Он не позволил. Он остался с нею.

Вечером, когда Тигран присел на корточки перед креслом Одиль и, обхватив ее колени, что-то увлеченно рассказывал, зазвонил телефон. Он поднял трубку. На том конце провода слушали его голос и молчали. Потом дали отбой. Тигран нахмурился, ушел в себя, что конечно же не ускользнуло от обостренного внимания девушки.

Позвонили снова и снова повесили трубку. Он не вернулся к ее креслу, а сел в другое, напротив, бросая косые взгляды на умолкнувший телефонный аппарат.

Какое-то время они молчали.

Наконец, не удержавшись, он сам спросил:

- Думаешь, это была она? – Он поступал жестоко, прибегая к ее помощи.

- Я ведь говорила тебе. Но ты рассердился.

Одиль встала, прошлась по комнате, пытаясь справиться с болью, разраставшейся изнутри, и, усевшись на подоконник, задала ему странный вопрос:

- Скажи: где, по-твоему, ты живешь?

- Не понял! – Он удивленно поднял бровь.

- В каком времени? В будущем, настоящем, прошлом?

Пожав плечом, он хмыкнул.

- Забавно. Я никогда не задумывался над этим.

- И напрасно. Хочешь, отвечу за тебя? Ты весь в своем прошлом. Ты дорожишь в жизни только одним – своими воспоминаниями. А для воспоми-наний не нужен партнер, не так ли.

- Не согласен. Нельзя вспоминать только самого себя.

Пропустив мимо ушей его реплику, она продолжала:

- Сейчас – при мне ли, без меня – ты вспоминаешь ту, другую. Я чувствую это и кажусь себе лишней. – Заметив его протестующий жест, она поспешила добавить: - Не перебивай! Я вовсе не упрекаю тебя. Просто пытаюсь помочь тебе разобраться в самом себе.

Когда эта другая была рядом, она тоже чувствовала себя лишней, потому что ты, забывая о ней – реальной, уходил в себя и предавался воспоминаниям о своей юношеской влюбленности в нее, о ваших первых, волнующих встречах. А она изнывала от одиночества подле тебя, считая что ты ее больше не любишь.

Ты всегда будешь несчастен, мой Фауст. Потому что ты нарушаешь естественное течение и ритм Жизни, блокируя ее энергетические потоки, непрерывно струящиеся сквозь тебя. Жить надо не вчера и не завтра. Жить надо сегодня!Только тогда ты будешь счастлив сам и сделаешь счастливыми тех, чьи судьбы переплелись с твоей.

- Поразительно! – пробормотал сбитый с толку Тигран. – На улице ты превращаешься в пугливого ребенка, в моих объятиях – в обалденную, пылкую женщину. А теперь вот рассуждаешь, как... древняя ведунья.

- Тому есть свое объяснение. Да, мое тело моложе твоего, но в силу не зависящих от меня обстоятельств я знаю и вижу больше и дальше тебя. Я вижу, например, как неотвратимо утекает время, отпущенное мне на пребывание подле тебя. – Он снова сделал протестующий жест, и снова она призвала его к молчанию. – Когда-нибудь... потом... мне, как и сейчас, будет больно видеть тебя несчастным, но я уже ничем не смогу помочь. Вот почему, рискуя быть непонятой, рискуя напугать, оттолкнуть, обидеть, я спешу сказать тебе главное. Ах, сколько раз, наблюдая за тобой со стороны, мне хотелось крикнуть: Тигран, живи! Живи сегодня. Сейчас! – Впервые за время их общения она назвала его по имени. – Жизнь – такое редкое сокровище. Жизнь это песочные часы, в которых струится не песок, а чистейшей воды бриллианты. Бриллианты мгновений! Ты не можешь завладеть ни одним из них. Они скользят сквозь твои пальцы. Блажен тот, кто умеет наслаждаться божественными переливами их граней... – Она спрыгнула с подоконника, подошла к Тиграну и, положив руки ему на плечи, шепнула: – Никогда, слышишь, никогда не забывай о своей избранности, и сердце твое наполнится радостной гордостью победителя.

- О какой избранности ты говоришь? – удивился он. – Да я самый обыкновенный...

- Ты не понял меня. На тысячи и тысячи претендентов лишь одному выпадает великое счастье спуститься в Жизнь. Ты и есть Тот Самый – Один На Тысячи! Люди прекрасно знают об этом, но почему-то постоянно забывают. – Она умолкла, вгляделась в него своим особым, обнажающим душу взглядом и с грустной улыбкой проговорила: - Ну вот, кажется цель достигнута. Моя проповедь пробудила тебя от спячки, и ты задумался, как лучше использовать мгновение – схватить меня в объятия или броситься с повинной к ногам супруги. Не стесняйся, мой Фауст. Ты волен решать сам, что для тебя важнее.

Он резко встал, в сердцах наподдав попавшийся на пути стул, нервно, жадно закурил.

- Ты... ты черт знает, что такое!

Она робко подошла сзади, прильнула к его спине:

- И даже хуже, чем черт знает что. Потому что я знаю: что бы я ни говорила, ты останешься верен себе. Так уж ты запрограммирован. Пока я рядом, тебя будут мучить угрызения совести и неизгладимые, утраченные картины былого. Когда же мой срок истечет, ты сделаешь меня героиней своих грез. Увы, я, как никто другой, подхожу для этой роли. – Она горестно усмехнулась. – Ты станешь бережно и рьяно хранить каждое оброненное мною слово, каждое мгновение нашего сегодня. Мне бы радоваться этому. Не сейчас – потом ты будешь безраздельно принадлежать мне одной. Даже умирая глубоким стариком ты будешь, как заклинание, шептать мое имя. Да только ты мне нужен сегодня. Сейчас.

Он резко обернулся, отшвырнув недокуренную сигарету и, схватив ее в объятия, хрипло прошептал, касаясь губами ее теплых, ароматных волос:

- Уговорила. Пусть будет все, как ты хочешь. Я принадлежу тебе. Тебе одной. Каждый миг нашего сейчас.

Минуты, последовавшие затем, были самыми волнующими и прекрасными из всех, когда-либо пережитых ею. Минуты, которые естественно и незаметно складывались в часы вселенского блаженства. Она-таки получила то, ради чего отважилась на свой отчаянный прыжок.

- Спасибо... спасибо тебе, мой желанный, мой на веки единственный, - опьяняя его потоком шквальных эмоций, шептала девушка, запрокинув голову, разметав по подушке бронзовую путаницу волос. – Я унесу с собой этот день. Этот миг. Это невообразимое счастье.

- Кажется, ты заразилась моей ностальгией, забыв о том, чему сама же пыталась меня научить, - улыбнулся он, лаская ее гибкое, доверчиво изогнутое ему навстречу тело. – Зачем тебе воспоминания, когда нам так хорошо сегодня, сейчас. И почему ты все время говоришь о разлуке? Я вовсе не собираюсь тебя никуда отпускать. Ты теперь принадлежишь мне. А я тебе.

- Прости. Это потому, что я очень боюсь тебя потерять.

Тигран уснул лишь где-то под утро. Ничто не мешало ей созерцать его, наслаждаться его близостью, его осязаемой реальностью. Опираясь на локоть, она склонилась над ним, с торжеством и нежностью вглядываясь в его сомкнутые веки, в излом горностаевых бровей, в четкий рисунок мужественных и чувственных губ, только что покрывавших сводящими с ума поцелуями ее лицо... тело.

Она стремилась навсегда вобрать в себя облик своего избранника, путь к которому еще вчера казался ей неосуществимым и эфемерным. Она упивалась своей победой – над ним, над временем, над судьбой и вечностью. Она была сейчас орлицей, а он – ее добычей. Девушка тихонько коснулась пальцем его мерно вздымавшегося кадыка, яремной впадины в излучине ключиц, нежно провела ладонью по щеке – волоски, успевшие за день чуть-чуть отрасти, приятно пружинили под рукой. Он пробормотал во сне что-то невнятное и она, безраздельно царя над распростертым возлюбленным, беззвучно, радостно рассмеялась. Увы, она слишком хорошо понимала, что обладание это ложно и скоротечно. Но прелесть его заключалась в первую очередь в том, что оно состоялось.

ГЛАВА 8

Выходные кончились. Тигран ушел на работу. Стоя у раскрытого окна, девушка вслушивалась в шелест листвы, в гул проносящихся внизу машин, в веселую перекличку дворовых детей, и блаженная улыбка озаряла ее одухотворенное лицо. Ей хотелось петь. Впервые она познавала вкус счастья, аромат счастья, вибрации счастья.

Я вернулась, папа, - тихонько прошептала она. - Вернулась!

К окну прилетел воробей. Обычно пугливая пичужка, звонко цокая коготками, бесстрашно разгуливала по жестяному карнизу в полуметре от девушки. Сбегав на кухню, она принесла кусок хлеба и раскрошила его на карнизе. На угощение слетелась целая стайка воробьев. Девушка облокоти-лась о подоконник, наблюдая за ними. Не обращая на нее внимания, воробьи продолжали жадно клевать хлебные крошки.