Нам же требовалось подчеркнуть совсем другое. Приемы остроумия и, скажем, анекдот — разнопорядковые явления. И поэтому анекдот, пародия или эпиграмма не могут быть включены в классификацию приемов остроумия. Это литературные жанры, в которых любой из приемов может быть использован.

Необходимо отметить и еще одно обстоятельство. Существует различие между формальными приемами остроумия и тем, что принято именовать «художественными средствами отражения комического».

Выделенные нами приемы — это структурно-логические формы мысли, рассматриваемые независимо от содержания. А в художественных средствах юмористики эти приемы воплощены с учетом конкретного содержания в разных модификациях. Так что полного совпадения здесь нет и быть не может.

Если все приемы объединить под общим названием «технику» остроумия и оговориться, что в понятие «техника» остроумия входит, вероятно, еще несколько приемов, ускользнувших от нашего анализа, то можно уверенно сказать, что техника — это необходимое, но недостаточное условие остроумия. Необходимое — потому, что то же самое содержание, изложенное в иной форме, может быть воспринято просто как справедливое замечание и перестанет быть смешным. Но одной формы явно недостаточно. Уже давно замечено любопытное свойство острот: они «стареют». Так, читая эпиграммы прошлого века, мы можем оценить мастерство авторов, но эпиграммы эти не вызывают у нас таких взрывов смеха, как в свое время, сто лет назад. Они потеряли актуальность. Люди, которые, в них осмеяны, для нас уже неинтересны, события той эпохи нас уже не волнуют. Эмоциональное отношение к событиям и людям стало иным — и эффект остроумия изменился, шутка как бы потускнела, вылиняла. Но нередко эпиграммы лишь тогда попадали в печать, когда их тема переставала быть животрепещущей:

жаловался на это обстоятельство А. К. Толстой. Правда, иной раз техника остроумия бывает настолько высока, что сама по себе все-таки оказывается достаточной, чтобы вызвать надлежащую реакцию. Такова, например, знаменитая эпиграмма Пушкина на графа Воронцова:

Современному читателю — не специалисту могут быть не ясны некоторые из содержащихся в ней намеков, но виртуозно примененный прием псевдоконтраста (ложное противопоставление) в сочетании с отточенным, динамичным стихом сделал эту эпиграмму немеркнущей.

Лишь немногие произведения сатирического и юмористического жанра оказываются долговечными. Здесь все дело в том, что именно служит объектом осмеяния. Если это какое-либо преходящее явление, то и остроумие оказывается преходящим. Если же объектом нападок служит какое-нибудь долговечное общественное учреждение или стойкое свойство человеческой натуры, то такое остроумие проходит сквозь века.

Интересна в этом отношении судьба сатирического стихотворения А. К. Толстого «Поток-богатырь». Сюжет стихотворения очень прост: на пиру у князя Владимира молодой богатырь Поток пустился в пляс, а затем, утомившись, заснул. Пробудился он от богатырского сна лишь спустя «полтысячи лет», в царствование Ивана Грозного. И вот что он увидел:

Эти строки не в полной мере были оценены современниками Толстого, но зато спустя много десятилетий они зазвучали вполне актуально; было время, когда это стихотворение не включалось ни в один сборник стихов поэта.

Когда мы говорим, что острота устарела, стала привычной, даже банальной, то здесь нужно учитывать одно обстоятельство.

Повторяющаяся острота поблекла, набила оскомину взрослому человеку, который уже не раз слышал подобные ей или однотипные по приемам и содержанию шутки. Но всегда найдутся люди с более ограниченным опытом, для которых престарелые, поношенные остроты являются новостью и откровением. Вполне естественно, что многие шутки, юмористические повести и анекдоты «ушли» к детям. (Правда, эта закономерность относится не только к остротам, но и ко многим литературным произведениям вообще. Книги, которые некогда адресовались взрослому читателю, спустя 100–150 лет перешли в разряд детской литературы и являются сейчас по преимуществу достоянием подростков, как это случилось с Вальтером Скоттом, Александром Дюма, Жюлем Верном и многими другими.)

То, что сохраняет злободневность, — привлекает интерес читателя, формирует эмоциональный фонд, вне которого техника остроумия в большинстве случаев тщетна.

С легкой руки Дж. К. Джерома вот уже около столетия остряки всего мира вышучивают ошибочные прогнозы погоды. Во времена Джерома эти остроты, можно было причислить к удачным. Построены они в большинстве случаев на одной из модификаций приема «смешения стилей»: глубокомысленная, замысловато-научная терминология прогнозов — с одной стороны; и частые несовпадения реальной погоды с предсказанной — с другой. Обычное гадание на кофейной гуще давало не меньший процент сбывшихся прогнозов, и поэтому заумно-ученые формулировки метеорологов были комичными и располагали к шуткам. Но с тех пор положение изменилось — метеорология шагнула далеко вперед, и сейчас предсказания погоды стали куда более точными. И все же находятся любители, которые упорно продолжают острить на эту изжившую себя тему. Ясно, что сейчас такие остроты не могут иметь прежнего успеха, во-первых, потому что они изрядно надоели, во-вторых, потому, что изменилось эмоциональное отношение к предмету шутки.

Теперь перейдем к одному из главных вопросов. Исчерпывается ли остроумие применением перечисленных формальных приемов? Можно ли, освоив эти приемы, научившись пользоваться ими, тем самым овладеть остроумием? Возможно ли стать остроумным, если пожелать этого?

Жизненный опыт показывает, что — нет, нельзя. Никто не рождается остроумным и никто не учит остроумию. Вероятно, у некоторых людей есть способность, прислушиваясь к окружающим, читая, знакомясь с литературой и театром, выделять, и притом бессознательно, некоторые закономерности выражения мысли, которые именуются остроумием.