Умчавшись мыслями в будущее, девушка не заметила, что сквер давно кончился, и она уже идет босиком по улице. Радость, переполнявшая ее, вырвалась наружу. Ей захотелось петь, дурачиться и плясать, как в детстве, смешно, по-папуасски размахивая руками. Она сделала пируэт на одной ноге и, поскользнувшись, шлепнулась в лужу, весело рассмеявшись над своей неуклюжестью. Из окон и подворотен послышались смешки. Прохожие, только начавшие выползать из своих укрытий и тщетно выискивавшие не залитое водой пространство, одаривали ее осуждающими взглядами. Девушка не обращала на них внимания.

Сидя чуть ли не по пояс в воде, она с наслаждением вдыхала полной грудью озоновую свежесть воздуха, звенящего прозрачной, девственной чистотой, аромат цветов, резко усилившийся после дождя, любовалась жемчужно-белыми, распластанными в лужах облаками, поднимавшимся от земли паром. Природа, а вместе с ней и сама Жизнь, прекрасная и неповторимая, полная ароматов и красок, улыбалась ей.

- Дочка, вставай, милая, - окликнула ее сгорбленная старушка, с опаской переходившая улицу. – Нельзя тебе в холодной воде сидеть. Ты ж будущая женщина. Застудишься, рожать не сможешь.

- Мне можно, бабуля. Мне все теперь можно, - отозвалась девушка, сразу погрустнев.

Но старушку послушалась. Выбралась из лужи и поспешила домой, чтобы успеть до прихода Тиграна ликвидировать следы непредвиденного приключения. Ее босоножки так и остались лежать на дне лужи.

А дома (Как странно и как радостно ей было считать дом Тиграна хоть временно, но своим) спеша наверстать упущенное время, она орудовала кухонным ножом и нечаянно порезала палец. Забыв про готовку, девушка с изумлением и восторгом следила за тем, как алые капельки крови, переполняясь через края пореза, стекают на ее ладонь. Промокнув ранку салфеткой, она продолжала внимательно изучать порез. Понюхала кровь, лизнула – соленая! Но тут пятно на салфетке начало бледнеть и исчезать на ее глазах. Еще мгновение, и салфетка была снова абсолютно чистой, разве что немного помятой.

Оторвавшись от созерцания салфетки, девушка с опаской перевела взгляд на палец – никакого пореза не было и в помине. Ей вспомнились воробьи на подоконнике, самым бессовестным образом игнорировавшие ее присутствие. Разом сникнув и помрачнев, она сама сделалась похожей на нахохлившегося воробышка. День был необратимо испорчен.

Девушка побрела в спальню, чтобы еще раз взглянуть на то, что она называла своим телом. Из зеркала на нее укоризненно глянуло бледное, потерянное существо с безвольно опущенными руками.

О, только не это! Ни в коем случае нельзя раскисать.

Устыдившись минутного малодушия, она грациозно, почти картинно откинула голову, с насмешливым вызовом встретившись взглядом со своим отражением. Так ли она несчастна, как ей сейчас кажется, в этом мире звуков, запахов, грубой, саморазлагающейся материи и механического движения? Возможно ли чувствовать себя обделенной, прикоснувшись к тайнам Мироздания, к мудрости Мироздания, к бесконечности Мироздания! Выше голову, дитя Вселенной! Очнись от наваждения, в которое сама себя погрузила! Жизнь это не только кровь и ткань. И ты как никто это знаешь.

Она забыла или предпочитала не вспоминать, что предала Вселенную ради своей прихоти. Но разве можно назвать прихотью любовь? Разве миг любви и Вечность не равнозначны?

В глубокой задумчивости девушка вернулась на кухню, взяла нож и добросовестно дорезала брошенные на столе овощи. К приходу Тиграна все было готово – обед, нарядно накрытый стол и беззаботная улыбка.

Однако, проснувшись среди ночи, Тигран обнаружил, что Одиль опять нет рядом. Он зажег свет, бросил взгляд на спинку стула, где она обычно оставляла снятую одежду. Стул был пуст. Тигран уже знал, где следует искать беглянку. И, увы, не ошибся.

ГЛАВА 12

Среди крестов и каменных плит он с трудом различил знакомые очертания застывшей надгробным изваянием фигурки. В нем вспыхнуло раздражение, почти ярость – оттого, что его принуждают делать то, чего он делать не хочет, оттого что он испытывает мистический страх перед недобро притихшим, погруженным во тьму кладбищем и перед этим странным, загадочным существом, которое бродит по ночам там, куда ни один здраво-мыслящий человек в такое время не сунется.

Нет, он не станет больше прятаться от нее, а потом, как мальчишка, бежать сломя голову домой и нырять в постель, чтобы она, не дай Бог, не догадалась, что он подглядывал за нею. Этому надо положить конец! Так не может дальше продолжаться. Или он сегодня же, сейчас! узнает о ней всю правду, или... Или, для начала, тоже сделает ей больно.

Вспомнив имя, начертанное на могильной плите, у которой она стояла, он отчетливо и громко сказал:

- Майя...

Этот внезапный голос в ночи, его голос! произнесший вслух запретное имя, прокатился гулким эхо по крестам и могильным плитам. Он был для нее равносилен выстрелу в спину. Застигнутая врасплох, девушка вскрикнула, взметнулась над царством мертвых и попыталась убежать.

Тигран бросился за нею. Колючие черные кусты, которые днем были прекрасными розами, превратились вдруг в когтистые руки покойников, обдиравшие кожу, цеплявшиеся за рубашку и брюки. Настигнув беглянку, он крепко прижал ее к себе, силой заставив остановиться. Она вся дрожала и рвалась из его рук, как пойманная в силки птица.

- Успокойся. Да успокойся же! Прошу тебя, - увещевал он, забывая про собственные страхи. – Это же я, Тигран.

- Т...ты...ты следил за мной, - с горечью и упреком проговорила она севшим от волнения голосом. – Зачем?! Ты не должен был этого делать. – И, оттолкнув его, с отчаянием крикнула: – Уходи! Тебе здесь не место. Возвращайся домой, в свою теплую постель, в свою жизнь, и постарайся все забыть. Как-будто... как-будто меня не было вовсе.

О, ей ничего не стоило поступить с ним так же, как она поступила со своей сестрой – отнять у него саму память об их быстротечном романе. Но, выкрикивая эти слова, она чувствовала, что лукавит, потому что ей совсем не хотелось, чтобы он забывал о ней. Потому что она должна жить хотя бы в его воспоминаниях.

Зажав ей рот рукой, он испуганно прошептал:

- Тише!.. Ради Бога, тише.

Раздираемая внутренним разладом, страдая от сознания необратимости случившегося, девушка попыталась взять верх над ним, над собой, над нелепостью и безысходностью ситуации. Насмешливо сверкнув в темноте белками, она с горьким вызовом бросила:

- Боишься, что разбужу мертвых? Не бойся. Со мной тебе ничто не угрожает. Здесь все мои друзья. И эта женщина, убитая грабителями в подъезде собственного дома, – она принялась по очереди указывать на обступавшие их могилы, - и вон те славные старички-супруги, ушедшие из жизни одновременно, и эти несчастные, погибшие от рук террористов. Они постоянно пересказывают мне свои истории.

- Господи, что ты такое говоришь! – Его передернуло.

Девушка умолкла, нервно теребя прядь волос. И, исподлобья глядя на него сквозь тьму, жестко спросила:

- Как ты узнал мое имя?

- Твое имя?!. – озадаченно переспросил он. – Ты хочешь сказать, что твое настоящее имя тоже Майя!?

Она растерялась.

- Но ведь ты только что произнес его. Ты меня окликнул.

Наступила долгая пауза. Он по-прежнему не мог ничего понять, а она казнилась, что так по-глупому выдала себя.

- Ну вот все и кончилось, – удрученно проговорила девушка. – Ты не должен был узнать мое имя.

- Не понимаю, как может имя повлиять на наши отношения. Какая, в сущности, разница, как тебя зовут – Одиль или Майя.

- Увы. Разница огромная. И она меняет всё. Мы больше не сможем быть вместе. Ты сам этого не захочешь.

- Но почему? Послушай, – он поежился, бросив тревожный взгляд по сторонам, – уйдем отсюда, а. Мне здесь как-то не очень уютно.

- Так уходи. Никто тебя сюда не звал, и я тебя не держу.

- Что значит уходи? А ты?

- А я остаюсь.

- Неужели собираешься просидеть тут до утра?

- Ты никак не можешь или не хочешь понять, Тигран! Мое место здесь. Я дома. Теперь ты у меня в гостях. Как видишь, я вовсе не бездомная. Даже прописка есть – резцом по камню.