Я растерянно огляделся и встретил сочувствующий взгляд Хрулёва.

— Вы введите в графу оплаты своё имя и должность.

Я машинально послушался.

Надпись «оплатить» исчезла, сменившись надписью «оплачено».

— Всем эвакуированным с «Дайны М» начислен минимальный для проживания размер УДЕ, пока не восстановят собственные средства экипажа и пассажиров, — объяснил Хрулёв. — У вас они сейчас на ключ-карте, потом, если уедете от нас раньше, переведём, куда скажете.

— Спасибо, — сказал я, проверяя начисления. 270 условно-денежных единиц. Что ж, вполне.

— Не за что, — сказал Хрулёв. — Я-то здесь при чём? — Он шагнул во внезапно протаявшую в монолитной стене дверь.

— И всё равно — спасибо!

Я, в свою очередь, вошёл в другую открывшуюся дверь.

Стандартный гостиничный номер: комната с широкой кроватью, затемнённый пластик окна. Столик с консолью компьютера и жёсткий вращаюшийся стул. Встроенная дверь в душевую. Вот и всё. Стандарт. И причём здесь Хилтон?

Стянув комбинезон, я убрал его во встроенный шкаф.

Хотелось есть. Можно было бы поискать в компьютере ближайшее ночное кафе, наверняка здесь есть какое-нибудь дежурное, а то последний раз мы с Дашей перекусывали в вахтовом посёлке утром. Даша…

Чем я вообще занимаюсь? Следовало бы обдумать всё, случившееся за последние два дня, начиная с катастрофы, но в голову упорно лезли воспоминания о Дашиной улыбке, больших, иногда сердито прищуренных, синих глазах, напоминающем весеннюю капель смехе.

На консоли прозвучал гудок вызова. Хрулёв. Интересно, что ему нужно?

Я открыл дверь.

— Я прошу прощения, — чопорно произнёс Хрулёв, — но мне, кажется, что вас оставили голодным?

— Ну… да, — сказал я. — Только не «оставили»: кормить меня никто не обязан…

— Бросьте! — перебил Хрулёв. — Обязаны — не обязаны. — Он поставил на стол длинный пластиковый контейнер и открыл. — Угощайтесь.

— Благодарю. — Я достал из контейнера завёрнутую в салфетку ложку. — Пахло одуряюще вкусно.

— А хотите выпить? — вдруг предложил Хрулёв, глядя, как я расправляюсь с порцией гуляша. — Не подумайте ничего, но после крушения «Дайны М» мы все на взводе.

— Даша говорила — сердечники к преобразователям.

Я провёл рукой по стене над консолью, открыл встроенный бар. Он был пуст, если не считать бутылки с водой и колбочки с соком. Рюмки, правда, имелись.

— Доставайте-доставайте. — Хрулёв вытащил непонятно откуда небольшую плоскую фляжку.

Он свинтил крышку и разлил светло-коричневую жидкость.

Коньяк и очень неплохой.

Я вытер салфеткой ложку и протянул Хрулёву, но тот лишь покачал головой.

— Спасибо, не нужно. Коньяк вообще не закусывают, да и пить его следует из специальных бокалов. Это я уж так — чисто по-русски. Вы ведь русский?

— Марсианин, — пробурчал я с набитым ртом, — теперь.

— Теперь мы все марсиане. — Хрулёв налил ещё. — Предлагаю перейти на «ты».

— Поддерживаю. — Я сунул ему руку. — Илай.

— Сергей.

Мы чокнулись и выпили. Сергей налил ещё по одной, но пить не торопился. Дождался, пока я закончу трапезу и, положив ложку внутрь пластикового бокса, закрою крышку, лишь тогда пригубил напиток. Я блаженно откинулся на стуле и последовал его примеру, хотя и пить уже не хотелось.

— Даже не знаю, с чего начать, — сказал Хрулёв. — Если честно, просто никто из наших больше в гостинице не живёт, у всех свои апартаменты. А я на срыве. Сердечники — моя епархия, и сегодня в Администрации на них официально поставили крест.

— Сочувствую. — Мы помолчали. — А почему ты живёшь в гостинице?

Сергей скривился.

— У меня коттедж в Северном, мы там с женой живём. Работаю большей частью на зондах. Зачем мне ещё комнаты?

— Действительно, — согласился я. — А что, с сердечниками так серьёзно? Извини, вопрос дурацкий.

Сергей пожал плечами.

— Без атмосферы, конечно, не останемся. Но мы и так от графика отстаём, а без сердечников к зондам…

— А Дарья говорила, что вы наоборот — опережаете график, — припомнил я.

Хрулёв хмыкнул.

— Смотря какой. Если утверждённый Землёй для всеобщего пользования, то да, идём с опережением. А если наш внутренний, на который мы ориентируемся, то отстаём и сильно. Да ещё выбрыки марпоники!

— Ты о чём? — не понял я.

Сергей отхлебнул из рюмки, я скопировал, и он улыбнулся.

— Процесс терраформирвания, иначе геообразования, на самом деле тайна за семью печатями. Это как с рождением человека, всё по полочкам разложили: и как происходит зачатие и почему, и как растёт плод, и как происходит рождение — всё. Но откуда, грубо выражаясь, дети берутся, не знаем. Так и здесь. Взять хотя бы каньоны. Принято считать их лёгкими Марса. Ещё бы, тут и террамодуляторы, и фиксированные на орбите климатические преобразователи, и окружающие поля марпоники. А если для планеты это не лёгкие, а раны?

Хм, интересное замечание.

— Вот мы запустили процесс и смотрим. Магнитное поле — да! Это хорошо! Атмосфера — вообще замечательно! А вот куда подевалась вода? Планировалось, что при терраформировании произойдёт возгонка, после чего пар осядет на поверхности, вернее, его впитает марпоника и начнёт первичную переработку на водород и кислород. Ещё и подпитываться будет водородом. А водород исчез. Нет его! Куда, спрашивается, исчез? В космос? Обязательно бы отследили. Вот картина: кислород есть, водорода нет.

— Сомневаюсь.

— Да нет, есть-то-он-есть. Мало, очень мало. Кстати, штолен-проходчики занимаются отнюдь не поисками воды. Вернее, не только поисками. Терраформирование Марса привело к тому, что залежи всех полезных ископаемых — всех, без исключения! — оказались перемешаны между собой в единую массу, покрыв этаким «блином»-слоем поверхность планеты. Бригады штолен-проходчиков корректируют уже имеющуюся систему штолен терраформирования в узор для модулированного излучения м-реакторов. По уверениям Администрации и большей части научного истеблишмента — способного послужить катализатором для выпадения из общей массы трансурановых элементов и концентрации их для начала.

— Сильно! Сделать из целой планеты лабораторию! А не страшно?

— Поначалу было, теперь привык. И я всё-таки больше с марпоникой связан, чем с терраформированием. Ты, кстати, в курсе, что изначально экспериментировали с хлореллой?

Я кинул.

— Видишь, в курсе. А большая часть народу не в курсе и не хотят быть в курсе. Даже здесь, на Марсе. В любом случае, марпоника — это растение. Она и задумывалась и выращивалась, как растение.

Он замолчал.

— И что она? — поторопил я его. — Сделалась разумной в тяжёлых условиях Марса? Теория развития и сюда добралась? Так давай высадим её на спутниках Юпитера, там условия ещё тяжелее. И будет нам взращённый собрат по разуму.

— А ты не смейся! — неожиданно зло выдохнул Хрулёв. Он с размаху поставил рюмку на стол, жидкость выплеснулась и растеклась маленькой лужицей. — Не знаю, разумная она или нет, но ведёт себя уж точно не как растение, и не как животное, кстати. Я даже прибрасывал давнюю теорию о коллективном псевдоразуме, осознающим себя при перерастании количества в качество из собранных фрагментов-зёрен, чуть ли не до колоний разумных микробах додумался. Но нет, не сходится!

— И откуда такие мысли? — Я удивился. — У тебя есть факты? Достоверные.

Сергей скорчил подобие улыбки и потянулся бутылкой к моей рюмке, но я прикрыл её ладонью.

— Мне хватит. Спасибо за коньяк, но хватит. Так что с доказательствами?

Хрулёв немного поколебался, но потом закрыл крышку и поставил бутылку на стол.

— Достоверных нет, — сказал он как-то тоскливо. — Так догадки и предчувствия. Хотя кое-что я видел, и другие тоже. Вот пару дней назад, то есть, ночей, стебли начали волноваться. Ну, как волны на море, потом успокоились.

— И всё? — Даже на Земле трава шевелится на лугах.

— Да нет, не всё. Представь необъятное поле, насколько хватает глаз, и вдруг оно вспучивается бесконечными гигантскими фонтанами шевелящихся стеблей. Они брызжут во все стороны порванной на куски марпоникой, выдранными обломками скалистой почвы, и не приведи Господь угодить под такой обстрел! Некоторые обломки и стебли выбросило на орбиту. А потом эти фонтаны проваливаются внутрь, вглубь планеты, оставляя настоящие кратеры, которые в свою очередь смываются, разглаживаются катящимися вздутиями-волнами. Словно вздох великана.