- Проклят! Проклят! - со стоном вырвалось у Джованни. - Неужели ты уже

сделался так ядовит, что твое дыхание смертельно даже для этого ядовитого

существа?

В это мгновение из сада послышался мелодичный голос, полный нежности: - Джованни, Джованни! Час нашей встречи наступил, а ты медлишь!

Спустись вниз - я жду тебя.

- Да, - произнес вполголоса Джованни, - она единственное существо, которое мое дыхание неспособно убить. Хотел бы я, чтобы это было иначе.

Он поспешил вниз и спустя мгновение смотрел уже в ясные и любящие глаза

Беатриче. Еще минуту назад его гнев и отчаяние были так велики, что, казалось, он не желал ничего другого, кроме возможности умертвить ее одним

своим взглядом. Но в ее присутствии он поддавался влияниям слишком сильным, чтобы от них можно было отделаться в одно мгновение. Это были воспоминания о

ее нежности и доброте, которые наполняли его душу каким-то неземным покоем; воспоминания о святых и страстных порывах ее чувства, когда чистый родник

любви забил из глубин ее сердца, воочию являя умственному взору Джованни всю

свою хрустальную прозрачность, - воспоминания, которые, умей он их только

ценить, показали бы ему, что все уродливые проявления тайны, окутывавшей

девушку, были химерами и какая бы завеса зла ни окружала ее, Беатриче

оставалась ангелом. И все же, хотя и неспособный на такую возвышенную веру, он невольно подчинялся магическому влиянию ее присутствия.

Бешенство Джованни утихло и уступило место глухому бесчувствию.

Беатриче со свойственной ей душевной чуткостью сразу поняла, что их

разделяет мрачная, непроходимая бездна. Они долго бродили по саду, грустные, молчаливые, и наконец подошли к фонтану, посреди которого рос великолепный

куст с пурпурными цветами. Джованни испугался той чувственной радости и даже

жадности, с какой он начал вдыхать его пряный аромат.

- Беатриче, - резко спросил он, - откуда появилось это растение?

- Его создал мой отец, - спокойно ответила она.

- Создал! Создал! - повторил Джованни. - Что ты хочешь этим сказать, Беатриче?

- Моему отцу известны многие тайны природы, - отвечала девушка. - В тот

час, когда я появилась на свет, из земли родилось и это растение, произведение его искусства, дитя его ума, в то время как я - лишь его земное

дитя. Не приближайся к нему! - воскликнула она с ужасом, заметив, что

Джованни сделал движение к кусту. - Оно обладает свойствами, о которых ты

даже не подозреваешь! Я же, дорогой Джованни, росла и расцветала вместе с

ним и была вскормлена его дыханием. Это была моя сестра, и я любила ее как

человека, ибо - неужели ты не заметил этого? - надо мной тяготеет рок!

Тут Джованни бросил на нее такой мрачный взгляд, что Беатриче, задрожав, умолкла. Но, веря в его нежность, она покраснела от того, что на

мгновение позволила себе усомниться в нем, и продолжала: - Моя участь - результат роковой любви моего отца к науке. Она отделила

меня от общества мне подобных. До той поры, пока небо не послало мне тебя, любимый, о, как одинока была твоя Беатриче!

- Такой ли ужасной была эта участь? - спросил Джованни, устремив на нее

пристальный взгляд.

- Только недавно я поняла, какой ужасной она была, - ответила она с

нежностью. - До сей поры сердце мое было в оцепенении и потому спокойно.

Долго сдерживаемая ярость прорвалась сквозь мрачное молчание Джованни, подобно молнии, сверкнувшей на покрытом тучами небе.

- Проклятая богом, - вскричал он с ядовитым презрением, - найдя свое

одиночество тягостным, ты отторгла меня от жизни и вовлекла в свой адский

круг?

- Джованни… - только и смогла вымолвить Беатриче, устремив на него

взгляд своих больших и ясных глаз. Она еще не осознала всего значения его

слов, но тон, которым он произнес их, как громом поразил ее.

- Да, да, ядовитая гадина! - продолжал он вне себя от гнева. - Ты

добилась своего и заклеймила меня проклятием. Ты влила яд в мои жилы, отравила мне кровь и сделала из меня такое же ненавистное, уродливое и

смертоносное существо, как ты сама, отвратительное чудовище! А теперь, если

наше дыхание одинаково смертельно для нас, как и для всех других, - соединим

наши уста в поцелуе ненависти и умрем.

- Что со мной? - со стоном прошептала Беатриче. - Святая мадонна, сжалься над моим разбитым сердцем!

- И ты еще молишься? - продолжал Джованни все с тем же дьявольским

презрением. - Разве молитвы, срывающиеся с твоих уст, не отравляют воздух

дыханием смерти? Что ж, хорошо, помолимся, пойдем в храм и опустим свои

пальцы в чашу со святой водой у входа! Те, кто придет после нас, падут

мертвыми, как от чумы. Мы можем еще осенить воздух крестным знамением -

изображая рукой своей священный символ, мы посеем вокруг себя смерть!

- Джованни, - ровным голосом произнесла Беатриче, скорбь которой

приглушила ее гнев. - Зачем соединяешь ты меня и себя в этих ужасных

проклятиях? Ты прав, я чудовище, но ты? Что тебя держит здесь, почему, содрогнувшись от ужаса при мысли о моей судьбе, не оставляешь ты этот сад, чтобы смешаться с себе подобными и навсегда забыть, что по земле ползает

такое чудовище, как бедная Беатриче?

- И ты еще притворяешься, что ничего не знаешь? - грозно спросил

Джованни. - Взгляни - вот какой силой наградила меня чистая дочь Рапачини!

Рой мошек носился в воздухе в поисках пищи, обещанной им ароматом

цветов рокового сада. Они вились и вокруг головы Джованни, по-видимому

привлеченные тем же ароматом, какой влек их к кустам. Он дохнул на них и

горько улыбнулся Беатриче, увидев, что по меньшей мере дюжина маленьких

насекомых мертвыми упала на землю.

- Теперь я вижу, вижу! - воскликнула Беатриче. - Это все плоды страшной

науки моего отца. Я непричастна к этому, нет, нет! Я хотела только одного -

любить тебя, мечтала побыть с тобой хоть недолго, а потом отпустить тебя, сохранив твой образ в сердце. Верь, мне Джованни, хотя тело мое питалось

ядами, душа - создание бога, и ее пища - любовь. Мой отец соединил нас

страшными узами. Презирай меня, Джованни, растопчи, убей… Что мне смерть

после твоих проклятий? Но не считай меня виновной! Даже ради вечного

блаженства не совершила бы я этого!

Гнев Джованни, излившись в словах, стих. Печально, но без теплоты

вспомнил он о том, как нежны были их столь странные и своеобразные

отношения. Они стояли друг против друга в своем глубоком одиночестве, которое неспособна была нарушить даже кипящая вокруг них жизнь. Отторгнутые

от человечества, не должны ли были они сблизиться? Если они будут жестоки

друг к другу, кто же проявит доброту к ним? К тому же, думал Джованни, разве

нет у него надежды вернуть девушку к естественной жизни и вести ее, эту

спасенную Беатриче, за собой! О, слабый, эгоистичный, недостойный человек!

Как смел он мечтать о возможности земного союза и земного счастья с

Беатриче, разрушив так жестоко ее чистую любовь? Нет, не это было ей

суждено. С разбитым сердцем должна была она преступить границы этого мира, и

только омыв свои раны в райском источнике, найти успокоение в бессмертии.

Но Джованни не знал этого.

- Дорогая Беатриче, - сказал он, приблизившись к девушке, которая

отстранилась от него, как она это делала и раньше, но только движимая теперь

другими побуждениями. - Дорогая Беатриче, судьба наша не так уж безнадежна.

Взгляни сюда! В этом флаконе заключено, как уверил меня ученый доктор, противоядие, обладающее могущественной, почти божественной силой. Оно

составлено из веществ, совершенно противоположных по своим свойствам тем, с

помощью которых твой отец навлек столько горя на тебя и меня. Оно настояно

на освященных травах. Выпьем его вместе и таким образом очистимся от зла.