- Мне кажется, тебе было бы легче вести себя как следует без меня, – мягко заметила Клара. – Оставил бы ты лучше меня дома.

- Нет! – отрезал Гроссе, рванув машину с места. – Ты теперь моя жена, и всем покажется странным и вызывающим, если ты не пожелаешь выразить соболезнование вдове моего друга.

На площадке перед особняком Браунов было тесно от машин. Гроссе заметил среди них и "Линкольн" Уилфордов. Он предпочел бы сейчас не встречаться с Николь. Ее время еще не настало, а своей несдержанностью она вполне могла навредить ему.

Под гнетом разделенной с Гроссе вины, из "манекенщицы" Клара превратилась в манекен, автоматически переставлявший негнущиеся ноги. Супруг больно сжал ее предплечье:

- А ну-ка расслабься, – прошипел он ей в ухо. – Больше уверенности в себе. Не заставляй меня чувствовать, будто я пришел с медсестрой.

Она бросила на него взгляд, в котором нервозность и оскорбленное достоинство странным образом сочетались с признательностью. Ей хотелось крикнуть, что убийце не положено выражать соболезнования по поводу совершенных им злодеяний. Ее губы кривились, не то насмешливо, не то болезненно. Но спина расслабилась, движения стали мягче.

Так, рука об руку, они вошли в большой, траурно декорированный зал, где, словно на старинной гравюре, в полном безмолвии застыла группа людей. Забыв про свою спутницу, Гроссе направился к Долли. По его походке Клара чувствовала, что он нервничает.

Раскинув руки, он собрался дружеским объятием выразить свое сочувствие и скорбь, но Долли отпрянула. Ее дикий взгляд метался по растерянным лицам молчаливо столпившихся вокруг людей.

- Долли, милая, не надо так убиваться. Возьми себя в руки. Жизнь штука суровая. – Несостоявшиеся объятия пришлось заменить жестом беспомощности. – Эдмонд давно уже был безнадежно болен, и ты об этом знала. Я ведь предупреждал. Ты должна была себя подготовить к худшему...

Его никто не слушал.

- Когда должны привезти покойного?

Ему не ответили. Опасались нового взрыва истерики Долли.

Взяв Гроссе под руку, Майкл отвел его в сторону.

- Тело Эдмонда не привезут никогда, – глухо прошептал он.

- То есть как!? – На лице доктора отразилось изумление.

- Автокатастрофа. Машина, в которой везли гроб с телом, вылетела под откос и взорвалась.

Гроссе больше не задавал вопросов – от сильного потрясения у людей обычно пропадает дар речи.

- Вместе с телом Эдмонда, – продолжал Майкл, – в машине сгорели их домашний врач, шофер и старый друг Эдмонда, некто Ривенс Оливер.

- Боже милостивый! – пробормотал Гроссе, вознося взгляд к лепным узорам потолка. – Как ты мог такое допустить?

- Мы все в шоке. А бедная Долли близка к помешательству. И никто ничего толком не знает. Предположительно, их машина врезалась в самосвал... или самосвал врезался в них. Мерзавец, по всей вероятности, струсил и скрылся.

Гроссе прислонился к стене, будто ноги отказывались держать его. Достав из кармана носовой платок, он обтер им лицо и ладони.

Майкл умолк, снова превратившись в безмолвное, преисполненное скорби изваяние. Такое же, как все остальные.

Гроссе отыскал глазами Николь. Она стояла подле Долли, одной рукой обнимая подругу за плечи, а в другой сжимя крохотный кружевной платочек. Черное муаровое платье удачно оттеняло матовую белизну хорошенького личика и грациозно изогнутой шеи. В прическе читалась нарочитая небрежность, как если бы непокорные волосы были собраны впопыхах, отчего золотистый локон с неуместной игривостью ниспадал на лоб.

Время от времени Николь подносила к носу кружевной платочек, однако искусно подведенные глаза оставались сухими. Это вовсе не означило, что она не сопереживает горю подруги. Она бы искренне, от души поплакала вместе с ней, но сегодня ей нужно хорошо выглядеть, а потому приходилось стойко держаться. Николь была очаровательно трагична – ну просто готовая модель для жанрового художника, что впрочем не мешало ей из-под опущенных ресниц наблюдать за Гроссе. Улучив момент, он одобрительно улыбнулся ей одними глазами, чего не заметил никто... кроме Клары.

Клара стояла в стороне от остальных, прямая и напряженная, с ничего не выражающей маской на лице, внутренне обратив себя в бесстрастного наблюдателя. Она понимала, что никто из присутствующих не нуждается в ее соболезнованиях, а следовательно не было и нужды утруждать себя фальшивыми эмоциями. Единственное, что ее интересовало, это Гроссе.

Трагедия, разыгравшаяся в этих стенах, была ужасна сама по себе. Но Клара думала не о потерявшей от горя голову вдове и не об окружавших ее людях. Она наблюдала за Гроссе. Его маниакальная целеустремленность к славе и бессмертию, его холодная, расчетливая жестокость, его свободное манипулирование человеческими жизнями – все, что до сих пор озадачивало ее, ставило в тупик, вдруг обрело свое логическое объяснение. Клара не видела никого, кроме своего супруга и возлюбленного, на которого теперь смотрела совсем другими глазами.

С той минуты, как ей открылась страшная правда, она ни о чем другом не могла думать, не могла ни спать, ни есть. Эта самая правда поселилась, казалось, не только в ее мозгу – она, словно лазерный луч, выжигала ее изнутри, обращая все в пустоту.

Шаг за шагом анализируя поступки, поведение, рассуждения Гроссе, его отношение к ней и вообще к людям, она начинала осознавать пугающую истину: Эрих Гроссе – существо, лишенное собственной индивидуальности, самоидентичности. Существо без Души – той невидимой, но всеопределяю-щей субстанции, которую Бог вдыхает в человеческое дитя в момент его естественного рождения. Субстанции, которая делает человека человеком. Клонировать можно материю, но не душу, ибо материи она не принадлежит. А человек без души, даже если он наделен высоким интеллектом и талантами, не может называться человеком. Он всего лишь зверь в облике человека. И этот зверь – ее избранник.

А ведь меня вполне могут занести в Книгу рекордов Гиннеса, или куда там еще, как первую в мире жену суррогатного человека, – вдруг подумалось Кларе. – Какое счастье, что отец умер, не узнав до конца, на ком остановила свой выбор его единственная дочь.

После несостоявшейся панихиды Гроссе, как и обещал, привез Клару к себе домой.

- Айрис, – сказал он застывшей в дверях экономке. – Отныне Клара будет жить здесь, со мной. Надеюсь, вы сумеете найти общий язык в те короткие промежутки времени, что будете вынуждены лицезреть друг друга.

Смерив свою новую хозяйку откровенно враждебным взглядом, экономка выдавила с трудом:

- Добро пожаловать, мэм.

Гримасоподобная улыбка на отчужденно-холодном лице Клары красноречивее всяких слов дала понять ей, что надеждам ее хозяина не суждено сбыться.

- Мы ужасно голодны, Айрис. Покормите нас как можно скорее, – сказал Гроссе, сделав вид, что не заметил этого поединка взглядов. – И еще: Завтрак подадите нам к десяти.

- Почему так поздно, Эрих? – поинтересовалась Клара, когда они остались вдвоем. – Разве мы не идем в клинику?

- Нет. Мы едем за Гроэром.

ГЛАВА 38

Внимательно следя за дорогой, Глоссе время от времени тревожно поглядывает через зеркало на Клару и Гроэра, разместившихся на заднем сидении машины. Лицо Клары не выражает ничего. Глаза и щеки Гроэра пылают.

Он весь – клубок напряженных мускулов, сгусток разноречивых эмоций. Его сердце бешено колотится оттого, что не может вместить в себя столько впечатлений одновременно: Теснота и замкнутость железного салона, дверцы которого захлопнулись за ними как капкан. Звериное урчанье неизвестно где прячущегося мотора. Неизведанная, вселяющая животный страх скорость. Безумная мечта, давно превратившаяся в навязчивую идею, обретшая наконец реальность: его везут в Большой Мир, к Людям!

Он то резко оборачивается назад, бросая ликующий взгляд на ненавистное, навсегда покидаемое им пристанище, то всем существом устремляется вперед – к долгожданному Будущему. Впрочем, вопреки его ожиданиям, ничего сверхестественного снаружи не происходит. Опаленные солнцем рыжие горы, пустынная дорога, да теряющийся в дымке океан. Будто в целом мире они одни.