- Прости, Эрих, если я разбередила твою рану, – сконфузилась Клара.

- Не говори глупостей, – отмахнулся он. – Нет у меня никакой раны.

Клара смотрела на Гроссе с сочувствием и благодарностью. Впервые за всё их нелегкое вместе он приоткрыл ей свою душу.

У Айрис, прекрасно знавшей расположение комнат, все тайники и закоулки в доме, были свои укромные места, откуда она вела наблюдение за ненавистными ей любовниками – подглядывала, подслушивала, стремясь составить как можно более полное представление о человеке, которому служит, чтобы, если понадобится, прибрать его к ногтю. Ее личная комната имела общую стену со спальней Гроссе. Просверлить в его отсутствие несколько тщательно выверенных дырок в своем стенном шкафу, на удобном для уха и глаза уровне, сообразительной женщине не составило труда. Все дырки, кроме одной – той, что для глаза, были защищены со стороны хозяйской спальни гобеленом и обеспечивали ей вполне сносную слышимость.

Аналогичные подслушивающие устройства имелись у Айрис и в других местах. Гостиную, к примеру, она могла контролировать из кладовки, а столовую – из гладильной. Вот и сейчас, затаившись в тесной, заваленной всяким хламом кладовке – до онемения в конечностях, экономка жадно ловила каждое слово, упиваясь тайной своей причастностью к происходящему в гостиной.

ГЛАВА 14

Рабочий день в Верхней Клинике давно начался, а Клара все ждала обещанного сюрприза. Ждала нетерпеливо, неистово. Так узник ждет отмены смертного приговора. Да, она заслужила достойное вознаграждение за долгие годы самоотверженной отдачи, слепой преданности человеку, который за все расплачивался лишь недомолвками, замкнутостью, пренебрежением, а то и неприкрытой грубостью. В так неожиданно излитом на нее потоке откровений Клара усматривала для себя начало больших перемен, начало новой эры в своей безрадостной, скупой на добрые мгновения жизни.

Минувшей ночью, нарушив бег мрачной повседневности, Гроссе всколыхнул всю застоявшуюся боль, все нереализованные надежды, тяжело осевшие на дне ее души, закупорившие легкие, сосуды, сердце, мешавшие ей жить и дышать.

Сам-то он вскоре крепко уснул. А Клара до утра не сомкнула глаз. Перед ее внутренним взором, будто ленты немого кино, проплывали дни и годы, отданные служению Гроссе. То была ненасыщаемая потребность в любви, которая, как голод, как хроническая болезнь, день ото дня подтачива-ла, истощала ее силы, физические и духовные. Но она не переставала верить, вечно так продолжаться не может. Конец неопределенности когда-нибудь настанет. Ведь если есть Бог, должна быть и справедливость.

И Гроссе заговорил. Сам. Без принуждения. Значит, справедливость все-таки есть. Правда она пока еще понятия не имела, во что это выльется.

Клара изнывала. Часы тянулись и растягивались резиновым жгутом, казались бесконечными, а Гроссе все не появлялся. С утра он уехал куда-то, по обыкновению даже ее не предупредив. Нервничая, она разряжалась на подчиненных, и те разбегались от нее, стараясь держаться подальше.

Сотрудники уже начали расходиться по домам, окончив дневную смену. Клара стояла за конторкой, нервно постукивая костяшками пальцев по ее внутренней стороне и глядя в одну точку, когда он, наконец, появился.

Некоторое время Гроссе, прищурясь, смотрел на нее – остро, с иронией, с каким-то даже злорадством, и наконец спросил, готова ли она к посвящению в тайну.

Волнение сделало язык непослушным. Судорожно сглотнув, Клара лишь молча кивнула.

- Тогда, мэм, позвольте пригласить вас на вступительную беседу.

Она беззвучно проследовала за ним по мягким ковролитам больничных коридоров к его кабинету.

Плотно закрыв за собой дверь и подождав, пока она сядет, Гроссе заговорил:

- Сегодня я намерен кое-что не только объяснить тебе, но и показать. Для начала ты должна лучше представить себе заведение, в котором работаешь.

- Разве я плохо его представляю? – удивилась Клара.

- Ты просто многого не знаешь. Тебе знакома лишь ничтожная часть моей подземной клиники. Итак, начнем по порядку. Счет этажам ведется сверху вниз. Их семь. Нулевой этаж – промежуточное, связующее звено между двумя клиниками и внешним миром. Первый отведен под жилой блок. Там я разместил персонал, которому по тем или иным причинам не желательно показываться на поверхности. В нашем деле выгоднее иметь дело именно с такими людьми. Доктор Хилл, например. Милдред. Батлер.

Кларе вспомнились лица сотрудников Нижней Клиники, которые никогда не были ей симпатичны. Теперь она поняла, почему.

- Я для них, – деловито продолжал Гроссе, – нечто вроде благодетеля, обеспечивающего их не только работой, но и надежным убежищем. Взамен они платят мне абсолютной преданностью. Конечно, я прекрасно понимаю, что преданность их вынужденная. Но меня это вполне устраивает. Любая сделка должна иметь обоюдную выгоду. Они всецело в моей власти. Искусственный свет, искусственные условия, искусственный замкнутый мирок и шум кондиционеров – отныне их вечный удел. Подобно термитам, они навсегда укрылись под землей.

- А если кто-то из них не захочет больше работать на тебя?

Гроссе мрачно сверкнул глазами.

- Не задавай глупых вопросов, Клара.

- Но ведь это же пожизненная тюрьма!

- Тюрьма?.. Возможно. Но тюрьма добровольная. По крайней мере, они в это верят. К тому же условия их жизни не так уж и плохи. У каждого отдельная комната. Есть великолепное место для моциона. Ты сегодня его увидишь. Их регулярно обеспечивают свежими продуктами, одеждой и прочим. Все они получают от меня зарплату, и на свои деньги могут заказать все, что пожелают. Представь, некоторые даже переженились. Я не препятствую. Условие одно: не обзаводиться детьми.

- Ну а другие этажи? Что там? – торопила Клара.

- На третьем холодильные камеры и бункера. Я строил клинику с учетом расширения своего производства.

Клару покоробило слово "производство".

- Рассчитывать только на несчастные случаи да на охоту за ротозеями – дело ненадежное. Ты знаешь, подобный промысел опасен и не покрывает наши потребности в трансплантах. Так что мой Банк Органов наполовину пуст. Но у меня далеко идущие планы, которые в скором времени помогут нам выйти из затруднительного положения. О них я расскажу тебе чуть позже.

На четвертой и пятой линии моя гордость – лаборатории будущего, эмбриологические и генетические в том числе. Как ты догадываешься, не во всех случаях мы можем пользоваться услугами Верхней Клиники. Что еще? дублирующий машинный блок выработки жидкого азота для консервиро-вания органов и крови, боксовые помещения для размораживания. Там же, в рефрижераторных центрифугах идет отмывка эритроцитов, консервирован-ных на глицерине. В вакуумсублимационных установках сушат плазму крови.

- Скажи короче: фабрика крови, – не удержалась от ядовитого комментария Клара. – И еще – консервный завод, где в соку из жидкого азота плавают заживо законсервированные человеческие органы.

- Кстати об азоте! – с еле уловимой усмешкой подхватил Гроссе. – Если ты вдруг изъявишь желание взглянуть на мир несколькими столетиями позже, я пожалуй мог бы доставить тебе такое удовольствие.

- Каким образом?

- О-о, самым элементарным. Закажу по твоей мерке стеклянную колбу, заполню ее жидким азотом... И ты сама в нее спрыгнешь. Нет-нет, как истый джентельмен, я конечно же поддержу тебя под локоток, чтобы паче чаяния не промахнулась. Гарантирую моментальное, безболезненное окаменение. Как ни как минус сто девяносто шесть градусов по Цельсию. Обещаю периодически наведываться, как только соскучусь. А через каких-нибудь двести-триста лет разморожу тебя... если не забуду. И у нас будет возможность пройтись под ручку по тому городу или пустыне, которые возникнут на месте теперешнего захолустья.

Образно представив себя, плавающей в огромной прозрачной колбе с остекленевшими глазами и скрюченными руками, Клара содрогнулась. Ей показалось, что этот немыслимый холод уже проникает в ее внутренности. Тот факт, что Гроссе, столетия спустя, рассчитывал лично прогуляться с ней под руку, ускользнул от нее, оцепеневшей от ужаса.