- Очень... Очень странно, – в замешательстве пробормотала она.

В красном свете торшера, в привычной, до боли знакомой обстановке, где она провела множество дней и ночей, глаза, устремленные на нее, резковато-приглушенный тембр его голоса принадлежали тому, другому. И это походило на мистификацию. Оба умолкли ненадолго, погрузившись вглубь себя.

ГЛАВА 44

Теперь все будет иначе, размышляла Клара. Главным для них станет любовь. Она горько усмехнулась. Гроссе обвинил бы ее в заурядности, в стремлении к тихому, мещанскому покою. Да! Ей нужен покой. Ох, как нужен. Она его заслужила. Да, она хочет быть заурядной женщиной – ласковой, заботливой, любящей. И любимой. Гроссе мертв. Но жива ее любовь к нему. И по-прежнему жив ее кумир в облике юного Гроэра.

Они вместе отправятся путешествовать по свету. Она покажет ему разные страны. Покажет весь этот прекрасный, необъятный мир, от которого он так долго был изолирован. И обязательно отвезет на Канарские острова. Туда, где теплые ласковые волны и золотые россыпи песчаных пляжей. Они уедут из этого проклятого затхлого захолустья. Пусть Гроэр никогда не узнает ни о своем, ни о гроссевском происхождении. Да она и сама постарается забыть об этом. Какая в сущности разница, где встретились две половинки будущего человека – во чреве матери или в колбе. И кто сказал, что повторивший в точности лишь одного родителя ущербнее обычного отпрыска. Что он менее человек, чем все остальные. Пусть Гроэр никогда ничего не узнает о деяниях своего прообраза.

- Его убила ты? – вдруг спросил Гроэр таким тоном, будто говорил о самых обыденных вещах.

- С чего ты взял?! – взвизгнула от неожиданности Клара.

Он неопределенно пожал плечом.

- Так мне показалось. – Лицо его было бесстрастным.

Нет-нет! Между ними не должно быть преступлений! Даже того, что совершено во имя его жизни. С этим покончено навсегда. Клара собралась заверить Гроэра в своей непричастности к гибели Гроссе, но он опередил ее:

- Ты правильно поступила. Нам двоим было бы тесно в твоем мире. Либо он, либо я, ведь так? Не могли же мы вместе владеть одной женщиной. Я бы этого не потерпел.

- Опомнись! Что ты городишь?! – возмутилась Клара.

- Не перебивай, когда я говорю! – оборвал ее Гроэр слишком хорошо знакомым ей тоном. – Еще совсем недавно я чувствовал себя жалким зверенышем в клетке. Но стоило мне переступить порог этой клетки, и я переродился... Да нет, пожалуй это произошло со мной позже. – Он будто вглядывался внутренним оком вглубь себя. И найдя искомый ответ, радостно воскликнул: – Ну конечно! Смерть Учителя пробудила меня! Теперь я ответственен за нас обоих: за себя и за него. Понимаешь? Нет, тебе не понять. Ведь ты всего лишь женщина.

- Гро-эр!!!

- Так пишут в ваших книжках, – саркастически, совсем по-гроссовски усмехнулся он. – Да не смотри на меня так. Разве на правду можно обижаться?

Он поднялся, обошел вокруг стола и наклонился над Кларой, бесцеремонно разглядывая ее.

- На твоем лице красные блики. Будто кровь... – Он ткнул пальцем, едва не задев ее, и грубо рассмеялся.

Если бы не этот проклятый красный свет, Гроэр увидел бы, как она побелела.

- Я шучу. – Он выпрямился. – Это все твой алкогольный напиток. Он мечется по телу как расшалившийся Кокки. – И тут же пояснил: – Кокки – маленькая двухголовая обезьянка, которая жила у нас на вилле, когда я был еще маленьким... Правда, она редко шалила. Помнится, чтобы расшевелить ее, я тыкал в нее палкой. Но прыгать она начала лишь однажды, когда я подпалил ей шерсть. Ну была потеха! Казалось, у нее вот-вот отвалится одна из голов. Или обе сразу... А потом она сдохла.

Клара ничего не сказала, потому что не могла говорить. У нее было ощущение, будто ей в горло вставили резиновый шарик и медленно его накачивают. Шарик раздувается – дышать становится все труднее. Но если он вдруг лопнет – она умрет.

Гроэр потянул ее за руку и почти насильно заставил сесть рядом с ним на диван. При этом непроизвольно принял позу Гроссе, любившего откидываться назад и упираться затылком о мягкую спинку дивана.

- Знаешь, какой представляется мне настоящая жизнь, – мечтательно заговорил он, глядя прямо перед собой. – Как океан. Я любил наблюдать его со своей скалы. Океан всегда в движении. В нем заключена неимоверная сила. Он свободен, раскован и могуч. Он и притягивает и отпугивает. Жизнь – тоже движение, без конца и начала. Я никогда не купался в океане и никогда не жил среди людей. Океан и люди! И то, и другое я жаждал познать. В книгах часто попадается слово "счастье". А я все никак не мог понять, что это за чтука такая.

Он задумался, ероша длинные темно-русые волосы, потом резким гроссовским движением откинул их назад и заговорил снова:

- Кажется, я наконец понял, в чем оно заключается. Для счастья нужно первое – любимая женщина. Женщина у меня уже есть. Это ты, Клара. Второе – любимое дело. И третье... подожди, что же еще?.. Ну конечно! Богатство!

Он повернулся к ней:

- Скажи, у нас есть эти... как их... деньги? Джимми говорил, что Учитель известный врач и что у него очень много денег. А еще Джимми объяснял мне, что без денег человек в вашем обществе ничто. Пустое место. Его презирают, об него вытирают ноги. Это верно?

Клара смогла только молча кивнуть и судорожно глотнула: шарик, застрявший в горле, причинял физическую боль.

- Ну а любимым делом для меня будет, конечно, медицина, – вслух размышлял Гроэр. – Перекраивать живую трепещущую плоть в поисках истины – это так увлекательно! Я никогда не держал в руках скальпель, но знаю, что стоит мне взмахнуть им. Вот так! – Он в точности воспроизвел характерное движение Гроссе над операционным столом. – И рука моя сотворит чудо. Я чувствую в себе такую уверенность, будто проделал уже десятки, сотни операций... Это так удивительно, так странно... О чем же я говорил? Ах, да! О любимом деле. Медицина должна принести мне... Славу! И еще... – Он вслушивался в себя с нетерпеливым возбуждением, черпая из неведомых источников новые волнующие понятия. – И еще – бессмертие. Да, да! Я наконец нашел нужные слова: слава и бессмертие – вот ради чего стоит жить на свете! – выпалил Гроэр.

- Бедный Эрих. Кажется ты все же сумел обессмерить себя, – пробормотала Клара, в отчаянии глядя на чистое юное создание, которое впрочем уже не казалось ей ни чистым, ни юным.

- Как, по-твоему, для чего человек приходит в этот мир? – Гроэр смотрел на нее почти покровительственно.

- Для чего?... – Клара ненадолго задумалась. – Чтобы любить. Любовь – единственное, ради чего стоит жить.

- Нет! – резко возразил он. – Не единственное. Любить умеют и животные. Я говорю о Человеке в высшем его проявлении. Смысл жизни в самореализации. – Его глаза неестественно заблестели.

Поначалу Клара не увидела ничего настораживающего в желании Гроэра пофилософствовать. Книги, слишком долгое уединение, уйма свободного времени для размышлений вполне могли способствовать раннему формированию своеобразной жизненной позиции в этом юном, неискушенном мозгу. Она все еще склонна была расценивать его как самостоятельную личность, наделенную индивидуальностью.

- И как же ты намерен себя реализовать? – на всякий случай решила уточнить Клара.

- Я..? – Он замешкался лишь на мгновение, после чего изрек: – Я намерен посвятить себя спасению человечества! – И испуганно умолк, вслушиваясь в отзвуки собственного голоса.

Молчал он довольно долго, устремив отсутствующий взгляд в пустоту – так молчит телеграф в ожидании вмешательства извне.

Неведомый контакт возобновился – на чистой ленте девственного сознания проступили следующие символы:

- Человечество в опасности.Оно задыхается в сонме человекоподобных лжелюдей. Планета нуждается в чистке, как огород в прополке. Ей нужно помочь выйти на путь высшей духовности...

- Высоко воспарил, – усмехнулась Клара, не веря собственным ушам. – Решил стать планетарным садовником? А как же медицина, без которой ты вроде бы уже не можешь жить?