- Запомни раз и навсегда... – Не оборачиваясь, Гроссе знал, что Клара стоит рядом, за его спиной. – Я отдаю тебе себя настолько, насколько могу отдать. И не требуй большего. Ты знаешь, другой женщины у меня не было и нет. Свою интимную жизнь я делю с тобой. Более того, я делю с тобой и свою деловую жизнь. А это, согласись, уже extra bonus! Все остальное принадлежит науке и лично мне.
Обогнув ее, он вернулся в комнату, допил свой виски. Кутаясь в плед, Клара продолжала стоять на пороге балкона, в обрамлении темно-бордовых складок гардин, как богородица без младенца.
Он протянул ей ее бокал:
- На, выпей. Расслабляет нервы.
Она повиновалась.
- А теперь иди сюда. Оденься и сядь напротив. Нам предстоит серьезный разговор.
Клара похолодела. Что это значит? Его торжественный тон, его сосредоточенно застывшее лицо... Неужели он собирается сказать ей, что ее присутствие становится для него слишком обременительным, что настало время ей уйти навсегда из его жизни? О, только не это! Она скорее покончит с собой, чем согласится на жизнь без него!
Скрывшись на несколько минут в ванной, Клара поспешно натянула на себя юбку и блузку, наспех зачесала назад короткие жесткие волосы и, сунув ноги в туфли, вернулась в гостиную, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения. Но ребра и все, что поверх них, были такими тонкими, что Гроссе вполне мог услышать, как трепыхается в груди ее сердце.
Он пододвинул вплотную к торшеру второе кресло, куда и усадил ее лицом к свету. Упершись руками в подлокотники, некоторое время жестко и пристально всматривался в глаза Клары. Его зрачки представились ей этакими хирургическими зондами, которые ввинчивались в самые недра ее естества.
- Я принял решение поделиться с тобой своей тайной, – наконец торжественно произнес он. – С тобой единственной!
Клара сидела, не шелохнувшись, боясь спугнуть его внезапный, как ей казалось, порыв. Откуда ей было знать, что к этому разговору, который он спланировал, как серию последовательных "откровений", Гроссе готовился многие годы. Что сам он волновался куда больше, чем она.
Не усидев на месте, он вскочил и начал мерить комнату широкими бессмысленными шагами, туда – обратно, как зверь в клетке. Клара не выдержала.
- Да сядь же наконец! Ты пугаешь меня, Эрих.
- Что? – не понял он. – Да-да, конечно. – Он продолжал ходить. Потом вдруг остановился так резко, будто налетел на стену. – Темно, черт побери! Мне надо видеть тебя всю! Насквозь. Как себя.
Гроссе включил верхний свет. Клара невольно зажмурилась.
- Открой глаза! – утробно прорычал он. – Не смей прятать от меня глаза!
- Господи, Эрих, что с тобой?
- Молчи! Не мешай!
- Молчу, молчу. Только, пожалуйста, сядь, – взмолилась она. – Я не могу так.
Овладев наконец собой, он бросил свое тело в кресло.
- Как ты думаешь, Клара, ты хорошо меня знаешь? Я имею ввиду, все ли ты обо мне знаешь?
- Ну-у, все, наверное, знать ни о ком невозможно. По-моему, достаточно хорошо...
- А если я скажу тебе, что ты ничего обо мне не знаешь?
Она посмотрела на него с сомнением:
- Как это?
Клара давно привыкла к тому, что Гроссе сух и немногословен, что мысль свою, свои приказы и поручения он излагает четко и лаконично. Но что мешает ему сейчас перейти непосредственно к делу? Почему он тянет и куда клонит?
- Ты знаешь меня как незаурядного врача и хирурга, занимающегося легальной и нелегальной практикой. Ну и еще, быть может, как своего, далеко не первоклассного любовника. Но тебе неизвестно главное. А главное заключается в том, что я не просто врач и хирург, но еще и ученый.
- Эрих, милый, мне ли не знать это! – удивилась Клара.
- Не торопись. Ученый ученому рознь. Я – ученый Номер Один! В моей области мне нет равных. Я величайший ученый современности, Клара, поскольку от меня будет зависеть будущее человечества.
Он выговорил это на едином дыхании и таким тоном, будто и впрямь открывал ей свою самую большую тайну, а затем сделал внушительную паузу, чтобы она могла переварить услышанное. Снова впился в нее цепким, как орлиные когти, подозрительным взглядом:
- Ты сомневаешься. Я вижу это. Ты мне не веришь. Думаешь, маньяк. Могу доказать на фактах.
Клара потянулась за сигаретой.
- Не смей меня перебивать! – рявкнул он.
Отдернув руку, она испуганно застыла.
- Я довел до виртуозного совершенства пересадку всех жизненно важных органов. Скажешь, не я первый. А эндокринные железы? Назови хоть одного хирурга в мире, кто взялся бы за пересадку гипоталамуса, эпифиса, щитовидной или паращитовидных желез. Нет таких! И долго еще не будет. – Гроссе откинул голову, высокомерно и самодовольно. – А я это давно и успешно практикую. Увы, пока только в Нижней Клинике. Корифеи медицины, мнившие себя столпами науки, рядом со мной пигмеи. Помнишь, еще Уайт, этот Франкенштейн из Огайо, экспериментировал с пересадкой обезьяньих голов, заранее зная, что у подопытных обезьян нет ни малейшего шанса выжить. Его занимало лишь совершенствование его собственного портняжного ремесла – как поточнее приладить, да покрепче пришить.
При чем тут Уайт, недоумевала Клара, глядя на побледневшее от возбуждения лицо своего избранника.
- Да-да, – продолжал Гроссе, ведя монолог сам с собой. – Он, шельма, знал, что обрекает свои жертвы на полную неподвижность, даже в те несколько дней, которые они могли прожить, а вернее медленно умирать, с пересаженными головами. Потому что, отсекая голову, он разрушал связь между головным мозгом и спинным, восстановить которую было ему не по зубам. Как оказалось не по зубам и всем его последователям. Скептики тогда прогнозировали: как минимум, ближайшие сто лет не разгадать ученым тайны спинного мозга. А вот я взял да разгадал! Что вы на это скажете, господа скептики? Я первый сумел победить защитные реакции организма на отторжение, его пресловутый барьер несовместимости. Нет на сегодняшний день в искусстве трансплантации, нейро- и микрохирургии равных мне. Нет и не будет! Ясно?
Он взял ее за руки, как в тиски. Ей было больно, но она заставила себя не показать виду.
- Я сказал, что ты не знаешь меня. Не имеешь обо мне ни малейшего представления. И могу доказать тебе это за несколько дней. Хочешь?
- Было бы более чем забавно.
- Считай, что попала в точку. Элемент забавного в этом безусловно присутствует. Вопрос в том, найдешь ли ты в себе силы смеяться. Предупреждаю, тебя ждут неожиданности, которые простому смертному просто не по плечу.
- Эрих! – воскликнула Клара. – Я заинтригована, напугана и сгораю от любопытства!
- Все. Для первого раза ты услышала достаточно. Считай это увертюрой. Первый акт назначен на завтра.
- Хорошо. Попробуем дотерпеть. – Клара выразительно вздохнула. – Кстати, Эрих! Давно хочу тебя спросить: почему ты никогда не показывал мне свой семейный альбом?
- Семейный альбом? – искренне удивился он. – Что ты имеешь ввиду?
- Я хочу посмотреть, каким ты был в детстве, совсем маленьким. Как взрослел. Хочу посмотреть на твоего отца. А еще больше – на мать.
- Но у меня нет семейного альбома. И никогда не было. С малолетства терпеть не мог фотографироваться.
- А мне никак не удается представить, что когда-то ты мог быть беззаботным и слабым... – Она ненадолго задумалась. – Ну хорошо, но ведь фотографии родителей у тебя наверняка есть. На кого из них ты больше похож?
- Понятия не имею, – зло ответил он. – Меня растила бабушка. По известной тебе причине, все фотографии отца она уничтожила.
- А мамины? – не унималась Клара.
- Про мать я совсем ничего не знаю, – нехотя признался Гроссе. –Бабушка никогда о ней не говорила. Может быть она умерла при родах. А может отец намеренно скрыл ото всех ее имя. Нацистская элита обязана была заключать браки только с арийцами – с представителями чистой расы. Возможно, родившая меня женщина не являлась таковой, хотя мне крайне неприятна подобная версия.