень, очень симпатичный и что он, похоже, знает, как разговорить девушку. Ну, то есть я хочу сказать, что я рассказала ему такие вещи, которые я не доверила бы даже своему дневнику.

И, как мне показалось, он был очень, очень заинтересован девушкой, которая всегда делает все, что хочет. И он спросил меня, неужели мне никогда не хотелось сделать что-нибудь такое, чего я не смогла бы сделать? Ну, например, не хотелось ли мне когда-нибудь сделать что-нибудь действительно ужасное, ну, например, не хотелось ли мне когда-нибудь кого-нибудь застрелить? Ну и я сказала, что хотелось, но что пуля только задела легкое мистера Дженнингса и вышла с обратной стороны.

И тогда доктор Фрейд взглянул на меня раз, другой и сказал, что он все равно не верит, что такое может быть. А потом он позвал своего ассистента и все показывал на меня и что-то долго говорил своему ассистенту на их венском языке. А потом его ассистент посмотрел на меня так, словно я была каким-то необыкновенным случаем. И потом доктор Фрейд сказал, что все, что мне нужно, это заиметь несколько «inhibitions» и хорошо выспаться.

Дела и вправду принимают опасный оборот. Потому что вчера мистер Споффард и мистер Эйсман оба оказались в вестибюле отеля «Бристоль», и мне пришлось сделать вид, что я их не заметила. То есть я хочу сказать, что совсем не трудно сделать вид, что девушка не заметила одного джентльмена, но притвориться, что не видишь сразу двух джентльменов — это совсем не просто. Так что или скоро что-нибудь произойдет, или я буду вынуждена признать, что не все в жизни происходит к лучшему.

Итак, сегодня после полудня мы с Дороти договорились встретиться на чае с графом Сальмом. Но только в Вене это называется не «чай», а это называется «yowzer», и в Вене пьют не чай, а кофе. И я хочу сказать, что это выглядит довольно необычно, когда все джентльмены в Вене вдруг прекращают работу и идут в «yowzer» где-то через час после того, как все они закончили свой ланч. Но мне кажется, что время и в самом деле не много значит для венского джентльмена, за исключением того, когда нужно идти в «yowzer» и которое все они, наверное, ощущают инстинктивно. Но, похоже, они не очень-то расстроятся, даже если ошибутся и придут в «yowzer» слишком рано. Потому что мистер Эйсман говорит, что, как только наступает время заняться пуговичными делами, у венских джентльменов пропадает всякий интерес, пока, наконец, мистер Эйсман не становится таким нервным, что может закричать.

Ну и мы отправились в Deimels и встретились там с графом Сальмом. И в тот момент, когда мы с графом пили кофе, мы вдруг увидели, как появились мать мистера Споффарда со своей компаньонкой мисс Чэпмен, и мне показалось, что мисс Чэпмен долго смотрела на меня, а потом что-то долго говорила обо мне матери мистера Споффарда. Ну и я стала немного нервничать, потому что мне и в самом деле не хотелось бы, чтобы в этот момент мы были с графом Сальмом. Ну, то есть я хочу сказать, что было нелегко заставить мистера Споффарда поверить, что я пытаюсь перевоспитать Дороти, но если мне придется убеждать его, что я пытаюсь перевоспитать и графа Сальма, он может начать думать, что всему есть предел.

Но похоже, что мать мистера Споффарда довольно глуховата, потому что она пользовалась слуховой трубкой, так что я не могла не услышать довольно многое из того, что говорила обо мне мисс Чэпмен, даже если это и не такой хороший этикет — подслушивать чужие разговоры. Кажется, мисс Чэпмен называла меня «это существо», и еще она говорила, что именно я была причиной того, что голова у ее сына в последнее время забита чем угодно, только не заботой о матери.

Ну и тогда мать мистера Споффарда взглянула на меня раз, другой, хотя это не такой уж хороший этикет — разглядывать человека. А мисс Чэпмен все продолжала говорить о чем-то матери мистера Споффарда, и я услышала, как она упомянула Вилли Гвина, так что я думаю, что мисс Чэпмен навела обо мне некоторые справки, и мне кажется, что она слышала о том, что вся семья Вилли Гвина довольно долго беседовала со мной и уговаривала не выходить замуж за Вилли в обмен на десять тысяч долларов.

Так что мне бы хотелось, чтобы мистер Споффард представил меня своей матери прежде, чем она будет набита предубеждениями. Потому что мне начинает казаться, что одно событие нагромождается на другое, тогда как я почти на грани нервного срыва, и у меня до сих пор не было времени на то, чтобы последовать советам, которые дает девушкам доктор Фрейд.

Так что сегодня вечером я собираюсь сказать мистеру Эйсману, что хочу пораньше лечь, и после этого отправиться на прогулку с мистером Споффардом, чтобы посмотреть на природу. И тогда он, возможно, скажет, наконец, что-нибудь определенное, потому что ничто так не располагает джентльмена вести себя определенно, как прогулки на природе, особенно при луне.

Итак, вчера вечером мы с мистером Споффардом довольно долго гуляли в парке, но на венском языке это называется не «парк», а «Пратер». Ну и Пратер — это действительно божественно, потому что он почти такой же, как Кони-Айленд, но в то же время он в лесу и весь набит деревьями, и там есть довольно длинная дорога для людей, которые гуляют на лошадях с колясками.

Ну и оказалось, что мисс Чэпмен очень много наговорила обо мне матери мистера Споффарда. И похоже, что она наводила обо мне справки, и я была действительно удивлена, услышав все те слухи, которые мисс Чэпмен, похоже, разузнала обо мне, за исключением того, что мистер Эйсман занимается моим образованием.

И тогда я сказала мистеру Споффарду, что я не всегда была такой хорошей, как сейчас, поскольку мир был полон джентльменов, которые были не чем иным, как волками в овечьей шкуре, и которые только и делали, что злоупотребляли доверчивостью девушек. Ну и я и в самом деле не могла удержаться от слез. А потом я рассказала мистеру Споффарду, какой совсем малышкой из Литл-Рока я была, когда впервые его покинула, и тогда даже у мистера Споффарда на глазах появились слезы.