— Садитесь и устраивайтесь поудобнее,— сказал Камерон.

Снова это звучало как приказ.

Он сел. И вдруг ему стало ясно, что Флоренс дала ему неразумный совет. Надетые перчатки наоборот только привлекали внимание к его рукам.

— Мы хотим задать вам только парочку вопросов.

Опять говорил Камерон. Он говорил почти непринужденным тоном в противоположность своей первоначальной застенчивости.

Стрикленд постарался скрыть свои руки, насколько это было возможно. Одну он просунул между ручкой кресла и своим бедром. В то же время другая, хотя бы частично, была скрыта в кармане пиджака.

Внезапно кто-то протянул ему пачку сигарет.

— Закуривайте, мистер Стрикленд.

Он машинально протянул руку, но тотчас отвел ее.

— Нет, благодарю. Я— сейчас я не хочу.

— Но -я прошу вас, почему же вы отказываетесь. Видите, мы все дымим.

— Я... я в данный момент не имею желания.

Пачка сигарет исчезла. Их истинная цель не была достигнута — или, пожалуй, еще не была.

— Какая причина вынуждает вас, мистер Стрикленд, надевать дома перчатки?

Кровь бросилась ему в голову.

— Я... я собирался уходить из дома.

— Но шляпу и плащ вы уже сняли.

Он тяжело вздохнул, затем попытался принять надменный вид.

— Может быть, здесь кому-нибудь неприятно, что я надел перчатки?

— Никоим образом,— вежливо ответил Камерон.— Но, возможно, это неприятно вам, мистер Стрикленд. Вы же надели их наоборот.

Действительно. Утолщенные рубцы были ясно видны. Должно быть, в спешке она неправильно их надела.

Его надменность исчезла. Краска тоже сошла с его лица.

• Они выжидали. Его руки казались ему непомерно большими; они сделались теперь центром внимания.

— Почему вы не хотите их снять, мистер Стрикленд?

Если Камерон когда-либо проявлял свою инициативу, то это было именно сейчас.

— Вы не можете принуждать меня в моем собственном доме снимать перчатки, если я сам этого не пожелаю,— единственное, что вырвалось у Стрикленда.

— Разумеется, не можем. Но тогда вы должны иметь основательные причины не желать этого.

— Вовсе пет! У меня нет никаких причин.

Он буквально обливался потом.

Почему же вы их до сих пор не снимете? Кажется, вам достаточно тепло. Теплее, чем нам всем.

Он взялся за кончики пальцев и потянул. Перчатка упала на пол.

Наступила абсолютная тишина. Только слышалось его учащенное дыхание, напоминавшее шорох шагов по песку.

~ Вот это вы и не хотели нам показать? Где это вас так поцарапали?

— Я... я не знаю. Как-то утром я проснулся и увидел это. Во сне... во сне я мог... Я видел сои...

Они молчали, но их презрение было так ощутимо!

В сущности, они задали ему всего два вопроса,

— Вы отрицаете, что она здесь была? Что в тот памятный вечер она появилась на вечеринке, которую устраивала ваша жена?

— Совершенно верно, я не признаю этого! — решительно ответил он.

— Позовите сюда слугу,—тихо сказал Камерон,— Мы допросим его еще раз в вашем присутствии.

Стрикленд жестом остановил его.

— Может быть, она была здесь. Я... я не видел ее, во всяком случае.

— Мы не можем доказать, что вы видели ее. Но мы можем точно доказать, что вы у входа кому-то сказали: «За это ты заплатишь мне своей жизнью».

Затем настала очередь второго и последнего вопроса.

— Вы так же не признаете, что в тот самый вечер, только много позднее, вы ходили к ней на квартиру? Сделали ей, так сказать, ответный визит?

— Да, это я так же не признаю. Меня видели здесь больше десятка людей. По окончании вечеринки я тотчас поднялся наверх и лег спать.

— Нам нет нужды беспокоить десяток людей. Достаточно одного. К примеру, водителя такси, который опознал вас по фото и который довез вас до ее дома.

Камерон обратился к одному из своих спутников:

— Приведите его сюда. Мы заставим его повторить свои показания.

Снова Стрикленд остановил его движением руки, затем бессильно опустил ее. Он дал этому шоферу тысячу долларов за то, чтобы тот держал язык за зубами. Что же могло заставить его внезапно изменить данному им слову? Ну, вероятно, тысяча пятьсот или две тысячи долларов, которые кто-то дал ему, чтобы он заговорил.

— Откуда у вас мое фото? — необдуманно спросил он.

Ему никто не ответил. Он видел их уклончивые взгляды и старался разгадать их значение.

Неожиданно в комнату привели Флоренс. Двое из них привели ее сюда. Негодующую, неохотно идущую Флоренс, с умоляющими глазами. Такую маленькую, такую беспомощную между этими здоровенными мужчинами.

Он привстал со своего кресла.

— Господа, я протестую! Вы не должны этого делать! Я требую, чтобы вы оставили мою жену в покое!

На него не обратили никакого внимания. Они вежливо предложили Флоренс стул. Она была настоящая леди. Леди, которая только на короткое время встала на одну ступеньку с ними, окруженная грязными проделками мужчин.

— Вы говорили, миссис Стрикленд, что тридцать первого мая ранним утром, после устроенного вами званого вечера, ваш муж не выходил из дома.

— Я говорила, что, насколько мне известно, мой муж не выходил из дома тридцать первого мая ни рано утром, ни позже.

— Почему вы настаиваете на этой, столь подробной формулировке? — спросил ее Камерон.

— А почему вы настаиваете на том, чтобы я изменила свои первые показания? — очаровательно улыбаясь, задала она встречный вопрос.

— Мы только хотим знать, настаиваете ли вы на своих первых показаниях или можете их пересмотреть?

— Я не изменю их,— коротко ответила она,

— Речь идет об очень серьезном деле, миссис Стрикленд,—Камерон с огорчением посмотрел на нее.— Даже очень серьезном. К сожалению, мы уже не исходим из тех предпосылок, которыми располагали при первом допросе. Поэтому я еще раз прошу вас заново дать показания. Водитель такси, некий Июлиус Глезер опознал в лице вашего мужа пассажира, которого он возил в ту ночь.

Он вынул из кармана конверт.

— Здесь тысяча долларов, которые он мне вручил и заявил, что получил их от вашего мужа как взятку. Ваше выгораживание мужа, несомненно, при других обстоятельствах помогло бы, но теперь это бесполезно. Итак, еще раз: выходил ли ваш муж из дома в ранний утренний час после вечеринки или нет?

— Можно ли принудить меня выступать против моего мужа?

— Нет, принудить вас нельзя.

После этого она замолчала. Как раз этим она уличила его больше всего.

Он видел, как они торжествующе переглянулись. Внезапно страх охватил его. Пришло время, когда он должен был пойти своим последним козырем. Это было единственное, что могло его спасти.

— Флоренс, покажи им лист бумаги! — неожиданно вырвалось у него.— Тот лист бумаги, который я отдал тебе!

Она непонимающе посмотрела на него.

— Какой лист бумаги, Хью!—спросила она наконец.

— Флоренс... Флоренс...

Им пришлось удержать его в кресле.

Она смущенно покачала головой.

— Единственное, что ты отдал мне, было...

— Да? Да? — спросили все разом.

Она взяла свою сумочку, помедлила, наконец вытащила из нее бумажку.

Она не отдала ему бумажку, но и не сопротивлялась, когда он взял ее у нее из рук. Она была настоящей леди и не могла позволить себе сопротивляться.

— Чек на пятьсот долларов,— прочитал вслух Камерон.—Выдан на предъявителя. Дата —30 мая, накануне убийства...

Она перепутала и сожгла не ту записку. Она сделала ужасную ошибку. Сожгла записку, которая могла его спасти, а вместо нее сохранила чек. Эту ошибку уже не поправишь, но чек выдан на предъявителя. Им может быть любой человек. Это еще ничего не значит, потому что он...

Камерой перевернул бумагу.

— Подпись,— сказал он,— Эстер Холлидей.

Наступила мертвая тишина. Затем вскрикнул Стрикленд:

— Нет! Этого не может быть! Чек не был подписан, когда я взял его! Это не ее подпись! Это невозможно! Она уже была мертвой, когда я... Это подделка! Кто-то другой мог...