Озадаченная отсутствием реакции с их стороны, она вытянула вперед руку и опустила ее поперек карниза. Воробьи деловито выбирали клювиками крошки из-под непрошенной преграды, перепрыгивали, перепархивали через нее так, будто это была какая-нибудь неодушевленная ветка или камень. Девушка нахмурилась, закусила губу. И в сердцах захлопнув окно, ушла в глубь комнаты.

В этот вечер Тигран вернулся не в духе.

- Чем ты так озабочен, мой Фауст? – поинтересовалась девушка.

Он уже усвоил, что таиться от нее бесполезно.

- Никчемный я человек, Одиль. Ни на что не годный. – С трагическим видом он плюхнулся в кресло. – А ведь так хорошо все начиналось. Диплом с отличием. Мне прочили яркий взлет и широкие горизонты. Идеи, толкаясь и наскакивая друг на друга, теснились в моей голове. А сейчас! Часами сижу на работе, как болван, уставившись в одну точку, и ничего путного не приходит в голову. Я пуст, как Мертвое море, Одиль.

- Не наговаривай на себя понапрасну, - строго, почти сердито прервала его девушка. – И никогда так о себе не думай. Ты хорошо разбираешься в архитектуре, но ничего не смыслишь в ритмах жизни. Так уж заведено, что день сменяется ночью, штормы – штилями, взлеты – падениями, удачи – неудачами. И если у тебя сейчас период спада, не суетись, не нервничай, не пытайся прошибить лбом стену, это бесполезно. Найди гармонию в законах очередности. Спокойно жди своего часа, и ты снова попадешь в поток.

- Куда попаду? – не понял Тигран.

- В творческий поток. Идеи сами начнут посещать тебя, а твои силы и трудоспособность удвоятся.

- Твоими устами б да мед пить. – С горечью усмехнулся он.

- Удивительное существо человек. Единственное среди всех божьих тварей. – Девушка откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза. – Мы постоянно чего-то ждем от жизни – от себя, от других, чем-то недовольны, неудовлетворены. Ну почему мы не можем просто наслаждаться жизнью, ее красотой, ее дарами. Ведь это такое невообразимое счастье ходить по земле, вдыхать ароматы трав, цветов... Даже самые обыкновенные запахи! Только что сорванного с грядки огурца, например. Запах свежего крахмального белья... новорожденного младенца... Твой запах, Тигран!

- Фу, какая проза, - поморщился он.

- Ах, ты не понимаешь! – расстроилась девушка. – Не можешь понять. Озабоченный сиюминутными личными проблемами, как правило пустяковы-ми, почти ничтожными, но застилающими тебе глаза, ты ничего не замечаешь вокруг. Ничем не дорожишь. Тебе кажется, твое пребывание на Земле будет длиться вечно. Все так быстро кончается, Тигран. Ты даже не представляешь, до чего быстро. В любой миг все разом может оборваться. И когда-нибудь ты будешь тосковать даже по своим страданиям. По лужам и слякоти на дороге, нервирующим тебя сегодня. По измятой постели и бессонным ночам.

- Это когда же? Когда я умру? Но тогда, насколько я понимаю, все разом кончится для меня. И я уже не смогу ни тосковать, ни сожалеть о чем-либо. Меня просто не будет... Или ты веришь в загробную жизнь?

Она хотела ответить, но передумала. Поднялась и ушла на кухню.

А ночью ее снова мучили кошмары: Бешено несущиеся навстречу дома. Лязг железа. Пронзительный вселенский вопль – ее собственный крик ужаса. Искаженное нечеловеческой болью, сведенное судорогой лицо самого дорогого ей мужчины... Затем люди. Много людей с омерзительными звериными масками вместо лиц и когтистыми птичьими лапами. Они низко кружили над ее головой, хлопали перепончатыми крыльями, как опахалами. Они жадно всматроивались в ее глаза, боясь пропустить последний стон, последний вздох. Она видела себя, отданную им на растерзание, бездыханно распростертую на земле в своем ситцевом платьице, на котором прямо на ее глазах расцветали огромные алые маки.

- Зачем это?!. За что!?! Я не хочу-у! – Девушка металась по постели, царапала свое тело, пытаясь сорвать с себя воображаемое платье.

От собственного крика она проснулась.Затихла, тревожно вслушиваясь в дыхание Тиграна. К счастью, он как будто спал. Стояла глубокая ночь.

Девушка поднялась, облачилась в подаренные ей вещи, отыскала на кухне самый большой нож и, захватив с собой пакет со старой одеждой, на цыпочках вышла из дому.

Тигран давно уже проснулся от ее стонов, вскриков и метаний. Он только притворялся спящим, чтобы не смущать ее. Когда же Одиль одна среди ночи покинула дом, он, движимый единственным желанием защитить ее в случае опасности, поспешно оделся и последовал за нею. Ему и в голову никогда бы не пришло, куда может отправиться юная девушка в такое время.

Она шла быстро, время от времени переходя на бег, и, судя по всему, имела вполне определенную цель.

Может она лунатик? Может не осознает, что делает и куда идет? – с тревогой думал Тигран, едва поспевая за нею и боясь потерять ее из виду.

Но гулкий стук каблучков посреди тихого безлюдия спящего города был ему надежным ориентиром.

Беглянка же тем временем привела его к кладбищу.

О, Боже! – пробормотал он, вытирая об джинсы разом взмокшие ладони. – Только не туда?

С детства он испытывал безотчетный суеверный страх перед могилами и покойниками, и ни за что на свете не отважился бы по доброй воле вступить ночью в царство мертвых.

Пройдя мимо запертых центральных ворот, девушка обогнула кладбище вдоль боковой стены, свернула за угол и, отыскав калитку, нырнула в нее. Мертвенно-бледная полная Луна была единственным ночным фонарем, льющим свой призрачный свет на молчаливо застывшие аллеи города, в котором прописывают всех без исключения и в котором никто не живет. Девушка легко и уверенно лавировала среди черневших надгробиями могил, пока не оказалась у той, которую искала.

Отчаянно борясь со страхом и естественным инстинктом самосохра-нения, Тигран отважился шагнуть за калитку. Спотыкаясь о каменные бордюры, путаясь коленями в чугунных цепях, он усилием воли заставлял себя не повернуть назад.

Девушка между тем, добравшись до цели, присела на корточки перед невысокой плитой и, запрокинув голову, на какое-то время застыла. Ее лицо таинственно и жутко белело в свете Луны. Спрятавшись в густой тени кустарника, Тигран напряженно наблюдал за нею. Ему показалось, что она молится. Но в ее позе и облике не было и намека на смирение. Она обращалась к кому-то неведомому, что-то доказывала или опровергала и как-будто даже спорила.

Теперь Тиграна страшило не только кладбище, но и сама Одиль.

Уж не назначена ли у нее здесь встреча с тайным сообщником, промелькнула нелепая мысль, которой он тут же устыдился.

Вдруг в руке девушки зловеще сверкнуло лезвие ножа.

Да что же это! Какой-то фильм ужасов наяву! Что она задумала? Неужели собирается покончить с собой!?

Тиграна обуял страх. Он готов был уже броситься к ней, схватить за руку.Но тут она спокойно и деловито принялась ковырять ножом могильный холмик.

И снова в голове его завертелись мрачные предположения. Еще от своей бабушки он слышал, что некоторые, замешанные на зле люди для того, чтобы наслать на кого-либо порчу, используют кладбищенскую землю.

Вот только черной магии мне для полного счастья и не доставало, - пробурчал окончательно сбитый с толку Тигран.

Он толком не мог разглядеть из своего укрытия, что делают ее руки, и оттого все происходящее казалось ему особенно зловещим и таинственным. А девушка выкопала ножом довольно глубокую ямку и, опустив в нее пакет со старой одеждой, снова засыпала ее, старательно утрамбовав землю ладонями. Покончив с этим занятием, она выпрямилась, отряхнула колени и побрела к выходу.

Тигран дождался, когда она окончательно скроется за оградой, и только после этого покинул свое укрытие. Мужественно превозмогая страх – ведь теперь на кладбище кроме него не было ни души – он пробрался к тому месту, где сидела девушка. Это была скромная могила с двумя холмиками и общей невысокой плитой. Ухоженная, заботливо прибранная. В изголовье обоих холмиков в керамических вазочках неясно темнели букеты цветов. А на одном фосфоресцировали в лунном свете крупные садовые ромашки.