Интуитивно многие люди применяют информационный критерий для оценки, скажем, мастерства актёра, для тог, чтобы отличить хорошего чтеца от посредственного.
Когда человек читает «Евгения Онегина», то он не улавливает многих оттенков мысли, намёков, шуток. Когда «Онегина» читает подлинный мастер, то давно знакомые строки звучат как откровение. Артист доносит до слушателя информацию, скрытую в стихах, которую слушатель сам не может, не в силах ухватить. В идеале — по-видимому, недостижимом — артист должен выразить всю информацию стиха. Но именно потому, что этот идеал недостижим, именно потому, что актёр в разное время может передавать не одну и ту же информацию, читая те же самые стихи, — его искусство практически неисчерпаемо (вернее, может стать неисчерпаемым, если не погрязнет в штампах).
Известно, что число битов[10] информации в одном и том же зрительном раздражителе меняется в зависимости от того, кто воспринимает раздражитель. Необходима мера значения, мера смысла. Без этого применение теории информации будет, конечно, ограничено. Но высказывания о её полной непригодности кажутся нам чересчур решительными.
Стремление к экзактности, или, проще говоря, к большей строгости и точности, — это одна из самых характерных особенностей научного прогресса современной эпохи. Между тем понятия, которыми пользуется эстетика, зачастую расплывчаты, их определения сплошь и рядом допускают произвольные толкования. Критерии оценок весьма зыбкие, и отсюда столь частый разнобой, разноголосица во мнениях, яростные споры, в которых ни одна из сторон не в силах доказать свою правоту, ибо главным критерием оценок является «нравится» и «не нравится», а доводы подыскиваются потом, после чисто вкусовой оценки.
Решительные заявления «народ принимает» или, наоборот, «народ не приемлет», «народу чуждо» далеко не всегда достаточно обоснованы. Если бы проводились массовые дифференцированные опросы, то это всё же был бы один из критериев эстетической оценки, но эстетики пренебрегают статистическими методами, хотя и пользуются ими неосознанно и потому недостаточно строго. Здесь необходимо сделать важную оговорку. Если у большинства представителей данного коллектива мнения совпадают, то это значит, что у них субъективное восприятие оказалось сходным или даже одинаковым — в силу привычек, воспитания, одинаковых социальных условий и т. д. Но от этого восприятие не перестало быть субъективным, то есть в известной мере обусловленным психофизиологическими свойствами воспринимающего субъекта.
Приведём пример. Многим людям может нравиться сочетание красного цвета с зелёным. Но можно ли считать это сочетание объективно прекрасным? Для дальтоников, скажем, такого сочетания цветов вовсе не существует. Недостаток некоторых зрительных пигментов в сетчатке глаза не позволяет им отличить зелёный цвет от красного, и сочетание этих двух цветов не может быть для них ни прекрасным, ни безобразным. Нужен определённый физиологический механизм восприятия, вне которого не может быть никаких эстетических оценок. «…Для немузыкального уха самая прекрасная музыка лишена смысла, она для него не является предметом, потому что… смысл какого-нибудь предмета для меня (он имеет смысл лишь для соответствующего ему чувства) простирается ровно настолько, насколько простирается моё чувство»{10}.
В чём отличие музыкального уха от немузыкального? Можно ли превратить немузыкальное ухо в музыкальное? Ответ на эти вопросы даст психофизиология, которая должна стать для эстетики тем, чем стала квантовая физика для химии.
Роль социальных факторов в восприятии — огромна, но каковы бы ни были социальные факторы, они влияют на формирование эстетических критериев лишь через мозг отдельного человека в каждом конкретном случае. И поэтому для эстетики игнорировать физиологические законы работы мозга — значит уйти от науки в область словесной эквилибристики.
Стремление понять эстетическое восприятие и эстетические чувства, опираясь только на социологию, игнорируя психофизиологию человека, — столь же бесплодно, как и попытки биологического подхода к эстетике, без учёта социальных взаимоотношений.
Среди специалистов по эстетике чрезвычайно популярен анализ женской красоты, приведённый в диссертации Н. Г. Чернышевского. В частности, Чернышевский обратил внимание на то обстоятельство, что идеалы женской красоты у крестьян и представителей высших классов — различны, и указал на социально-психологические причины этого различия.
Но ведь здесь акценты можно расставить и по-другому. Как ни различны идеалы женской красоты в разных классах и обществах, но в этих идеалах всё-таки гораздо больше сходства, чем различий, потому что физиологическая природа человека остаётся прежней и не претерпела серьезных перемен за время существования цивилизации. Половое влечение и критерии выбора полового партнёра, возникшие в процессе эволюции, — это и есть та основа, на которую наслаиваются преходящие социальные факторы. Надо изучать и физиологическую основу и социальные наслоения. И то, и другое существенно важно. Следует только помнить, что физиологические факторы, врождённые и генетически обусловленные, служат для создания биологического вида, так как от выбора полового партнёра в значительной мере зависит, родится ли здоровое, полноценное или, напротив, нежизнеспособное потомство. Поэтому в процессе эволюции основные критерии выбора закрепляются очень прочно, и не следует забывать, что лишь на их основе формируются представления о женской и мужской красоте. Возможны, конечно, вариации и колебания, зависящие от эпохи и общества, но психофизиологическая основа остаётся неизменной. На биологический фактор накладываются очень существенные наслоения. Всё большее значение приобретает интеллект (духовное отвращение может иногда погасить половое влечение); это не значит, что интерес к физическим данным упал. Просто работает общая сумма требований и выбор становится всё трудней.
Применение вычислительных машин для подбора супружеской четы, как было испробовано в Англии, должно стать предметом изучения, а не зубоскальства, хотя первые опыты и были неудачными. Возможно, неудача обусловлена психологическими причинами — сознание, что нашли друг друга при помощи машины, действует так же, как сознание, что икра не настоящая, а сделана в лаборатории, что музыка сочинена не человеком, а машиной и т. д. Нужно думать — как преодолеть этот психологический барьер.
Конечно, если речь идёт о вещах не столь тесно связанных с инстинктом продолжения рода и с другими первичными влечениями, а связь эта более далёкая и опосредованная, то критерии красоты могут сильно меняться под влиянием условий жизни, воспитания и даже моды. И хотя мозг у всех людей имеет существенно одно и то же анатомическое строение, и законы психофизиологии для всех людей одинаковы — это отнюдь не предполагает нивелировки вкусов.
В коре существует большая избыточность анатомических связей; лишь часть из этих связей реализуется. Связи становятся проходимыми лишь в процессе обучения и накопления опыта. Цель и задача обучения — в нейрофизиологических терминах — превратить анатомические связи в связи функционирующие. И тогда на базе врождённой анатомической структуры, в существенных чертах одинаковой для всех людей, создаётся «действующая система». Здесь индивидуальные различия становятся весьма ощутимыми. И проявляются они как различия интересов, характеров, интеллектов и, разумеется, вкусов.
Эстетические чувства относятся к числу высших социальных чувств, но они возникли отнюдь не путём материализации некой мифической социальной субстанции. Эстетические чувства развились на базе обычного физиологического аппарата эмоций. Что это за аппарат? Это подкорковые узлы, прежде всего зрительные бугры (таламус), это кора головного мозга, это подбугорная область (гипоталамус), это вегетативная нервная система и железы внутренней секреции.